– У меня все было по-другому. Мой брат с Карлом тоже опекали меня, но я вовсе не страдала от их опеки. Они никогда не сердились, что я хожу за ним хвостиком. Я была подвижная, проворная, сообразительная. И хотя они были сильнее меня, я выигрывала за счет ловкости и хитрости. Мы везде ходили вместе. Они считали меня своим товарищем. Не знаю, что бы я делала без них. Родители не могли помочь мне приспособиться к новой жизни в Асконсете. Они строго наказывали нам, куда можно ходить, а куда нельзя, но никогда не смеялись и не улыбались. Радость, смех и чувство защищенности остались в Нью-Йорке. К тому же отец постоянно казнил себя за то, что вверг семью в нищету. Отец и мать каждый день ожидали новых бед и несчастий.
Невзгоды их быстро состарили. Как больно было это видеть.
Мы с братом оказались более гибкими, и я приспособилась к обстоятельствам быстрее Брэда, потому что была младше. Нью-Йорк я помнила довольно смутно. А главное, здесь я познакомилась с Карлом. Он стал моим идеалом. Спокойный, уверенный в себе, невозмутимый, Карл все знал и умел. С ним рядом я чувствовала себя в Асконсете как дома. Его спокойствие и уверенность передались и мне. Я пошла в школу и быстро подружилась с местными детьми. Они не знали, откуда я. Им было известно только то, что наша семья живет чуть лучше остальных. Мы ели три раза в день, носили старую, но вполне приличную одежду и ботинки. Каждую субботу по вечерам ходили в кино – единственное развлечение, которое мы могли себе позволить. Путешествия нам были не по карману, да нам и не хотелось никуда ехать. Газеты пестрели статьями о голоде и бездомных, грабящих товарные нагоны. Но Асконсет голод обошел стороной.
Все относительно, конечно. Асконсет оказывал на родителей гнетущее действие – здесь было уныло и мрачно. Великая депрессия никого не щадила. Отец и мать сидели у радиоприемника в ожидании плохих вестей и просматривали газеты. Банки закрывались один за другим. Многие наши нью-йоркские друзья разорились, безработица росла с каждым днем. Для бездомных строили целые деревни из бараков. Передвижные кухни стали неотъемлемым атрибутом городских улиц.
Рузвельт провозгласил новый курс на экономические реформы, но мои родители в страхе ожидали прихода бури, которая свирепствовала на побережье. И хотя Асконсет она не затронула, мы сажали деревья и кустарники, чтобы предотвратить распыление почвы, и даже после того как экономика страны пошла в гору, мои родные продолжали жить в постоянном страхе перед повторением Великой депрессии.
Брэд стал жертвой этого страха. Когда ему исполнилось шестнадцать, он ушел из дому, бросив школу, и устроился на работу в строительное управление. Он строил мосты, рыл туннели и посылал деньги домой. Но отцу это вряд ли служило утешением: он мечтал, чтобы сын выучился и приобрел престижную профессию, которая была бы востребована в недалеком будущем. Лишившись Брэда, мы потеряли в хозяйстве одного из самых хороших работников. А я потеряла лучшего друга. И Карл тоже. После ухода Брэда мы еще больше привязались друг к другу. Казалось бы, разница между детьми в четыре года весьма ощутима: разные школы, разные компании. Но тогда мы по-прежнему все делали вместе.
Натали умолкла и улыбнулась.
Оливия, сидя в кресле, делала пометки в блокноте. Ей тоже хотелось вместе с Натали перенестись в то время, и она спросила:
– А чем вы занимались?
– Мы вместе ходили в школу.
– Ездили туда на автобусе?
– О нет, – усмехнулась Натали, – автобусов не было. Ходили пешком.
– И далеко было до школы?
– Три мили. По дороге мы собирали всех наших друзей с окрестных ферм. Карл шел впереди, как Крысолов из сказки. Он был выше всех остальных и, хотя не отличался разговорчивостью, обладал… – она задумалась, подыскивая слово, – обладал харизмой. Карл никогда не искал внимания окружающих, но люди тянулись к нему. Вот вам классический случай – наименее общительный становится душой общества. Когда Карл проходил мимо, на него оглядывались и замечали нас с Брэдом, его верных спутников. Благодаря ему дети приняли нас в свою компанию.
Оливия невольно улыбнулась, представляя себе их ежедневный поход в школу.
– Вы так точно нарисовали эту картину.
– Точно?
– И с юмором.
– Три мили под дождем – тут уж не до веселья.
– Но какой чудесный образ – дети и Крысолов! Чем вы еще занимались? Как развлекались?
– О, по-разному.
– Например?
Натали неопределенно пожала плечами:
– Мы делали то же, что и все подростки делали, и будут делать. – Она вдруг вспыхнула. – Время ничего не изменило.
– Секс? – изумленно воскликнула Оливия. Она-то как раз думала, что подростки тридцатых были менее просвещенными в этом вопросе, чем нынешняя молодежь. – Простите, – тут же поправилась она. – Мне не следовало задавать вам интимные вопросы.
– Я и наняла вас для того, чтобы вы спрашивали меня об интимных вещах. Вы спрашивайте, а я уж решу, отвечать мне или нет. – Она поборола смущение и продолжала: – Возрастной фактор сыграл свою роль. Когда Карлу исполнилось четырнадцать, мне было всего десять. Когда ему пошел шестнадцатый год, мне было всего двенадцать. Мы не целовались на заднем ряду кинотеатра.
Она помолчала.
– Но вам этого хотелось, – заметила Оливия.
Покраснев, Натали кивнула.
– Карл был моим героем, моим идеалом. Я мечтала всегда быть рядом с ним.
– Вы мечтали выйти за него замуж?
– Мы танцевали вместе, – ответила Натали.
– В мечтах?
– Нет, по-настоящему. Танцы – единственное дешевое развлечение, которое было доступно людям во время Депрессии.
Оливия кое-что знала об этом.
– Вы участвовали в танцевальных марафонах?
– Нет, но мы знали тех, кто участвовал. Им даже сулили денежные призы. – Она улыбнулась. – Нет, мы с Карлом ни разу не пробовали соревноваться. Танцевальные па мы учили по кинофильмам. У Карла был маленький радиоприемник. Мы уходили за ангар и танцевали там под музыку.
– То есть как? – переспросила Оливия.
Натали рассмеялась:
– Звучит глупо, я знаю. Но нам так нравилось танцевать.
Оливия засмеялась вместе с ней:
– Вы танцевали в Асконсете?
– Январь, февраль и март – очень важные месяцы для виноградника: в это время решается судьба будущего урожая. Виноградные лозы обрезают, формируя крону. Отец всегда делал это сам, а мы должны были собирать обрезанные ветви. Потом их сжигали, но перед этим из них делали шалашики.
– Шалашики? – повторила Оливия.
– Карл плел их из веток. Решетчатые стенки просвечивали, но от ветра все же спасали. Внутри было так уютно.
– И вы там танцевали?
– Да. Я танцевала, глядя на него снизу вверх, как это делали актрисы в фильмах. Карл танцевал неважно и до сих пор толком не научился. Танцевальные па ему не давались, но он так обнимал меня… – Она глубоко вздохнула и замурлыкала какой-то мотив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89