– Эту лампу производят. Я получил за свое изобретение пятьсот долларов. У одного моего друга есть кузен-адвокат, он и продал мое изобретение. Пять сотен подоспели как раз вовремя – отец хоть умер в человеческих условиях, – Дэн сжал челюсти. Затем повернулся к ней с извиняющейся улыбкой. – Я до сих пор лелею безумную мечту, что в один прекрасный день изобрету что-нибудь чудесное, например, как передавать по воздуху сообщения в любую страну мира или использовать электрические приборы для диагностики. Безумие, конечно. Кто я такой в конце концов.
– Это не безумие. Вам всего двадцать четыре. Как вы можете знать, что вам удастся сделать в жизни.
– Пусть я никогда этого не узнаю, какая разница. Надеюсь, что по крайней мере своим преподаванием я приношу пользу. Среди обитателей этих кварталов есть талантливые люди с живым умом, им нужен толчок, помощь в реализации своих способностей. Конечно, все было бы куда проще, если бы жизнь была другой, тогда и в школах можно было бы достичь большего. Вот здесь-то и должны прийти на помощь наука и социализм.
– Но вы же не социалист! – Хенни никогда не видела живого социалиста.
– У меня социалистические убеждения. Формально я не социалист. Меня не интересует политика. Скажи я это тем, кто собирается здесь и ведет бесконечные политические дискуссии, они были бы шокированы. Я не принадлежу ни к какой партии. Я лишь хочу не сидеть сложа руки, а делать то, что необходимо.
– Вы в самом деле похожи на дядю Дэвида.
– Ого, вот это комплимент! Я не нахожу слов, чтобы сказать, что я о нем думаю. Честный, простой, замечательный человек. Знаете, мне иногда кажется, что у него дар ясновидения, что он умеет читать чужие мысли. Ну, это я, конечно, не буквально говорю, но человек он необыкновенный, это надо признать. Необыкновенный.
– И мне так кажется. Знаете, в моей семье, – продолжала Хенни застенчиво, – его считают странным. Вы бы послушали, что говорят мои родные. Папа и муж сестры всегда голосуют за республиканцев. По их мнению, дядя Дэвид – радикал-экстремист, а я так не думаю.
– Но в таком случае ваши родные и вас считают странной и тоже радикалкой.
– Наверное. Они любят меня, но наверное именно так они обо мне и думают.
– Так вы, должно быть, чувствуете себя одинокой? Мне почему-то кажется, что это так.
– Да, немного.
Они посмотрели друг другу прямо в глаза, так внимательно, будто хотели заглянуть в душу. Прошло не больше минуты, но когда глаза смотрят в глаза, минута может показаться вечностью. Хенни с необыкновенной остротой и ясностью почувствовала, что ее ждет потрясающее открытие, что ей предстоит войти в новый ошеломляющий мир, по сравнению с которым все, что она знала прежде, окажется ничтожным и незначительным.
Дэн отодвинул стул.
– Уже поздно, пойдемте, мне не хочется, чтобы ваши родители рассердились на вас за позднее возвращение.
Был чудесный вечер, по бледному небу плыли фантастические темно-синие облака. В такой вечер хотелось бродить и бродить по улицам. На углах, там где свет из кондитерских падал на тротуар, стояли и курили группы молодых людей. На лестнице у молитвенного дома выступал какой-то оратор, собравший вокруг небольшую толпу.
– Проповедует христианство евреям, – заметил Дэн.
– Давайте послушаем, это должно быть интересно.
– Нет, – твердо возразил Дэн. Он вел Хенни, держа ее под локоть. – Страсти могут разгореться не на шутку и дело кончится потасовкой. Я не хочу, чтобы вы при этом присутствовали. Что до меня, то я никогда не мог понять взрывов чувств на религиозной почве. Глупость все это, вам не кажется?
– Нет. – Больше никаких «трюков», ничего кроме правды.
Он с любопытством спросил:
– Значит, вы верующая?
– Да… должно быть что-то, – она посмотрела вверх. Облака рассеялись, небо было усыпано миллионами звезд. – Все то, что находится там наверху и здесь внизу, возникло не случайно. Бетховен или изобретатель вроде вашего Эдисона тоже не случайно появились на свет.
Он смотрел на нее с нежным вниманием; этот взгляд, чудесный вечер, серьезная тема разговора – все это давало ей ощущение полноты жизни.
– Вы ходите в синагогу, Хенни?
– Да. Кстати, в этом вопросе мы с дядей Дэвидом расходимся. Он приверженец ортодоксального иудаизма, а я – нет.
– Я порвал со всем этим, но если бы я был верующим, я был бы ортодоксом.
Они подошли к дому Хенни. Подул ветер, зашелестел остатками листвы на деревьях. Дэн оглядел улицу.
– Я спрашиваю себя, – медленно проговорил он, – как можно верить в Бога. Кругом столько бед и несчастий. А самое страшное – это войны.
– Это наша вина, не Богова, – ответила она. – Вам следует поговорить об этом с дядей Дэвидом. Вы же им восхищаетесь.
– Да, да. Наверное, быть верующим – хорошо, если человек способен верить. И вам это подходит, Хенни, – он повернул ее лицо к свету. – Такое доброе лицо. И чудесные серьезные глаза. Я бы хотел еще с вами встретиться. Можно?
Горло ей сжал спазм и она лишь кивнула в ответ.
– Я приду познакомиться с вашими родителями. Они наверняка скажут, что это необходимо. Спокойной ночи, Хенни.
Она побежала вверх по ступеням. Необъяснимые сладостные слезы навернулись ей на глаза. В целом мире нет такого как он.
– Ты помнишь, мы говорили о Дэне Роте, дядя Дэвид? Я с ним познакомилась. Это было две недели назад на празднике в День благодарения. С тех пор мы дважды встречались, ходили в Аквариум, а в прошлое воскресенье – в Центральный парк, – она сама услышала, что говорит слишком быстро, и голос у нее звучит выше обычного.
Старик поднял лохматые брови.
– Он приходил к вам? Познакомился с родителями?
– Конечно. А как бы иначе я могла пойти с ним?
– О чем же они говорили?
– О разных вещах. Ничего особенного. Обычный светский разговор.
Однако в ходе этого разговора задавались и вопросы, наводящие вопросы, так что стало известно и об отце-портном, и о борьбе за существование, и о преподавании в школе. Большинство вопросов задавала Анжелика, вежливо, с улыбкой, слегка кивая головой.
И Дэн, будто копируя ее, отвечал тоже улыбаясь и кивая головой. Это был настоящий менуэт с наклоном голов. Можно было подумать, что они презирают друг друга, однако позднее ни тот, ни другая не сказали ничего кроме «Твои родители – любезные люди» и «интеллигентный молодой человек».
– Он пригласил меня в оперу. Мне кажется, маме не хочется, чтобы я шла, но и запретить она не может, ведь он пригласил меня в ее присутствии.
Дядя Дэвид вынул трубку изо рта.
– Ты хочешь сказать, что твоим родителям, твоей матери он не понравился?
– Конечно, они бы предпочли кого-нибудь похожего на Уолтера.
После ухода Дэна они и словом не обмолвились о том, что имело для них самое большое значение: происхождение, а вернее – деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135