– Ты вульгарен, Тео. – Матильда Баррайс осушила влажный нос. – Он тяжело ранен. Господи, быть может, ему больно. И никого нет рядом. Мой бедный мальчик…
– У бедного мальчика был друг в машине, и он сгорел. Еще никто не знает, как это случилось, но телеграмма… – Хаферкамп указал на бланк, лежащий перед Матильдой Баррайс на столике в стиле барокко, – она так лаконична, хотя все мы знаем, как Боб любит жонглировать словами. Что-то здесь подозрительно!
– Ты не любишь мальчика – в этом все дело! – Этот упрек Хаферкамп слышал каждый день и относил к своей обязательной разминке. Поэтому он отвечал всегда одно и то же:
– Конечно, я его не люблю. Ведь я увеличил его состояние всего лишь на пятьдесят миллионов и расширил фабрику с трех до пяти тысяч рабочих. Такое делают только из презрения! – Он прохаживался перед большим мраморным камином, мерил шагами комнату, время от времени останавливаясь перед одной из высоких застекленных дверей, ведущих на террасу и в парк. Отключенный теперь, зимой, фонтан привносил аромат Версаля и утраченной элегантности в рассудочный английский газон. – Я отправил Гельмута в Монте-Карло. – Хаферкамп произнес это таким тоном, как будто речь шла об экспортной торговле.
– Почему? – Матильда Баррайс прижала к подбородку мокрый от слез носовой платок. – Почему Гельмута? Тебе бы следовало позвонить лучшему врачу в Монте-Карло. Для чего у предприятий самолет? Почему никто не летит на Ривьеру и не забирает Боба? Может быть, он нуждается в услугах специальной клиники?
– Чушь. Он всего лишь не сможет несколько недель никому пожать руку.
– Ему ампутировали руку? – вскричала Матильда.
– Ты считаешь, рука может вырасти за шесть недель? – он постучал себя по лбу. Разговорный язык брата и сестры всегда немного фамильярен, даже если ты миллионер и носишь фамилию Баррайс. – Он обжег себе руки… И надеюсь, только в огне!
– Руки! О Боже! Его красивые, ухоженные руки. – Матильда вскочила и облокотилась о мраморное украшение камина. – Он немедленно должен попасть к специалисту!
– Для начала он должен вернуться во Вреденхаузен и вынести похороны Лутца Адамса. – Тео Хаферкамп ударил кулаком по обшитой дубом стене. – А потом я из него кишки выпущу! Не волнуйся – ни одно слово не просочится сквозь эти стены. Род Баррайсов безупречен. Но иногда меня воротит, сестричка. Иногда я вижу сон, как на меня обрушивается целая гора, а на вершине развевается знамя с фамилией Баррайс. И даже если весь мир гибнет, знамя продолжает реять! Кстати, что станет с Бобом?
– Я думаю, он возьмет фабрику в свои руки.
– С его-то знаниями? Мы устанавливаем электронное реле. Автоматы, маленькие роботы, если угодно. Думающие машины. А чему научился Боб? Как раздеть женщину – это он знает. Потом от нее отделаться он тоже может. Согласен, сложное занятие, не каждому под силу. И тратить деньги он умеет виртуозно. Какое счастье, что при всем желании он не может расходовать больше денег, чем получает доходов. Здесь судьба даже играет нам на руку. А в чем еще его способности? Ездить на машине? Мешать коктейли? Кататься на лыжах? Кичиться своей потенцией? Это не настоящие способности! Ему надо было быть королем, чтобы управлять лишь своим пенисом.
– Я больше не желаю слушать твои вульгарные речи. – Матильда Баррайс прошла к двери с высоко поднятой головой, само воплощение оскорбленности. Но, прежде чем покинуть салон, она через плечо еще раз обратилась к Хаферкампу:
– Так что же ты предпринял?
– Гельмут Хансен летит в Монте-Карло.
– И, ты считаешь, этого достаточно?
– Вполне. Могу поспорить, что обожженные руки не мешают Бобу раздевать женщин.
Что бы ни думали о дядюшке Теодоре Хаферкампе, насчет своего племянника он не заблуждался. И никто не знал, что иногда, сидя на своей большой холостяцкой вилле, он, вперившись взглядом в огонь открытого камина, говорил себе: «Это проклятое семейство Баррайсов! Нужно ли мне все это?»
Ему это было нужно… потому что он был его частью.
Гельмут Хансен приземлился в Ницце ранним утром и сразу на такси поехал дальше, в Монте-Карло. До его сознания не доходили ни красота грезящего в солнечных лучах, серебристо мерцающего моря, ни купающиеся в утренней заре вершины прибрежных гор, ни лиловые тени домов, ни блестящая галька на берегу моря, ни окрашенные в розовый цвет облака пены на рифах. Телеграмма дяди Хаферкампа пришла через десять минут после второго выпуска известий в Аахене. По телевизору в сводке дневных новостей на секунду показали фотографию сгоревшего «мазерати». Груда металла, изуродованного до неузнаваемости.
Только один погибший.
Биржевая тенденция с легким понижением. Акции промышленных предприятий несут потери в три пункта.
Гельмут Хансен ждал телеграммы. Он уже доставал из шкафа рубашки и белье, когда позвонили в дверь и разносчик телеграмм вручил ему приказ главы семейства.
Там стояло: немедленно. Это значило у Баррайсов: расходы не имеют значения. Немедленно – это значило сотворить новый мир. Быть самим господом Богом. Управлять миром, сидя на троне из денежных мешков. Невозможное позолотить и сделать возможным.
Гельмут Хансен действовал по этому семейному рецепту из Вреденхаузена. Он позвонил в чартерную фирму и заказал немедленно самолет в Ниццу. Любезный голос на другом конце провода высказал сожаление:
– Мы не делаем ночных рейсов, господин. Кроме того, метеорологическая ситуация настолько критическая, что до девяти часов утра мы не будем знать, сможет ли вообще одна из наших машин подняться в воздух. Мороз. Перелет через Альпы – слишком велика опасность обледенения крыльев…
– Я плачу двойную цену, – громко сказал Хансен.
– Даже если бы вы купили самолет, ни один из наших пилотов не полетел бы. После девяти утра мы в вашем распоряжении. При условии благоприятной обстановки…
Хансен положил трубку и позвонил во Вреденхаузен дядюшке Хаферкампу. Так как там никто не ответил, он набрал телефон виллы Баррайсов и вскоре услышал голос экономки Ренаты Петерс.
– Дядя Хаферкамп у вас, Ренаточка? – спросил Гельмут Хансен. – Позови его, пожалуйста, к телефону.
– Сейчас, Гельмут. – Голос Ренаты звучал взволнованно, в нем слышалось невысказанное напряжение. – Это правда, с Бобом? Госпожа Баррайс не отвечает, когда я ее спрашиваю, а господин Хаферкамп накричал на меня: «Смотри, чтобы у тебя молоко не убежало!» Боб попал в аварию?
– К сожалению, да.
– А Лутц сгорел?
– Да.
– Кто виноват?
– Чтобы установить это, я сегодня лечу в Ниццу.
– Разве Боб… не мог, я имею в виду, если Лутц был за рулем, разве он не мог предотвратить…
– Мы этого еще не знаем. Мы вообще ничего не знаем, кроме голых фактов. Ну давай, зови дядю к телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101