Джилл, кажется, спала. Она лежала спиной к нему на другом краю постели.
Ее дыхание было спокойным и ровным. Грег уже несколько часов прислушивался к нему и думал о том, что Джилл теперь рядом, а он не может к ней даже прикоснуться. И это гораздо хуже, чем быть в разлуке. Все в ней, начиная от ночной рубашки до молчаливой отрешенности, словно говорило: «Не смей меня трогать».
Зачем он остался в Асконсете? Неужели ему нравится, когда его унижают? Почему не уехал сразу?
А уехать он мог только вместе с Джилл. Жизнь без нее в Вашингтоне стала невыносимо одинокой, безрадостной. И дорога домой покажется в тысячу раз длиннее – ведь там его никто не ждет, А теперь, узнав о ребенке, он тем более не сможет оставить ее здесь.
Заснуть он тоже не мог, как ни пытался. Накинув халат, он отрыл сумку в поисках книги или журнала, но, кроме своих отчетов, ничего не нашел. Нет, довольно с него отчетов.
На туалетном столике он увидел пухлый конверт. Читать это Грег тоже не собирался. Тем не менее, взял конверт и спустился в кухню.
Там он заглянул в холодильник, забитый продуктами. Его собственный холодильник в Вашингтоне опустел, как и квартира без Джилл. Грег подогрел себе молока и выпил, надеясь избавиться от бессонницы и от необходимости читать мамины мемуары.
Но сон не шел.
Наконец, решив, что заняться ему все равно нечем, и никто его не увидит, Грег вынул из конверта рукопись и углубился в чтение.
Оливия проснулась на рассвете. Она сидела у окна, пока Саймон не появился во дворе, потом спустилась вниз и догнала его уже в винограднике.
Взявшись за руки, они побежали по тропинке к лесу. Едва очутившись под прикрытием деревьев, Саймон подхватил ее на руки и уложил на мягкий мох.
Оливия видела его во сне, а теперь он целовал ее наяву. Она вскрикнула, когда он овладел ею, но не от боли, а от переполняющего ее восторга. Сколько бы они ни занимались любовью, она каждый раз испытывала ощущение счастья и полноты бытия. Она должна была бы уже привыкнуть к нему, к запаху виноградных листьев и влажного мха. Но близость с ним не могла наскучить Оливии – каждый день привносил что-то новое в их страсть, делая ее более глубокой и чувственной.
Сегодня ее удивили слова Саймона. По негласному уговору они никогда не затрагивали будущее, и Саймон до сих пор твердо придерживался этого правила. Но сегодня, лежа с ней рядом на траве, он вдруг тихо попросил:
– Останься здесь подольше.
Она повернула голову. Он смотрел в небо, и его суровый профиль внезапно показался ей беззащитным и робким.
– Здесь? В Асконсете?
– Ты неплохо зарабатываешь. Зачем торопиться?
– Я должна ехать, – сказала Оливия. – Тесс скоро в школу. А мне надо, наконец, где-то обосноваться.
– Почему не в Провиденсе? Тесс могла бы заниматься с Сэнди.
– Но у меня нет работы в Провиденсе. Меня приглашают в Питсбург.
Он повернулся к ней.
– Ты мне ничего об этом не говорила.
Ей стало неловко за свою скрытность.
– Я еще ничего не решила.
– Работа хорошая?
– Да. Предлагают работать в музее. А для Тесс поблизости есть приличная школа. Сейчас ее не возьмут – классы переполнены, – но в середине года место наверняка найдется. Там она пройдет собеседование, а пока будет ходить в обычную школу.
– Питсбург…
Оливия и сама повторяла это название тысячу раз, хотя оно по-прежнему звучало непривычно.
– Повторяю: еще ничего не решено.
– И чего ты ждешь?
– Что мне предложат что-нибудь получше, – ответила она и села, застегивая ночную рубашку. – Хотелось бы найти работу где-нибудь поблизости. И Тесс должна поступить в хорошую школу. Подожду еще неделю. Если ничего нового не подвернется, поедем в Питсбург. Никогда там не была, но мне рассказывали о нем много хорошего.
– И что там хорошего? – спросила Тесс.
– Там приятно жить, много магазинов. Рестораны на воде. А ты знаешь, что в центре Питсбурга встречаются три реки? У них есть «Стадион трех рек». Футбольные команды – «Пингвины» и «Сталевары», бейсбольная – «Пираты». Детский парк, птичник, Музей авиации. Еще там находится институт Карнеги и Храм науки. И зоопарк!
Они лежали в постели Оливии. Когда Оливия вернулась, то застала там Тесс с блокнотом. Девочка делала наброски. Она поинтересовалась, где была ее мама, и Оливия сказала, что гуляла. Потом, подумав, добавила, что ей предложили работу.
– А «Макдоналдс» там есть?
– И не один.
– А «Пидманс»?
– Нет, «Пидманс» только здесь.
– Они ведь нас уже знают. Мне очень там нравится.
– В этом и отличие маленького города от большого. В большом городе трудно сразу со всеми познакомиться. А помнишь Кеймбридж, кафе, где мы познакомились с менеджером? А магазин йогуртов?
– Почему мы не можем остаться здесь? – спросила Тесс, и у Оливии сжалось сердце.
– Потому что здесь у меня нет работы.
– Ты ее найдешь.
– Да, но фотореставратор тут никому не нужен.
– Ты писательница.
Ну конечно, писательница! Каждая строчка рождается в муках.
– Только на лето.
И больше никогда. Оливия понятия не имела, довольна ли Натали результатами их сотрудничества. Натали ничего не говорила о рукописи Оливии. Наверное, даже ее не читала.
– Я хочу учиться в Бреймонте у миссис Адельсон, – заявила Тесс. – Она лучше всех репетиторов.
– Ты многому у нее научилась, и теперь тебе будет легче учиться в другой школе.
Тесс приуныла. Она сдвинула бровки и насупилась, и Оливия уже приготовилась к буре. Но девочка подняла на мать печальные глаза и сказала:
– Мне здесь очень нравится, мама. Я хочу остаться.
– Я тоже, радость моя, – начала Оливия, но Тесс вырвалась из ее объятий и убежала в свою комнату. – Я тоже, – шепотом повторила Оливия, отложив блокнотик Тесс и застилая постель. – Но я не могу притворяться. Это не моя семья. Работа завершена. Пора уезжать.
С блокнотом в руках она присела к окну. Как все-таки жаль, что она не Сибринг, что у нее нет здесь постоянной работы, что Саймон Берк, похоже, не настолько дорожит ею, чтобы уговорить остаться.
Оливия подумала о матери. Она понемногу привыкла к мысли, что Кэрол больше нет, и почти смирилась с этим. Может, Саймон прав и Кэрол по-своему любила ее. Денег хватит на учебу Тесс в частной школе и в колледже, а потом и в Академии изящных искусств. Девочка так талантлива.
Оливия с улыбкой открыла блокнот. Наброски виноградника и Большого дома, коты, Бак с котятами. Портреты Оливии, которую юная художница в зависимости от настроения изображала то красавицей, то злой ведьмой. Вот Карл с теннисной ракеткой, а вот парадный портрет Натали. Саймон прореживает листву винограда, Саймон в рабочих перчатках чинит сетку, Саймон с котенком, Саймон читает книгу, и очки сползли у него на нос.
Набросков Саймона было больше всего – почти весь блокнот. Оливия не на шутку встревожилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Ее дыхание было спокойным и ровным. Грег уже несколько часов прислушивался к нему и думал о том, что Джилл теперь рядом, а он не может к ней даже прикоснуться. И это гораздо хуже, чем быть в разлуке. Все в ней, начиная от ночной рубашки до молчаливой отрешенности, словно говорило: «Не смей меня трогать».
Зачем он остался в Асконсете? Неужели ему нравится, когда его унижают? Почему не уехал сразу?
А уехать он мог только вместе с Джилл. Жизнь без нее в Вашингтоне стала невыносимо одинокой, безрадостной. И дорога домой покажется в тысячу раз длиннее – ведь там его никто не ждет, А теперь, узнав о ребенке, он тем более не сможет оставить ее здесь.
Заснуть он тоже не мог, как ни пытался. Накинув халат, он отрыл сумку в поисках книги или журнала, но, кроме своих отчетов, ничего не нашел. Нет, довольно с него отчетов.
На туалетном столике он увидел пухлый конверт. Читать это Грег тоже не собирался. Тем не менее, взял конверт и спустился в кухню.
Там он заглянул в холодильник, забитый продуктами. Его собственный холодильник в Вашингтоне опустел, как и квартира без Джилл. Грег подогрел себе молока и выпил, надеясь избавиться от бессонницы и от необходимости читать мамины мемуары.
Но сон не шел.
Наконец, решив, что заняться ему все равно нечем, и никто его не увидит, Грег вынул из конверта рукопись и углубился в чтение.
Оливия проснулась на рассвете. Она сидела у окна, пока Саймон не появился во дворе, потом спустилась вниз и догнала его уже в винограднике.
Взявшись за руки, они побежали по тропинке к лесу. Едва очутившись под прикрытием деревьев, Саймон подхватил ее на руки и уложил на мягкий мох.
Оливия видела его во сне, а теперь он целовал ее наяву. Она вскрикнула, когда он овладел ею, но не от боли, а от переполняющего ее восторга. Сколько бы они ни занимались любовью, она каждый раз испытывала ощущение счастья и полноты бытия. Она должна была бы уже привыкнуть к нему, к запаху виноградных листьев и влажного мха. Но близость с ним не могла наскучить Оливии – каждый день привносил что-то новое в их страсть, делая ее более глубокой и чувственной.
Сегодня ее удивили слова Саймона. По негласному уговору они никогда не затрагивали будущее, и Саймон до сих пор твердо придерживался этого правила. Но сегодня, лежа с ней рядом на траве, он вдруг тихо попросил:
– Останься здесь подольше.
Она повернула голову. Он смотрел в небо, и его суровый профиль внезапно показался ей беззащитным и робким.
– Здесь? В Асконсете?
– Ты неплохо зарабатываешь. Зачем торопиться?
– Я должна ехать, – сказала Оливия. – Тесс скоро в школу. А мне надо, наконец, где-то обосноваться.
– Почему не в Провиденсе? Тесс могла бы заниматься с Сэнди.
– Но у меня нет работы в Провиденсе. Меня приглашают в Питсбург.
Он повернулся к ней.
– Ты мне ничего об этом не говорила.
Ей стало неловко за свою скрытность.
– Я еще ничего не решила.
– Работа хорошая?
– Да. Предлагают работать в музее. А для Тесс поблизости есть приличная школа. Сейчас ее не возьмут – классы переполнены, – но в середине года место наверняка найдется. Там она пройдет собеседование, а пока будет ходить в обычную школу.
– Питсбург…
Оливия и сама повторяла это название тысячу раз, хотя оно по-прежнему звучало непривычно.
– Повторяю: еще ничего не решено.
– И чего ты ждешь?
– Что мне предложат что-нибудь получше, – ответила она и села, застегивая ночную рубашку. – Хотелось бы найти работу где-нибудь поблизости. И Тесс должна поступить в хорошую школу. Подожду еще неделю. Если ничего нового не подвернется, поедем в Питсбург. Никогда там не была, но мне рассказывали о нем много хорошего.
– И что там хорошего? – спросила Тесс.
– Там приятно жить, много магазинов. Рестораны на воде. А ты знаешь, что в центре Питсбурга встречаются три реки? У них есть «Стадион трех рек». Футбольные команды – «Пингвины» и «Сталевары», бейсбольная – «Пираты». Детский парк, птичник, Музей авиации. Еще там находится институт Карнеги и Храм науки. И зоопарк!
Они лежали в постели Оливии. Когда Оливия вернулась, то застала там Тесс с блокнотом. Девочка делала наброски. Она поинтересовалась, где была ее мама, и Оливия сказала, что гуляла. Потом, подумав, добавила, что ей предложили работу.
– А «Макдоналдс» там есть?
– И не один.
– А «Пидманс»?
– Нет, «Пидманс» только здесь.
– Они ведь нас уже знают. Мне очень там нравится.
– В этом и отличие маленького города от большого. В большом городе трудно сразу со всеми познакомиться. А помнишь Кеймбридж, кафе, где мы познакомились с менеджером? А магазин йогуртов?
– Почему мы не можем остаться здесь? – спросила Тесс, и у Оливии сжалось сердце.
– Потому что здесь у меня нет работы.
– Ты ее найдешь.
– Да, но фотореставратор тут никому не нужен.
– Ты писательница.
Ну конечно, писательница! Каждая строчка рождается в муках.
– Только на лето.
И больше никогда. Оливия понятия не имела, довольна ли Натали результатами их сотрудничества. Натали ничего не говорила о рукописи Оливии. Наверное, даже ее не читала.
– Я хочу учиться в Бреймонте у миссис Адельсон, – заявила Тесс. – Она лучше всех репетиторов.
– Ты многому у нее научилась, и теперь тебе будет легче учиться в другой школе.
Тесс приуныла. Она сдвинула бровки и насупилась, и Оливия уже приготовилась к буре. Но девочка подняла на мать печальные глаза и сказала:
– Мне здесь очень нравится, мама. Я хочу остаться.
– Я тоже, радость моя, – начала Оливия, но Тесс вырвалась из ее объятий и убежала в свою комнату. – Я тоже, – шепотом повторила Оливия, отложив блокнотик Тесс и застилая постель. – Но я не могу притворяться. Это не моя семья. Работа завершена. Пора уезжать.
С блокнотом в руках она присела к окну. Как все-таки жаль, что она не Сибринг, что у нее нет здесь постоянной работы, что Саймон Берк, похоже, не настолько дорожит ею, чтобы уговорить остаться.
Оливия подумала о матери. Она понемногу привыкла к мысли, что Кэрол больше нет, и почти смирилась с этим. Может, Саймон прав и Кэрол по-своему любила ее. Денег хватит на учебу Тесс в частной школе и в колледже, а потом и в Академии изящных искусств. Девочка так талантлива.
Оливия с улыбкой открыла блокнот. Наброски виноградника и Большого дома, коты, Бак с котятами. Портреты Оливии, которую юная художница в зависимости от настроения изображала то красавицей, то злой ведьмой. Вот Карл с теннисной ракеткой, а вот парадный портрет Натали. Саймон прореживает листву винограда, Саймон в рабочих перчатках чинит сетку, Саймон с котенком, Саймон читает книгу, и очки сползли у него на нос.
Набросков Саймона было больше всего – почти весь блокнот. Оливия не на шутку встревожилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89