Ты думаешь о разрушении природы и окружающей среды. А я думаю о человечестве. За тысячу лет я повидала революции, войны, распад и разруху. Мы, русские, научились больше всего бояться анархии — уж лучше терпеть тиранию. Ханно, ты заблуждаешься, отождествляя народные республики и другие сильные режимы с извечным злом. Наверно, свобода приятна — но хаос куда хуже. Раскрыв свой секрет, мы выпустим джинна из бутылки. Религия, политика, экономика — кстати, как бессмертные управятся с экономикой? — миллионы противоречивых стремлений и страхов, из-за которых по всему миру разыграются войны. Сможет ли выстоять цивилизация? Уцелеет ли хотя бы планета?
— Мухаммед пришел из безвестности, — шепнула Алият.
— И многие другие пророки, революционеры и завоеватели, — подхватила Свобода. — С самыми благородными намерениями. Но кто мог предвидеть, что демократические идеи во Франции приведут к режиму директории, Наполеону и многолетней войне? Кто мог предсказать, что Маркс и Ленин породят Сталина — да и Гитлера заодно? Мировой вулкан уже содрогается и курится. Подкиньте в него этот новый предмет, мысль о котором никому не приходила в голову, и мне останется лишь надеяться, что тирания предотвратит окончательный взрыв — вот только не представляю, возможен ли такой режим.
— Недостатка в желающих утвердить его не будет, — проворчал до крайности помрачневший Ханно. — Самое малое, свою заявку сделает каждый продажный политик и жирный кот на Западе, каждый тоталитарный диктатор за рубежом, каждый военный царек, прозябающий ныне в безвестности — как же, такая возможность выскочить и добиться безграничной власти на веки вечные! Да, смерть отнимает у нас любимых, в конце концов и нас самих — но еще она избавляет нас от человеческих отбросов. Осмелимся ли мы переменить установившийся порядок? Друзья мои, вечная юность отнюдь не делает нас ровней богам, а уж претендовать на лавры Господа мы не можем и подавно!..
16
Почти полная луна заливала землю ледяным светом и кутала ее в уютные тени. Воздух был недвижен, но час за часом дыхание осени стекало с горных склонов в долину. Где-то в ночи раскатился утробный хохот вылетевшей на охоту совы. Окна разбросанных на многие мили домиков сияли теплой желтизной. Казалось, до них не ближе, чем до звезд.
Ханно и Свобода уехали на приволье подальше от поселка, чтобы пройтись в одиночестве — об этом попросила Свобода.
— Завтра вечером всему, что казалось нашим, придет конец, — говорила она. — Можем же мы похитить последние часы мира и покоя? Этот просторный, уединенный край очень похож на мою родину.
Теперь же тишину нарушал лишь шорох шагов по проселку. Наконец Ханно прервал затянувшееся молчание.
— Ты говорила о мире и покое, — голос его среди простора казался совсем слабым. — Дорогая, мы снова их обретем. Да, поначалу нам придется пройти через всяческие передряги, словом, натерпеться, но после… Полагаю, новое место придется по вкусу всем семерым.
— Я просто уверена, что оно очаровательно и беспокойный мир не доберется туда. Мы будем от него в безопасности, сколько пожелаем.
— Но только не навсегда, не забывай об этом. Правда, это не поможет. Мы лишь выигрываем еще один смертный век, как и множество раз до этого. А затем придется начинать с чистого листа под новыми масками.
— Знаю. Но лишь до тех пор, пока ученые сами не откроют механизм бессмертия. Наверно, уже скоро. Тогда-то и мы сможем выйти из тени.
— Когда-то тогда-то, — без энтузиазма, скептически подхватил он.
— Но я думала не о том, — продолжала Свобода. — Сейчас надо подумать о себе. О нас семерых. Мы так несхожи! А еще… трое мужчин, четыре женщины.
— Как-нибудь устроимся.
— На все времена? И уже никогда ничего не переменится?
— Ну-у… — с явной неохотой протянул он. — Конечно, никто из нас ничем не связан с остальными. Каждый может свободно уехать, как только пожелает. Надеюсь, мы будем поддерживать связь и готовы протянуть руку помощи. Разве мы не пытаемся уберечь свободу для всех и каждого?
— Нет, мне кажется, этого мало, — угрюмо возразила она. — Должно же быть еще что-то важное. Не знаю, что именно, но должно. Что-то, кроме выживания, иначе зачем было жить? Будущее готовит нам потрясающие сюрпризы.
— Оно никогда без них не обходилось, — ответил он с высоты своих трех тысячелетий.
— На сей раз грядущее куда удивительней, чем раньше. — Свобода подняла взгляд к небесам. Лунный свет не в силах был затмить сияющих звезд: золотисто-красного Арктура, голубовато-белого Альтаира, Полярной, путеводной звезды мореплавателей, Веги, возле которой недавно обнаружили планеты… — И в Одиссее, и в Гамлете, и в Анне Карениной мы узнаем себя самих. Но человек завтрашнего дня — поймет ли он их, поймет ли нас? Постигнем ли мы своих детей?
Свобода ухватила его за левую руку, и Ханно накрыл ее кисть правой ладонью, чтобы хоть чем-то согреть посреди бескрайней ночи.
Они уже немного говорили об этом прежде. Однажды, во время дневной передышки в долгом пути с востока, она помогла ему представить, что может случиться…
Глава 19
ТУЛЕ
1
Второе, машинное «я» Ханно вырвалось из темных бездн и вернулось к нему. И вместе с ним внезапно вернулось человеческое зрение, он вновь увидел мир — но какой!
Тучи громоздились горами, пещеры их подножий были полны ночной мглы и молний. Склоны, сотрясаемые ветрами крепче тысячи ураганов, бурлили и клубились, переливаясь диковинными кирпичными и охряными оттенками. Их ослепительно белые грозовые пики сияли в свете солнца на фоне величественной синевы.
Робот с каждой секундой поднимался выше и выше, атмосфера разрежалась, а связь с человеком крепла, пока не достигла полной устойчивости. Ханно ощущал ускорение собственным хребтом, ракетный двигатель уподобился его крови и мышцам. Это он, лично он, полыхал огнем, ревел и выкрикивал проклятья швырявшему его шторму, одолевая чудовищную гравитацию планеты. Цвет неба становился все насыщеннее — через пурпурный к черному, появились звезды. Сейчас он видел их взором, открытым для всех цветовых оттенков, от радиоволн до гамма-частот; радиация усиливалась. Он, лично он, на запах и на вкус исследовал изменяющийся химсостав атмосферы, постепенно угасающий до абсолютно пресного вакуума. Звуки тоже угасали; когда включился ионный двигатель, рокот показался негромким мурлыканьем, занимавшим в сознании куда меньше места, чем поток математических формул, при помощи которых робот прокладывал обратный путь к исторгнувшему его кораблю.
Но в то же самое время Ханно оставался и парящим в безмолвии человеком, наделенным собственным зрением. Со стационарной орбиты невозможно оглядеть Юпитер от горизонта до горизонта, не повернув головы хотя бы малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Мухаммед пришел из безвестности, — шепнула Алият.
— И многие другие пророки, революционеры и завоеватели, — подхватила Свобода. — С самыми благородными намерениями. Но кто мог предвидеть, что демократические идеи во Франции приведут к режиму директории, Наполеону и многолетней войне? Кто мог предсказать, что Маркс и Ленин породят Сталина — да и Гитлера заодно? Мировой вулкан уже содрогается и курится. Подкиньте в него этот новый предмет, мысль о котором никому не приходила в голову, и мне останется лишь надеяться, что тирания предотвратит окончательный взрыв — вот только не представляю, возможен ли такой режим.
— Недостатка в желающих утвердить его не будет, — проворчал до крайности помрачневший Ханно. — Самое малое, свою заявку сделает каждый продажный политик и жирный кот на Западе, каждый тоталитарный диктатор за рубежом, каждый военный царек, прозябающий ныне в безвестности — как же, такая возможность выскочить и добиться безграничной власти на веки вечные! Да, смерть отнимает у нас любимых, в конце концов и нас самих — но еще она избавляет нас от человеческих отбросов. Осмелимся ли мы переменить установившийся порядок? Друзья мои, вечная юность отнюдь не делает нас ровней богам, а уж претендовать на лавры Господа мы не можем и подавно!..
16
Почти полная луна заливала землю ледяным светом и кутала ее в уютные тени. Воздух был недвижен, но час за часом дыхание осени стекало с горных склонов в долину. Где-то в ночи раскатился утробный хохот вылетевшей на охоту совы. Окна разбросанных на многие мили домиков сияли теплой желтизной. Казалось, до них не ближе, чем до звезд.
Ханно и Свобода уехали на приволье подальше от поселка, чтобы пройтись в одиночестве — об этом попросила Свобода.
— Завтра вечером всему, что казалось нашим, придет конец, — говорила она. — Можем же мы похитить последние часы мира и покоя? Этот просторный, уединенный край очень похож на мою родину.
Теперь же тишину нарушал лишь шорох шагов по проселку. Наконец Ханно прервал затянувшееся молчание.
— Ты говорила о мире и покое, — голос его среди простора казался совсем слабым. — Дорогая, мы снова их обретем. Да, поначалу нам придется пройти через всяческие передряги, словом, натерпеться, но после… Полагаю, новое место придется по вкусу всем семерым.
— Я просто уверена, что оно очаровательно и беспокойный мир не доберется туда. Мы будем от него в безопасности, сколько пожелаем.
— Но только не навсегда, не забывай об этом. Правда, это не поможет. Мы лишь выигрываем еще один смертный век, как и множество раз до этого. А затем придется начинать с чистого листа под новыми масками.
— Знаю. Но лишь до тех пор, пока ученые сами не откроют механизм бессмертия. Наверно, уже скоро. Тогда-то и мы сможем выйти из тени.
— Когда-то тогда-то, — без энтузиазма, скептически подхватил он.
— Но я думала не о том, — продолжала Свобода. — Сейчас надо подумать о себе. О нас семерых. Мы так несхожи! А еще… трое мужчин, четыре женщины.
— Как-нибудь устроимся.
— На все времена? И уже никогда ничего не переменится?
— Ну-у… — с явной неохотой протянул он. — Конечно, никто из нас ничем не связан с остальными. Каждый может свободно уехать, как только пожелает. Надеюсь, мы будем поддерживать связь и готовы протянуть руку помощи. Разве мы не пытаемся уберечь свободу для всех и каждого?
— Нет, мне кажется, этого мало, — угрюмо возразила она. — Должно же быть еще что-то важное. Не знаю, что именно, но должно. Что-то, кроме выживания, иначе зачем было жить? Будущее готовит нам потрясающие сюрпризы.
— Оно никогда без них не обходилось, — ответил он с высоты своих трех тысячелетий.
— На сей раз грядущее куда удивительней, чем раньше. — Свобода подняла взгляд к небесам. Лунный свет не в силах был затмить сияющих звезд: золотисто-красного Арктура, голубовато-белого Альтаира, Полярной, путеводной звезды мореплавателей, Веги, возле которой недавно обнаружили планеты… — И в Одиссее, и в Гамлете, и в Анне Карениной мы узнаем себя самих. Но человек завтрашнего дня — поймет ли он их, поймет ли нас? Постигнем ли мы своих детей?
Свобода ухватила его за левую руку, и Ханно накрыл ее кисть правой ладонью, чтобы хоть чем-то согреть посреди бескрайней ночи.
Они уже немного говорили об этом прежде. Однажды, во время дневной передышки в долгом пути с востока, она помогла ему представить, что может случиться…
Глава 19
ТУЛЕ
1
Второе, машинное «я» Ханно вырвалось из темных бездн и вернулось к нему. И вместе с ним внезапно вернулось человеческое зрение, он вновь увидел мир — но какой!
Тучи громоздились горами, пещеры их подножий были полны ночной мглы и молний. Склоны, сотрясаемые ветрами крепче тысячи ураганов, бурлили и клубились, переливаясь диковинными кирпичными и охряными оттенками. Их ослепительно белые грозовые пики сияли в свете солнца на фоне величественной синевы.
Робот с каждой секундой поднимался выше и выше, атмосфера разрежалась, а связь с человеком крепла, пока не достигла полной устойчивости. Ханно ощущал ускорение собственным хребтом, ракетный двигатель уподобился его крови и мышцам. Это он, лично он, полыхал огнем, ревел и выкрикивал проклятья швырявшему его шторму, одолевая чудовищную гравитацию планеты. Цвет неба становился все насыщеннее — через пурпурный к черному, появились звезды. Сейчас он видел их взором, открытым для всех цветовых оттенков, от радиоволн до гамма-частот; радиация усиливалась. Он, лично он, на запах и на вкус исследовал изменяющийся химсостав атмосферы, постепенно угасающий до абсолютно пресного вакуума. Звуки тоже угасали; когда включился ионный двигатель, рокот показался негромким мурлыканьем, занимавшим в сознании куда меньше места, чем поток математических формул, при помощи которых робот прокладывал обратный путь к исторгнувшему его кораблю.
Но в то же самое время Ханно оставался и парящим в безмолвии человеком, наделенным собственным зрением. Со стационарной орбиты невозможно оглядеть Юпитер от горизонта до горизонта, не повернув головы хотя бы малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186