Люди противостоят захватчикам, кем бы те ни были. Но когда гитлеровцы отступили, значительная часть Украины восстала. Сталину понадобился не один год, чтобы подавить мятежи. Вы слышали об этом?
— Кое-что, — тусклым голосом ответил он. — Насколько помню, штаб сил сопротивления находился в Копенгагене. И все равно почти ни слова о событиях на Украине не просочилось в либераль… — Нет, не так: в Европе слово «либерал» сохранило свое исконное значение. — В консервативную западную печать.
— Я сама ни в чем не участвовала, но среди повстанцев у меня были друзья, близкие и родственники. Одни сражались открыто, другие только сочувствовали и помогали, когда и чем могли. Я знала, что нахожусь под подозрением. Мне оставалось или выдать кого-нибудь сталинским ищейкам, или самой дожидаться их прихода — тогда дело кончилось бы лагерями, пулей в лоб или чем-нибудь похуже. — Голос ее зазвенел отчаянием. — Но не могла я, не могла и присоединиться к повстанцам. Разве сумела бы я стрелять в русских солдат, своих друзей военной поры?! И я бежала. Перебралась через границу и подалась на Запад.
— Поступок, достойный восхищения, — от всей души сказал Ханно.
Значит, она пошла на голод и лишения, вынуждена была бежать и скрываться, пробираться мимо сторожевых постов, отказаться от постоянного пристанища, одолеть тысячи миль…
— Я сильная. И не забыла боевую выучку снайпера, да и готовилась как следует. — Она цепко сжала подлокотники кресла. — Для меня подобное не впервой.
Будто гром небесный прогрохотал в голове Ханно.
— Я и сам… попадал в переделки… в прошлом… Раздался стук в дверь. Ханно встал и впустил коридорного. Тот внес поднос с кофейником, чашками, сахаром, сливками и датскими крендельками. Осматривая заказ и вручая лакею чаевые, Ханно проронил — надо было разрядить обстановку, и промолчать было невозможно:
— Зато с тех пор, насколько понимаю, вы ведете спокойную жизнь.
Ханно чувствовал, что и собеседница осознает: главный разговор еще впереди.
— Мне предоставили в Дании убежище. — Интересно, спросил он себя, какие власти и каким образом? Впрочем, это неважно — кто пожил на свете достаточно долго, тот знает и прямые, и обходные пути. — Я просила убежища из-за украинских событий, но потом полюбила эту страну. Здесь замечательный народ и дивная природа. Я работала на ферме, потом решила стать ветеринаром, пошла в школу, выучила английский и немецкий заодно — чтобы объясняться с иностранцами, которые приводят ко мне своих питомцев. Теперь у меня практика в Конгенс Лингби, чудесном уютном пригороде.
Коридорный наконец ушел. Ханно приблизился к гостье, остановился над ней.
— Но по возрасту вам уже пора — или почти пора — на пенсию. Ваши друзья удивляются вашей неувядающей молодости, слегка подтрунивают над вами — однако уже не могут скрыть удивления, что вы не удаляетесь отдел. Да и власти тоже. Куда вы намерены податься, Ольга?
Она ответила ему твердым взглядом.
— Да, здесь в Дании великолепно умеют держать бумаги в порядке. А куда порекомендуете податься мне вы? И как вас зовут на самом деле?
— Ладно, — сердце его отчаянно колотилось, — хватит ходить вокруг да около. Я просто не хотел вас отпугнуть. Однако, полагаю, пора в конце концов открыть истину. — Он снова сел, чтобы не вызвать у нее ощущения, будто он представляет опасность или пытается главенствовать над ней. Пожалуй, эта женщина отреагирует на подобную угрозу весьма болезненно. — То, что я собираюсь сообщить, может показаться вам бредом безумца или замысловатым мошенничеством — если вы не та, за кого я вас принимаю. Не пугайтесь. Выслушайте меня. Если хотите, распахните двери и слушайте меня, стоя на пороге.
Она лишь молча качнула головой. Грудь ее порывисто вздымалась и опадала.
— Не буду прибегать к точным цифрам, потому что незначительная ошибка роли не играет… Словом, мне три тысячи лет. Не будете ли добры поведать… Что?!
Она побелела, как полотно, и вжалась в кресло. Ханно приподнялся, чтобы помочь ей, как-то успокоить ее, но тут она выпрямилась и прошептала:
— Кадок!..
— А?
— Кадок. Ты. Теперь вспомнила. Заморский купец в Киеве… Когда ж это было? По-моему, лет тысячу назад.
Воспоминание ослепило его, как взгляд на полуденное солнце.
— Ты… Тебя зовут…
— Тогда звали Свободой. В душе я всегда ею оставалась. Но кто ты на самом деле?
Чувства его пребывали в смятении; никто из бессмертных не запоминает мимолетных встреч с мириадами рассыпавшихся в прах смертных — но и не забывает ничего. Ханно устремил свою память на призрачный след мгновения, хранившийся там многие столетия.
— Д-да, С-свобода, — заикаясь, пробормотал он. — Мы спасли тебя.
— И затем последовала волшебная ночь. А ведь у нас их столько могло быть!..
Они вскочили и бросились друг другу в объятия.
7
За окнами плавился летний день округа Колумбия, кондиционер обдавал кабинет ледяным дыханием, но у сенатора Мориарти в груди бушевал темный пожар. Отшвырнув журнал, он припечатал его ладонью.
— Ублюдок! Злобная зараза!..
Поток эпитетов был прерван сигналом интеркома.
— Сенатор, вас хочет видеть мистер Стоддард, — послышался голос секретарши.
Мориарти на миг задержал воздух в легких и выпустил его со смешком, воскликнув:
— Как на заказ! Великолепное чувство момента! Впустите его!
Вошедший был невысок ростом, обладал невыразительной внешностью и был полон холодной невозмутимости компетентного работника. Его потное после прогулки по улице лицо влажно поблескивало. В руках он держал портфель.
— Добрый день, сэр! — Взгляд его пропутешествовал с лица сенатора на стол, затем обратно. — Я вижу, вы читали свежий выпуск.
— Конечно, — буркнул Мориарти. — Садитесь. Вы это видели?
— Пока нет, — Стоддард подвинул себе стул. — Я ведь, знаете ли, был занят изучением ответственной за это личности.
Одутловатый хозяин кабинета снова взял журнал и нацелил на него стекла очков в фасонистой оправе.
— Вот послушайте. Передовица. Относительно моей речи в поддержку СССР. Беру выдержку более или менее наугад.
— Привычным ораторским приемом он подавил ноту возмущения в голосе и начал методично излагать:
— Представила сенатора активистка движения за мир и разоружение доктор Фульвия Борн. Он мастерски справился со щекотливой ситуацией и не стал цитировать ее речи на состоявшемся за вечер до того банкете, не опровергая и не поддерживая цветистых фраз вроде «Пентагон — пещера, забитая демонами ядерного безумия» или «ЦРУ — Цитадель Растленных Уродов». Он попросту свел все к нулю, назвав ее современной Жанной д'Арк. Упомянутая святая Жанна вооружилась до зубов, чтобы добиться мира. Затем уж было проще простого плавно перейти к необходимости искусно управлять государством, дабы «быть терпимым к делам внешним, но нетерпимым к делам внутренним».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Кое-что, — тусклым голосом ответил он. — Насколько помню, штаб сил сопротивления находился в Копенгагене. И все равно почти ни слова о событиях на Украине не просочилось в либераль… — Нет, не так: в Европе слово «либерал» сохранило свое исконное значение. — В консервативную западную печать.
— Я сама ни в чем не участвовала, но среди повстанцев у меня были друзья, близкие и родственники. Одни сражались открыто, другие только сочувствовали и помогали, когда и чем могли. Я знала, что нахожусь под подозрением. Мне оставалось или выдать кого-нибудь сталинским ищейкам, или самой дожидаться их прихода — тогда дело кончилось бы лагерями, пулей в лоб или чем-нибудь похуже. — Голос ее зазвенел отчаянием. — Но не могла я, не могла и присоединиться к повстанцам. Разве сумела бы я стрелять в русских солдат, своих друзей военной поры?! И я бежала. Перебралась через границу и подалась на Запад.
— Поступок, достойный восхищения, — от всей души сказал Ханно.
Значит, она пошла на голод и лишения, вынуждена была бежать и скрываться, пробираться мимо сторожевых постов, отказаться от постоянного пристанища, одолеть тысячи миль…
— Я сильная. И не забыла боевую выучку снайпера, да и готовилась как следует. — Она цепко сжала подлокотники кресла. — Для меня подобное не впервой.
Будто гром небесный прогрохотал в голове Ханно.
— Я и сам… попадал в переделки… в прошлом… Раздался стук в дверь. Ханно встал и впустил коридорного. Тот внес поднос с кофейником, чашками, сахаром, сливками и датскими крендельками. Осматривая заказ и вручая лакею чаевые, Ханно проронил — надо было разрядить обстановку, и промолчать было невозможно:
— Зато с тех пор, насколько понимаю, вы ведете спокойную жизнь.
Ханно чувствовал, что и собеседница осознает: главный разговор еще впереди.
— Мне предоставили в Дании убежище. — Интересно, спросил он себя, какие власти и каким образом? Впрочем, это неважно — кто пожил на свете достаточно долго, тот знает и прямые, и обходные пути. — Я просила убежища из-за украинских событий, но потом полюбила эту страну. Здесь замечательный народ и дивная природа. Я работала на ферме, потом решила стать ветеринаром, пошла в школу, выучила английский и немецкий заодно — чтобы объясняться с иностранцами, которые приводят ко мне своих питомцев. Теперь у меня практика в Конгенс Лингби, чудесном уютном пригороде.
Коридорный наконец ушел. Ханно приблизился к гостье, остановился над ней.
— Но по возрасту вам уже пора — или почти пора — на пенсию. Ваши друзья удивляются вашей неувядающей молодости, слегка подтрунивают над вами — однако уже не могут скрыть удивления, что вы не удаляетесь отдел. Да и власти тоже. Куда вы намерены податься, Ольга?
Она ответила ему твердым взглядом.
— Да, здесь в Дании великолепно умеют держать бумаги в порядке. А куда порекомендуете податься мне вы? И как вас зовут на самом деле?
— Ладно, — сердце его отчаянно колотилось, — хватит ходить вокруг да около. Я просто не хотел вас отпугнуть. Однако, полагаю, пора в конце концов открыть истину. — Он снова сел, чтобы не вызвать у нее ощущения, будто он представляет опасность или пытается главенствовать над ней. Пожалуй, эта женщина отреагирует на подобную угрозу весьма болезненно. — То, что я собираюсь сообщить, может показаться вам бредом безумца или замысловатым мошенничеством — если вы не та, за кого я вас принимаю. Не пугайтесь. Выслушайте меня. Если хотите, распахните двери и слушайте меня, стоя на пороге.
Она лишь молча качнула головой. Грудь ее порывисто вздымалась и опадала.
— Не буду прибегать к точным цифрам, потому что незначительная ошибка роли не играет… Словом, мне три тысячи лет. Не будете ли добры поведать… Что?!
Она побелела, как полотно, и вжалась в кресло. Ханно приподнялся, чтобы помочь ей, как-то успокоить ее, но тут она выпрямилась и прошептала:
— Кадок!..
— А?
— Кадок. Ты. Теперь вспомнила. Заморский купец в Киеве… Когда ж это было? По-моему, лет тысячу назад.
Воспоминание ослепило его, как взгляд на полуденное солнце.
— Ты… Тебя зовут…
— Тогда звали Свободой. В душе я всегда ею оставалась. Но кто ты на самом деле?
Чувства его пребывали в смятении; никто из бессмертных не запоминает мимолетных встреч с мириадами рассыпавшихся в прах смертных — но и не забывает ничего. Ханно устремил свою память на призрачный след мгновения, хранившийся там многие столетия.
— Д-да, С-свобода, — заикаясь, пробормотал он. — Мы спасли тебя.
— И затем последовала волшебная ночь. А ведь у нас их столько могло быть!..
Они вскочили и бросились друг другу в объятия.
7
За окнами плавился летний день округа Колумбия, кондиционер обдавал кабинет ледяным дыханием, но у сенатора Мориарти в груди бушевал темный пожар. Отшвырнув журнал, он припечатал его ладонью.
— Ублюдок! Злобная зараза!..
Поток эпитетов был прерван сигналом интеркома.
— Сенатор, вас хочет видеть мистер Стоддард, — послышался голос секретарши.
Мориарти на миг задержал воздух в легких и выпустил его со смешком, воскликнув:
— Как на заказ! Великолепное чувство момента! Впустите его!
Вошедший был невысок ростом, обладал невыразительной внешностью и был полон холодной невозмутимости компетентного работника. Его потное после прогулки по улице лицо влажно поблескивало. В руках он держал портфель.
— Добрый день, сэр! — Взгляд его пропутешествовал с лица сенатора на стол, затем обратно. — Я вижу, вы читали свежий выпуск.
— Конечно, — буркнул Мориарти. — Садитесь. Вы это видели?
— Пока нет, — Стоддард подвинул себе стул. — Я ведь, знаете ли, был занят изучением ответственной за это личности.
Одутловатый хозяин кабинета снова взял журнал и нацелил на него стекла очков в фасонистой оправе.
— Вот послушайте. Передовица. Относительно моей речи в поддержку СССР. Беру выдержку более или менее наугад.
— Привычным ораторским приемом он подавил ноту возмущения в голосе и начал методично излагать:
— Представила сенатора активистка движения за мир и разоружение доктор Фульвия Борн. Он мастерски справился со щекотливой ситуацией и не стал цитировать ее речи на состоявшемся за вечер до того банкете, не опровергая и не поддерживая цветистых фраз вроде «Пентагон — пещера, забитая демонами ядерного безумия» или «ЦРУ — Цитадель Растленных Уродов». Он попросту свел все к нулю, назвав ее современной Жанной д'Арк. Упомянутая святая Жанна вооружилась до зубов, чтобы добиться мира. Затем уж было проще простого плавно перейти к необходимости искусно управлять государством, дабы «быть терпимым к делам внешним, но нетерпимым к делам внутренним».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186