Субъективно ему этот отлакированный, смазливый, как девушка, молодой человек на первый взгляд был несимпатичен. Типичный миллионерский сынок: избалованный, страшно ловкий, когда речь идет о том, чтобы избежать любой работы, фразер с барскими замашками, высокомерный, как правило, развитый односторонне, а в остальном – глупый и дерзкий, сексуальный атлет, ведущий себя с какой-то скользкой вежливостью, которая есть не что иное, как брошенное в лицо собеседнику оскорбление.
Но все это в счет не идет. Нужно опираться только на доказательства, а не на неприязнь. А эмоции лишь тормозят уголовное расследование и могут увести его в ложном направлении; хотя есть криминалисты, которые доверяют только своему безошибочному чутью, как они говорят – интуиции. Одним из них был теперь уже легендарный «толстый Геннат», шеф берлинской комиссии по расследованию убийств 30-х годов.
Прокурор Цуховский внимательно посмотрел на Боба Баррайса.
– На вашей машине шины марки Пирелли, не так ли?
– Возможно. Я не знаю. БМВ – из автопарка Баррайсов, я не интересуюсь, как правило, маркой шин, садясь в машину, – с издевкой ответил Боб. – Возможно, полиция сможет установить, сколько машин в Западной Германии ездят на шинах Пирелли! Одна из них – с гарантией – будет машиной с эстакады. Я читал, что криминальная полиция обязана своими успехами кропотливой работе, поиском камешков мозаики, И вообще я в восторге от ваших следопытов – на улице идет дождь…
Боб метнул взгляд в сторону доктора Дорлаха, но адвокат не смотрел на него.
«Может, дядя Теодор заплатил тебе, чтобы ты стер меня в порошок? – подумал Боб. – Какое гнусное общество, все продажные! Одна Марион другая, она действительно Любит меня, и, черт меня подери, я тоже люблю ее. Это первое чудо, с которым я столкнулся, да еще в себе самом. Достаточный довод, чтобы стать счастливым и сильным сейчас. Одним необходимы гашиш, кокаин и ЛСД, чтобы держаться на плаву… А мне нужна Марион, теперь я это твердо знаю. Мое прибежище, мой стеклянный, фиолетовый мир, – это не дурман, а белое гладкое тело Марион, источающее в возбуждении легкий апельсиновый аромат».
– Машина, которая в момент падения фрейлейн Петерс стояла на мосту, уезжая, заехала на траву, и там остался четкий след. К несчастью для преступника.
– К счастью для меня! – Боб прямо и требовательно посмотрел на доктора, Дорлаха. – Найдется у кого-нибудь сигарета? – Дорлах протянул ему свой портсигар. – Спасибо. Я был в Эссене, господа. – Баррайс зажег сигарету, руки его при этом были абсолютно спокойны, доктор Цуховский это точно проследил. – И почему преступник? Я думаю, Ренаточка сама спорхнула?
– Мой племянник не имеет представления о пиетете, – вставил дядя Теодор. Это были его первые слова, произнесенные после прихода Боба. – Кроме того, у каждого человека своя манера выражаться.
– Погибшей наступали на пальцы, когда она отчаянно цеплялась за решетку парапета. Мы пока не знаем, что там разыгралось, но рухнула она на автобан явно не добровольно. Преступник помог ей.
– Значит – убийство! – произнес Баррайс наигранно глухим голосом. – Умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, – поправил доктор Дорлах. Это была соломинка, Боб это сразу понял. – Или неумышленное тяжкое телесное повреждение, в результате которого последовала смерть потерпевшей. Трактовка затруднительна.
– Во всяком случае, фрейлейн Петерс мертва! – произнес прокурор Цуховский жестче, чем до этого. – Мертва через чужое вмешательство.
– Этот великолепный юридический язык! – Боб с наслаждением курил. – Удовольствие слушать его. Один вопрос, господа: это допрос? Если да, то я вынужден просить своего адвоката заявить протест против такого обращения со мной.
– Это опрос, Боб, – Доктор Дорлах отмахнулся, когда Боб хотел что-то возразить. – Необходимо пролить свет на дело.
– Как я могу что-то освещать, если я лежал в постели в Эссене?
– Доктор Дорлах нас уже проинформировал. – Прокурор Цуховский прохаживался перед большим камином. Туда-сюда, туда-сюда… шесть шагов вперед, поворот, шесть шагов назад, поворот – как хищник в тесной клетке. – Разумеется, молодая дама может это подтвердить под присягой.
– Разумеется.
– Вы уже в двадцать часов были в Эссене, как сообщил ваш адвокат?
– Да.
– Дама ожидала вас?
– Нет. – Боб бросил злобный взгляд на доктора Дорлаха. – Фрейлейн Цимбал работает в баре, она пришла домой около часу ночи.
– Ах так! А с двадцати часов до часу вы были один в квартире?
– Да, у меня есть ключ. – Боб вытащил его из кармана пиджака и покрутил золотую цепочку с ключом на пальце.
– Почему вы поехали к фрейлейн Цимбал?
– Почему? – Боб ухмыльнулся с таким неприкрытым бесстыдством, что у Тео Хаферкампа от злости покраснели уши. – Марион всегда читает мне вслух сказки. Вчера это была «Царевна-лягушка». Она дошла до того места, когда золотой мяч снова скатился в колодец, и тут зазвонил телефон, это был доктор Дорлах.
– Разве это не вы позвонили, господин Баррайс?
– Действительно? Ах да… Вот видите, господин прокурор, меня так захватывают сказки, что я перестаю замечать время и пространство.
– Я тоже прихожу к этому выводу. – Цуховский резко остановился перед Бобом. Их взгляды скрестились, как сверкнувшие клинки.
– У вас нет алиби с двадцати часов до часу ночи. Лежали вы в постели или нет – никто не знает. Во всяком случае, противоречит всякой логике то, что мужчина не идет к своей подруге, работающей ночью в баре, именно в бар, а один ложится в ее постель и ждет окончания ее работы…
– Здесь я вынужден возразить, господин прокурор. – Доктор Дорлах элегантно поднял правую руку с большой коньячной рюмкой, на которой была выгравирована большая буква N – Наполеон. Доктор Дорлах выглядел сейчас действительно как Наполеон. – Нельзя исходить из общепринятого опыта. Мой доверитель Роберт Баррайс никогда не вел нормального образа жизни. В своих кругах он прославился именно эксцентричным поведением. Человеческий опыт здесь не годится. Учитывая его странный жизненный стиль и уверенность, что он обогащает своими выходками эту жизнь, вполне можно поверить, что в двадцать часов он лег в постель своей знакомой, читал там преспокойно, потом заснул и в час ночи был разбужен вернувшейся домой Марион Цимбал…
– Нежно разбужен, – смакуя, произнес Боб. – Очень нежно, господин прокурор. О степени нежности я отказываюсь давать показания.
«Ну вот он и заработал, наш доктор Дорлах, – с удовлетворением подумал Боб. – Теперь он мне поможет выкарабкаться. Наконец-то. Этот Цуховский – опасный тип. Лишенный чувства юмора, сухой, как соломенная крыша летом. Бескровный службист, в кровообращении – одни параграфы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Но все это в счет не идет. Нужно опираться только на доказательства, а не на неприязнь. А эмоции лишь тормозят уголовное расследование и могут увести его в ложном направлении; хотя есть криминалисты, которые доверяют только своему безошибочному чутью, как они говорят – интуиции. Одним из них был теперь уже легендарный «толстый Геннат», шеф берлинской комиссии по расследованию убийств 30-х годов.
Прокурор Цуховский внимательно посмотрел на Боба Баррайса.
– На вашей машине шины марки Пирелли, не так ли?
– Возможно. Я не знаю. БМВ – из автопарка Баррайсов, я не интересуюсь, как правило, маркой шин, садясь в машину, – с издевкой ответил Боб. – Возможно, полиция сможет установить, сколько машин в Западной Германии ездят на шинах Пирелли! Одна из них – с гарантией – будет машиной с эстакады. Я читал, что криминальная полиция обязана своими успехами кропотливой работе, поиском камешков мозаики, И вообще я в восторге от ваших следопытов – на улице идет дождь…
Боб метнул взгляд в сторону доктора Дорлаха, но адвокат не смотрел на него.
«Может, дядя Теодор заплатил тебе, чтобы ты стер меня в порошок? – подумал Боб. – Какое гнусное общество, все продажные! Одна Марион другая, она действительно Любит меня, и, черт меня подери, я тоже люблю ее. Это первое чудо, с которым я столкнулся, да еще в себе самом. Достаточный довод, чтобы стать счастливым и сильным сейчас. Одним необходимы гашиш, кокаин и ЛСД, чтобы держаться на плаву… А мне нужна Марион, теперь я это твердо знаю. Мое прибежище, мой стеклянный, фиолетовый мир, – это не дурман, а белое гладкое тело Марион, источающее в возбуждении легкий апельсиновый аромат».
– Машина, которая в момент падения фрейлейн Петерс стояла на мосту, уезжая, заехала на траву, и там остался четкий след. К несчастью для преступника.
– К счастью для меня! – Боб прямо и требовательно посмотрел на доктора, Дорлаха. – Найдется у кого-нибудь сигарета? – Дорлах протянул ему свой портсигар. – Спасибо. Я был в Эссене, господа. – Баррайс зажег сигарету, руки его при этом были абсолютно спокойны, доктор Цуховский это точно проследил. – И почему преступник? Я думаю, Ренаточка сама спорхнула?
– Мой племянник не имеет представления о пиетете, – вставил дядя Теодор. Это были его первые слова, произнесенные после прихода Боба. – Кроме того, у каждого человека своя манера выражаться.
– Погибшей наступали на пальцы, когда она отчаянно цеплялась за решетку парапета. Мы пока не знаем, что там разыгралось, но рухнула она на автобан явно не добровольно. Преступник помог ей.
– Значит – убийство! – произнес Баррайс наигранно глухим голосом. – Умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, – поправил доктор Дорлах. Это была соломинка, Боб это сразу понял. – Или неумышленное тяжкое телесное повреждение, в результате которого последовала смерть потерпевшей. Трактовка затруднительна.
– Во всяком случае, фрейлейн Петерс мертва! – произнес прокурор Цуховский жестче, чем до этого. – Мертва через чужое вмешательство.
– Этот великолепный юридический язык! – Боб с наслаждением курил. – Удовольствие слушать его. Один вопрос, господа: это допрос? Если да, то я вынужден просить своего адвоката заявить протест против такого обращения со мной.
– Это опрос, Боб, – Доктор Дорлах отмахнулся, когда Боб хотел что-то возразить. – Необходимо пролить свет на дело.
– Как я могу что-то освещать, если я лежал в постели в Эссене?
– Доктор Дорлах нас уже проинформировал. – Прокурор Цуховский прохаживался перед большим камином. Туда-сюда, туда-сюда… шесть шагов вперед, поворот, шесть шагов назад, поворот – как хищник в тесной клетке. – Разумеется, молодая дама может это подтвердить под присягой.
– Разумеется.
– Вы уже в двадцать часов были в Эссене, как сообщил ваш адвокат?
– Да.
– Дама ожидала вас?
– Нет. – Боб бросил злобный взгляд на доктора Дорлаха. – Фрейлейн Цимбал работает в баре, она пришла домой около часу ночи.
– Ах так! А с двадцати часов до часу вы были один в квартире?
– Да, у меня есть ключ. – Боб вытащил его из кармана пиджака и покрутил золотую цепочку с ключом на пальце.
– Почему вы поехали к фрейлейн Цимбал?
– Почему? – Боб ухмыльнулся с таким неприкрытым бесстыдством, что у Тео Хаферкампа от злости покраснели уши. – Марион всегда читает мне вслух сказки. Вчера это была «Царевна-лягушка». Она дошла до того места, когда золотой мяч снова скатился в колодец, и тут зазвонил телефон, это был доктор Дорлах.
– Разве это не вы позвонили, господин Баррайс?
– Действительно? Ах да… Вот видите, господин прокурор, меня так захватывают сказки, что я перестаю замечать время и пространство.
– Я тоже прихожу к этому выводу. – Цуховский резко остановился перед Бобом. Их взгляды скрестились, как сверкнувшие клинки.
– У вас нет алиби с двадцати часов до часу ночи. Лежали вы в постели или нет – никто не знает. Во всяком случае, противоречит всякой логике то, что мужчина не идет к своей подруге, работающей ночью в баре, именно в бар, а один ложится в ее постель и ждет окончания ее работы…
– Здесь я вынужден возразить, господин прокурор. – Доктор Дорлах элегантно поднял правую руку с большой коньячной рюмкой, на которой была выгравирована большая буква N – Наполеон. Доктор Дорлах выглядел сейчас действительно как Наполеон. – Нельзя исходить из общепринятого опыта. Мой доверитель Роберт Баррайс никогда не вел нормального образа жизни. В своих кругах он прославился именно эксцентричным поведением. Человеческий опыт здесь не годится. Учитывая его странный жизненный стиль и уверенность, что он обогащает своими выходками эту жизнь, вполне можно поверить, что в двадцать часов он лег в постель своей знакомой, читал там преспокойно, потом заснул и в час ночи был разбужен вернувшейся домой Марион Цимбал…
– Нежно разбужен, – смакуя, произнес Боб. – Очень нежно, господин прокурор. О степени нежности я отказываюсь давать показания.
«Ну вот он и заработал, наш доктор Дорлах, – с удовлетворением подумал Боб. – Теперь он мне поможет выкарабкаться. Наконец-то. Этот Цуховский – опасный тип. Лишенный чувства юмора, сухой, как соломенная крыша летом. Бескровный службист, в кровообращении – одни параграфы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101