Бесполезно было пытаться обмануть его. У нас с Карлом не было тайн друг от друга. И то, что я отказалась говорить с ним на эту тему, и мои пылающие щеки, и по-женски смущенный взгляд подсказали ему ответ.
В эти дни он был со мной особенно внимателен и заботлив. Он не спрашивал меня, как я себя чувствую, не мучают ли меня спазмы, но, мне кажется, отныне он всегда точно знал, когда мое тело выполняет свои женские функции. Голос его становился мягче, а взгляд – нежнее.
А я? Я была влюблена в него без памяти. Он по-прежнему оставался героем моих детских грез – старше на четыре года, умнее и опытнее. Но теперь я уже мечтала о будущем. У меня был готов план нашей с ним жизни. Мы поженимся, как только я закончу школу, у нас будет много-много детей – по ребенку в год. Мы построим на холме дом с видом на океан и будем выращивать овощи и виноград, а в свободное время танцевать в шалашике из виноградных веток.
Я больше не стремилась обратно в Нью-Йорк. Та прошлая жизнь постепенно поблекла в моей памяти. Здесь, на ферме, было хорошо. Запахи оттаявшей земли по весне сменялись благоуханием лета и ореховым ароматом осени. Зимой голая пустынная земля отдыхала, набираясь сил, но я знала, что за ней обязательно наступит весна, а как же иначе? И Карл будет со мной. И я стану на год старше и на год ближе к тому моменту, когда мы соединим наши судьбы.
– А Карл знал о ваших планах? – спросила Оливия.
– Я не совсем вас понимаю.
– Вы говорили с ним о доме и детях?
Натали задумалась.
– Нет. Я считала это само собой разумеющимся.
– Почему вы так решили?
– Я поняла это по тому, как он смотрел на меня, как обнимал меня.
– Обнимал?
– Это были вполне невинные, но нежные объятия.
– Может, мне не стоит расспрашивать вас дальше? – робко заметила Оливия.
– Может, и нет, – ответила Натали, не глядя на нее. Помолчав и, по-видимому, собравшись с духом, Натали поспешно добавила: – Мы обнимались, как обнимаются влюбленные.
– И целовались в кино?
Натали помедлила, потом тихо сказала:
– Мне было шестнадцать, а ему уже двадцать. Потом мне исполнилось семнадцать, а ему – двадцать один. – Она приложила руку к груди, и глаза ее наполнились слезами. – Я была от него без ума.
Оливия смутилась, почувствовав себя так, словно подглядывает в замочную скважину.
– Мне не следовало заводить этот разговор.
Натали вздохнула:
– Нет, это ваша обязанность.
– Но это личные отношения. Я… мне становится неловко, когда вы о них рассказываете.
– Потому что мне семьдесят шесть лет? И вам неприятно думать о своей матери или о бабушке как о чувственной женщине?
– Я никогда не видела свою бабушку, – сказала Оливия, – однако моя мама – женщина весьма раскрепощенная в этом отношении. – Пока Оливия росла, мать меняла мужчин как перчатки. – Но вы – другое дело. Вы настоящая леди.
Натали неожиданно рассердилась:
– А почему леди не может испытывать страсть? Почему не может любить не только душой, но и телом? – Она покачала головой. – Я не прошу вас подробно описывать интимный акт, но цель моей книги – дать понять моим родным, что я чувствовала в то время. Прежде чем осуждать меня, они должны знать, что Карл был моим богом. Я просыпалась утром и засыпала вечером с мыслью о нем. Кроме тех часов, что я была в школе, мы все время были вместе. Он пытался освободить меня от тяжелого труда и нарочно поручал работу попроще, но я все равно была там, где он.
– Так что же случилось? – спросила Оливия. – Почему вы не вышли за него замуж?
– Вы любили когда-нибудь?
– Не так сильно, как вы.
– Вы любили отца Тесс?
Оливия познакомилась с Джаредом в магазине Атланты, где в то время жила и работала. Он приехал туда на научный симпозиум. Вид у него был представительный – очки, костюм, но он оказался застенчивым, робким человеком. Оливии это и понравилось в нем.
– Я думала, что люблю его, – сказала она Натали. – Но, слушая вас, я уже в этом не уверена. Он мне нравился, поскольку был добрым человеком. Да, я была влюблена. – Но Джаред ушел от нее еще до рождения Тесс, и хотя Оливия тосковала по нему, после рождения дочери и думать о нем забыла.
Так любила ли она его? Или же просто внушила себе, что любит?
Натали с нежностью смотрела на нее, и Оливии захотелось рассказать ей все… или почти все.
– Джаред был из тех людей, которые ничего вокруг не замечают, кроме своей работы. А я хотела стать для него главной, но мне это не удалось. – Она улыбнулась. – Он подарил мне Тесс. Она – моя единственная любовь.
Натали ответила с улыбкой:
– Она полностью принадлежит вам и никуда от вас не денется.
– Да, вы правы.
– Тогда вы поймете, что я чувствовала по отношению к Карлу. Я знала, что он меня любит. У меня и мысли не было, что он когда-нибудь покинет меня. Он всегда был рядом, а мне так хотелось любви и ласки.
– Но у вас же были родители. И брат.
– У вас тоже.
Оливия мысленно ругала себя последними словами. Ну зачем она солгала?
– Я сказала вам неправду. У меня было не четверо братьев, а всего один.
– Один?..
Ну, это не такая уж большая ложь.
– Но он опекал меня, как и родители. Ему позволялось все, а мою свободу ограничивали только потому, что я девочка, а он мальчик. Мне пришлось уйти из дома, чтобы доказать всем, что я чего-то стою. – Она поспешила переменить тему. – Вы не ответили на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– Что произошло с Карлом? Если вы так его любили, почему не вышли за него замуж?
– Дела у моего отца шли все хуже и хуже. Когда отменили «сухой закон», исчез и черный рынок, а с ним и источник наших доходов. Но Депрессия не закончилась. Благодаря программе нового курса фермерские хозяйства стали возрождаться, в том числе и наш местный рынок. Мы обошлись без федеральных дотаций, кормили и одевали себя на свои средства. Но не могли развивать наше хозяйство, не могли вырваться вперед, чего так желал отец. Ведь он, как бизнесмен, понимал, что в любом деле необходим рост. Поэтому-то и скупил все фермы в округе. Отец мечтал восстановить их, продать и возместить потери, а потом вернуться в Нью-Йорк.
Поразительно, как быстро человек теряет связь с реальностью. То, что он задумал, было в принципе неосуществимо. Земли у нас было не так уж много, да и урожаи не такие, как в южных или западных штатах. Асконсет никогда не помог бы отцу вернуться к прежней нью-йоркской жизни. Мало-помалу это дошло до его сознания. Он работал с рассвета до заката, изнуряя себя непосильным трудом, но так ничего и не добился.
У отца часто случалась депрессия. Порой он совершенно уходил в себя, и тогда Джереми с Карлом выполняли за него работу.
Отец по-прежнему выращивал виноград. Поскольку местных сортов было немного, он выписывал дорогостоящие саженцы из Франции. Французские сорта держались не больше года, потом погибали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89