Вместо этого они делали пожертвования, более щедрые, чем могли себе позволить, Красному Кресту. Они даже пошли взглянуть на президента Вильсона, когда он, возглавляя кампанию Красного Креста по сбору средств, прошел в цилиндре и фраке в колонне демонстрантов по Пятой авеню.
– Способствовать производству пуль – это одно дело, – мрачно замечал Дэн, – а помогать раненым в госпиталях – совсем другое.
Однако он осмеливался говорить так лишь в компании немногих близких друзей. В остальных случаях самым разумным было молчать. Никто не рисковал теперь заявлять вслух, что на свете существуют такие создания, как «хорошие немцы». Любой немец был теперь «варваром», «гунном», всячески поносимым в фильмах и прессе. Чуть дальше по улице, где жили Роты, висел на стене еще один плакат, на который неизменно натыкался их взгляд, как только они открывали парадную дверь. На нем была изображена огромная рука, с которой капала кровь, и надпись под ней гласила: «ПЕЧАТЬ ГУННА. УНИЧТОЖЬ ЕЕ С ПОМОЩЬЮ ОБЛИГАЦИЙ СВОБОДЫ». Словоохотливый мясник Шульц, обеспечивавший жителей квартала котлетами и мясной вырезкой в течение последних тридцати лет, стал называть себя шведом и сменил фамилию на Свенсен, подобно Баттенбергам в Англии, превратившимся сейчас в Маунтбаттенов.
Да, подумала снова Хенни, мир явно сошел с ума.
Все рухнуло почти в один день. Позднее, вспоминая об этом, она подумала, что все началось со смерти бедного Струделя…
Хэнк был в легкой детской коляске, в ногах у него лежал пакет с продуктами; собака на своих коротких лапах семенила рядом с Хенни. Выполнив на сегодня все свои поручения, они возвращались домой. За несколько кварталов до дома из прохода между зданиями внезапно вышел кот и встал прямо перед Струделем, который, вполне естественно рассвирепев от подобной наглости, тут же бросился к нему, с силой дернув за поводок. Упершись лапами в землю, он яростно лаял, пытаясь достать до кота, который вскочил на забор и, выгнув спину, шипел оттуда на него.
– Нет, Струдель, нет, идем… Струдель! – скомандовала Хенни, продолжая тянуть за поводок, пока он, наконец, не сдался и не повернулся мордой по направлению к дому.
Однако за эти несколько минут они успели привлечь к себе внимание четверых или пятерых прохлаждавшихся неподалеку юнцов, из тех, кого Хенни про себя всегда называла «оболтусами».
– Струдель! Струдель! – кривляясь передразнил Хенни один из них. – Что это за имя такое?
Хенни, не обращая на них внимания, продолжала катить перед собой коляску.
Четверо оболтусов встали прямо перед ней, загородив дорогу.
Первый повторил:
– Я спросил, дамочка, что это за имя такое?
– Собачье имя, – коротко ответила она. – Разрешите мне пройти, пожалуйста.
Один из юнцов схватился за поводок.
– Это немецкое имя, так зовут фрицев. Что вы делаете тут с собакой фрицев? Вам должно быть стыдно, дамочка, – он ухмыльнулся, продемонстрировав гнилые зубы.
– Сейчас же отпустите поводок! – сказала резко Хенни.
Юнец с силой дернул, и Струдель взвизгнул от боли. Хенни схватила парня за руку.
– Отпустите его, я говорю, это моя собака. Оставьте ее в покое!
– Что вы так волнуетесь, дамочка? Мы знаем, что это ваша собака, но американцы не должны держать у себя паршивых немецких собак. Что скажете, ребята?
– Точно! У американцев должны быть американские собаки!
Они вырвали из руки у Хенни поводок; вторая рука у нее была занята, так как ей приходилось держать коляску. Она бросила лихорадочный взгляд по сторонам, но улица была пустынной.
Они подняли Струделя на поводке в воздух и он начал задыхаться.
Хенни закричала:
– Что вы делаете!? Ради Бога, прекратите! Вы убьете его!
– Вы так считаете, дамочка? Ну, что же, идея неплохая. Вы только послушайте, парни! Мы убиваем его!
Вперед из-за спин дружков вышел еще один парень, держа в руках бейсбольную биту. И в этот момент до Хенни, наконец, дошло, что эти звери собирались сейчас сделать… Не оставить ли ей собаку и не бежать ли отсюда со всех ног с ребенком? Но они преградили ей путь. Они желали, чтобы она видела, что они собирались сделать.
Она принялась их умолять.
– Послушайте, я ничего вам не сделала! Вы сами видите, что я здесь с ребенком. Пожалуйста, отдайте мне мою собаку, и отпустите нас домой…
– Вы хотите свою собаку?
Струдель извивался, хватая пастью воздух. Юнец вдруг выпустил из рук поводок и собака упала на тротуар; в следующую секунду тот, в чьих руках была бита, взмахнул ею и с силой опустил…
В следующее мгновение раздался душераздирающий визг. В нем была такая мука, какой Хенни еще никогда не приходилось слышать в жизни. Она и представить себе не могла, что в мире возможны подобные звуки…
– Вот ваша паршивая собачонка, дамочка! Забирайте ее и шагайте домой! Шагайте! – повторил он, так как Хенни, словно обратившись в камень, никак не реагировала на его слова. – Чего вы ждете? Вы сказали, что хотите домой!
Она опустилась на колени перед кровавым месивом с торчащими из него обломками костей, которое представляла сейчас голова Струделя; лишь его нетронутая задняя часть слегка подергивалась.
– О! – простонала она.
И разрыдалась. Будто издалека до нее донесся топот бегущих ног.
Хэнк заплакал, и этот плач вместе со стонами Хенни были единственными звуками во внезапно наступившей тишине.
Затем из ближайшего дома выбежали две женщины.
– Господи! – воскликнула одна из них и прикрыла глаза рукой. Мимо прошел мужчина и отвернулся. Еще кто-то подошел к Хенни и положил ей руку на плечо.
– Вставайте, миссис, – проговорил чей-то голос. – Вы ничего не можете здесь поделать… Это настоящий позор.
Где были все эти люди, когда она в них так нуждалась?
– Что я могу для него сделать? – спросила она, превозмогая рыдания. – Ему больно. Бедный, бедный Струдель… Мне надо отвезти ребенка домой… но я не могу уйти и оставить его лежать здесь, – она подняла залитое слезами лицо к небу.
Минуту спустя подошел полисмен.
– Вы только взгляните! – вскричала она. О, Господи, что за мир!
Полисмен печально покачал головой.
– Да, миссис, это суровый мир.
– Можем мы… может кто-нибудь нести его? Есть здесь где-нибудь поблизости ветеринар или лечебница для животных?
– Миссис, – полисмен был необычайно терпелив, – миссис, собака мертва. Вам лучше встать и пойти домой.
Он был прав. Подергивание прекратилось. Задняя, целая половина Струделя, та, которую еще можно было узнать, была неподвижна; две короткие чистые лапки и длинный тонкий хвостик лежали на тротуаре посреди постепенно увеличивающегося мокрого пятна.
Полисмен опустился на одно колено подле Хенни.
– Вам нужен ошейник и поводок? Об остальном я позабочусь.
Ошеломленная горем, она машинально покачала головой, но он все же сунул ей в руку зеленый кожаный ошейник, предварительно вытерев его своим носовым платком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
– Способствовать производству пуль – это одно дело, – мрачно замечал Дэн, – а помогать раненым в госпиталях – совсем другое.
Однако он осмеливался говорить так лишь в компании немногих близких друзей. В остальных случаях самым разумным было молчать. Никто не рисковал теперь заявлять вслух, что на свете существуют такие создания, как «хорошие немцы». Любой немец был теперь «варваром», «гунном», всячески поносимым в фильмах и прессе. Чуть дальше по улице, где жили Роты, висел на стене еще один плакат, на который неизменно натыкался их взгляд, как только они открывали парадную дверь. На нем была изображена огромная рука, с которой капала кровь, и надпись под ней гласила: «ПЕЧАТЬ ГУННА. УНИЧТОЖЬ ЕЕ С ПОМОЩЬЮ ОБЛИГАЦИЙ СВОБОДЫ». Словоохотливый мясник Шульц, обеспечивавший жителей квартала котлетами и мясной вырезкой в течение последних тридцати лет, стал называть себя шведом и сменил фамилию на Свенсен, подобно Баттенбергам в Англии, превратившимся сейчас в Маунтбаттенов.
Да, подумала снова Хенни, мир явно сошел с ума.
Все рухнуло почти в один день. Позднее, вспоминая об этом, она подумала, что все началось со смерти бедного Струделя…
Хэнк был в легкой детской коляске, в ногах у него лежал пакет с продуктами; собака на своих коротких лапах семенила рядом с Хенни. Выполнив на сегодня все свои поручения, они возвращались домой. За несколько кварталов до дома из прохода между зданиями внезапно вышел кот и встал прямо перед Струделем, который, вполне естественно рассвирепев от подобной наглости, тут же бросился к нему, с силой дернув за поводок. Упершись лапами в землю, он яростно лаял, пытаясь достать до кота, который вскочил на забор и, выгнув спину, шипел оттуда на него.
– Нет, Струдель, нет, идем… Струдель! – скомандовала Хенни, продолжая тянуть за поводок, пока он, наконец, не сдался и не повернулся мордой по направлению к дому.
Однако за эти несколько минут они успели привлечь к себе внимание четверых или пятерых прохлаждавшихся неподалеку юнцов, из тех, кого Хенни про себя всегда называла «оболтусами».
– Струдель! Струдель! – кривляясь передразнил Хенни один из них. – Что это за имя такое?
Хенни, не обращая на них внимания, продолжала катить перед собой коляску.
Четверо оболтусов встали прямо перед ней, загородив дорогу.
Первый повторил:
– Я спросил, дамочка, что это за имя такое?
– Собачье имя, – коротко ответила она. – Разрешите мне пройти, пожалуйста.
Один из юнцов схватился за поводок.
– Это немецкое имя, так зовут фрицев. Что вы делаете тут с собакой фрицев? Вам должно быть стыдно, дамочка, – он ухмыльнулся, продемонстрировав гнилые зубы.
– Сейчас же отпустите поводок! – сказала резко Хенни.
Юнец с силой дернул, и Струдель взвизгнул от боли. Хенни схватила парня за руку.
– Отпустите его, я говорю, это моя собака. Оставьте ее в покое!
– Что вы так волнуетесь, дамочка? Мы знаем, что это ваша собака, но американцы не должны держать у себя паршивых немецких собак. Что скажете, ребята?
– Точно! У американцев должны быть американские собаки!
Они вырвали из руки у Хенни поводок; вторая рука у нее была занята, так как ей приходилось держать коляску. Она бросила лихорадочный взгляд по сторонам, но улица была пустынной.
Они подняли Струделя на поводке в воздух и он начал задыхаться.
Хенни закричала:
– Что вы делаете!? Ради Бога, прекратите! Вы убьете его!
– Вы так считаете, дамочка? Ну, что же, идея неплохая. Вы только послушайте, парни! Мы убиваем его!
Вперед из-за спин дружков вышел еще один парень, держа в руках бейсбольную биту. И в этот момент до Хенни, наконец, дошло, что эти звери собирались сейчас сделать… Не оставить ли ей собаку и не бежать ли отсюда со всех ног с ребенком? Но они преградили ей путь. Они желали, чтобы она видела, что они собирались сделать.
Она принялась их умолять.
– Послушайте, я ничего вам не сделала! Вы сами видите, что я здесь с ребенком. Пожалуйста, отдайте мне мою собаку, и отпустите нас домой…
– Вы хотите свою собаку?
Струдель извивался, хватая пастью воздух. Юнец вдруг выпустил из рук поводок и собака упала на тротуар; в следующую секунду тот, в чьих руках была бита, взмахнул ею и с силой опустил…
В следующее мгновение раздался душераздирающий визг. В нем была такая мука, какой Хенни еще никогда не приходилось слышать в жизни. Она и представить себе не могла, что в мире возможны подобные звуки…
– Вот ваша паршивая собачонка, дамочка! Забирайте ее и шагайте домой! Шагайте! – повторил он, так как Хенни, словно обратившись в камень, никак не реагировала на его слова. – Чего вы ждете? Вы сказали, что хотите домой!
Она опустилась на колени перед кровавым месивом с торчащими из него обломками костей, которое представляла сейчас голова Струделя; лишь его нетронутая задняя часть слегка подергивалась.
– О! – простонала она.
И разрыдалась. Будто издалека до нее донесся топот бегущих ног.
Хэнк заплакал, и этот плач вместе со стонами Хенни были единственными звуками во внезапно наступившей тишине.
Затем из ближайшего дома выбежали две женщины.
– Господи! – воскликнула одна из них и прикрыла глаза рукой. Мимо прошел мужчина и отвернулся. Еще кто-то подошел к Хенни и положил ей руку на плечо.
– Вставайте, миссис, – проговорил чей-то голос. – Вы ничего не можете здесь поделать… Это настоящий позор.
Где были все эти люди, когда она в них так нуждалась?
– Что я могу для него сделать? – спросила она, превозмогая рыдания. – Ему больно. Бедный, бедный Струдель… Мне надо отвезти ребенка домой… но я не могу уйти и оставить его лежать здесь, – она подняла залитое слезами лицо к небу.
Минуту спустя подошел полисмен.
– Вы только взгляните! – вскричала она. О, Господи, что за мир!
Полисмен печально покачал головой.
– Да, миссис, это суровый мир.
– Можем мы… может кто-нибудь нести его? Есть здесь где-нибудь поблизости ветеринар или лечебница для животных?
– Миссис, – полисмен был необычайно терпелив, – миссис, собака мертва. Вам лучше встать и пойти домой.
Он был прав. Подергивание прекратилось. Задняя, целая половина Струделя, та, которую еще можно было узнать, была неподвижна; две короткие чистые лапки и длинный тонкий хвостик лежали на тротуаре посреди постепенно увеличивающегося мокрого пятна.
Полисмен опустился на одно колено подле Хенни.
– Вам нужен ошейник и поводок? Об остальном я позабочусь.
Ошеломленная горем, она машинально покачала головой, но он все же сунул ей в руку зеленый кожаный ошейник, предварительно вытерев его своим носовым платком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135