жареной свинины, картофельного пюре, тушеных кабачков, фасоли, пикулей, кукурузного хлеба с маслом и джемом, — а напоследок поставила возле тарелки высокий стакан с принесенным из погреба холодным молоком.
Эдмондс из кожи вон лез, чтобы завязалась непринужденная беседа. И когда он заявил: «Наконец-то у меня появился слушатель, не успевший выучить назубок все мои шутки и прибаутки», — то все-таки сумел добиться от гостьи негромкого смешка.
После кофе с пирогом взрослые вверили Нэлли попечению Уильяма и удалились в гостиную. Эдмондс раскрыл семейную Библию и прочел вслух:
— И сказал Господь: Я увидел страдание народа Моего в Египте, и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его, И иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед…* [Ветхий Завет. Исход: 3, 7—8.]
Флора вздрогнула.
— Отпусти мой народ… — прошептала она. На глаза у нее навернулись слезы. Джейн обняла ее и тоже всплакнула.
Во время совместной молитвы Эдмондс пригляделся к девушке повнимательнее, и она осмелилась ответить ему таким же прямым взглядом, не потупившись. Пробравшийся сквозь занавески солнечный луч заиграл на ее темной коже, и впервые за весь день Эдмондс словно утратил уверенность в себе. Прокашлявшись, он сказал:
— Флора, тебе до сумерек надо поспать — но, может, твой сон будет крепче, если ты поведаешь нам что-нибудь о себе. Если не хочешь, можешь не говорить, никто тебя не неволит. Просто если тебе, ну, хочется выговориться — перед тобой друзья.
— Да мне не особо есть чего рассказать, сэр, и кое-что вовсе жуткое.
— Ты сядь, — подбодрила ее Джейн. — За меня не беспокойся — мой отец был доктором, я сама хожу за скотом, так что смутить меня не так уж просто.
— Далек ли был твой путь? — поинтересовался Эдмондс.
— Ясное дело, сэр. Не знаю, сколько миль, но дни и ночи я считала. Семнадцать штук. Частенько думала, что помру, а мне бы и ничего, можно и помереть, лишь бы не схватили. Меня хотели запродать ниже по реке.
— Но почему? — Джейн ласково положила ладонь девушке на руку. — Чем ты им не угодила? И вообще чем ты там занималась? Я имею в виду — что делала?
— Служанка, мэм. Я была служанка. Няня у детишек массы Монтгомери, а прежде была его няней, когда он сам был мальчонка.
— Как? Ведь тебе…
— Там было не худо. Только я знала, что ежели продадут, то непременно в поле или что похуже. А кроме того, я долго думала про свободу. Мы, черный народ, внимательно слушаем, а чего услышим, говорим друг другу.
— Погоди минутку, — перебил Эдмондс. — Ты сказала, что была мамкой… своего хозяина, когда он был ребенком? Но тебе не может быть столько лет!..
В ответе Флоры он почувствовал, что она уже ощущает себя свободным человеком и гордится своей свободой — может быть, преувеличенно.
— Да нет, сэр, мне столько, сколько есть. Оттого они и затевали меня продать. Я ничего плохого не сделала. Но год за годом масса и миссус смотрели на меня странней и странней, и все заодно с ними. А когда она померла, я смекнула, что ему больше держать меня неохота. А вы бы как на его месте? — Эдмондсы не нашлись, что ответить. Повисло гнетущее молчание, мерный ход напольных дедовских часов вдруг напомнил тяжелую поступь рока. Наконец негритянка заговорила опять: — Оно и раньше так бывало. Оттого я и знаю, каково работать на поле. Я не просто глядела со стороны, я по себе знаю, каково оно там. Когда первый старый масса продал меня папаше массы Монтгомери, он ничего не сказал, сколько мне лет. Тогда я подумала, что, может, мне что и улыбнулось. — Она помолчала, уставившись в ковер, и сглотнула. — Лучше я не стану говорить, как я сделала, чтоб меня углядели и забрали в большой дом.
Эдмондс ощутил, что у него загораются щеки. Джейн, похлопав по коричневой руке, прошептала:
— И не надо ничего говорить, дорогая. Разве рабыня может выбирать?
— Не-а, мэм, это факт. В первый раз меня запродали, когда мне было четырнадцать, забрали от отца и матери, и тот человек и оба сына его… — Тут взгляд Флоры упал на стоящую на полке Библию. — Мы ведь должны прощать, да? Бедняга Марс Бретт, его порешили в войне. Я видала его папашу; когда пришло известие, и пожалела бы его, да только была жутко усталая с работы.
У Эдмондса побежали мурашки по спине.
— Ты о какой войне говоришь?
— Про рев… про эту… революцию за независимость. Даже мы, рабы, про нее слыхали.
— Но тогда тебе… да нет. Флора, не может этого быть! Выходит, тебе… тебе лет сто!
— Так и есть, — кивнула Флора. — Я схоронила моего мужа, взаправдашнего мужа, и детишек, тех, кого не запродали на сторону, и… — Тут силы изменили ей, и флора невольно потянулась к Эдмондсу. — Долго, очень долго!
— Ты родилась в Африке? — низким голосом спросила Джейн.
Флора с трудом взяла себя в руки.
— Не-а, мэм, я-то родилась в бараке. Но моего папашу скрали оттуда, и он говорил малышне про все прежнее, про племя, про этот, как его, джунгель… Говорил еще, что он вполовину арап. — Она невидящим взглядом уставилась в пространство. — Помер он. Все померли, а свободы нет и нет… Я поклялась себе, что буду свободная, за всех за них буду свободная. Так что пошла вдогон за Пьяной Тыквой… И вот я здесь…
Она уткнула лицо в ладони и разрыдалась.
— Надо набраться терпения, дорогой, — сказала Джейн поверх склоненной головы. — Она слишком утомлена.
— Еще бы! Пройдя через такое, любой бы на ее месте свихнулся. Уведи ее, дорогая, устрой ей ванну, уложи в постель, посиди рядом, пока не уснет.
— Ну конечно!..
Они разошлись, и каждый занялся своим делом. Джейкоб явился домой, переполненный торжеством, но ужин прошел тихо: старшие решили дать Флоре отдохнуть подольше и поднять ее лишь перед самым отъездом. Собирая ей на дорогу продукты, Джейн вдруг поинтересовалась:
— Мэттью, она толковала о какой-то пьяной тыкве. Ты не знаешь, о чем речь?
— Знаю. Они так прозвали Большую Медведицу — это такое созвездие, его не спутаешь ни с каким другим. По-моему, у рабов про нее даже песня есть…
И сколько еще песен, продолжил Эдмондс про себя, передают втайне из уст в уста, и сколько еще будет сложено в грядущем? Какие это будут песни — военные марши? О нет, помилосердствуй, Господи, нет! Придержи свой гнев, хоть мы заслужили его стократ. Веди нас к свету, великий Боже!..
С наступлением сумерек он с помощью Джейкоба выкатил из сарая двуколку и запряг в нее верную Си.
— Отец, можно мне с тобой? — спросил мальчишка.
— Нет. Я задержусь почти до рассвета, а тебе завтра в школу и сначала еще работать по дому. Потерпи. Мужские дела не обойдут тебя стороной, ждать осталось недолго. — Эдмондс потрепал сына по светловолосой голове и сказал ласково: — Сегодня ты положил тому доброе начало. Могу лишь смиренна надеяться, что Господь не потребует от тебя жертвы посерьезнее нынешней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Эдмондс из кожи вон лез, чтобы завязалась непринужденная беседа. И когда он заявил: «Наконец-то у меня появился слушатель, не успевший выучить назубок все мои шутки и прибаутки», — то все-таки сумел добиться от гостьи негромкого смешка.
После кофе с пирогом взрослые вверили Нэлли попечению Уильяма и удалились в гостиную. Эдмондс раскрыл семейную Библию и прочел вслух:
— И сказал Господь: Я увидел страдание народа Моего в Египте, и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его, И иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед…* [Ветхий Завет. Исход: 3, 7—8.]
Флора вздрогнула.
— Отпусти мой народ… — прошептала она. На глаза у нее навернулись слезы. Джейн обняла ее и тоже всплакнула.
Во время совместной молитвы Эдмондс пригляделся к девушке повнимательнее, и она осмелилась ответить ему таким же прямым взглядом, не потупившись. Пробравшийся сквозь занавески солнечный луч заиграл на ее темной коже, и впервые за весь день Эдмондс словно утратил уверенность в себе. Прокашлявшись, он сказал:
— Флора, тебе до сумерек надо поспать — но, может, твой сон будет крепче, если ты поведаешь нам что-нибудь о себе. Если не хочешь, можешь не говорить, никто тебя не неволит. Просто если тебе, ну, хочется выговориться — перед тобой друзья.
— Да мне не особо есть чего рассказать, сэр, и кое-что вовсе жуткое.
— Ты сядь, — подбодрила ее Джейн. — За меня не беспокойся — мой отец был доктором, я сама хожу за скотом, так что смутить меня не так уж просто.
— Далек ли был твой путь? — поинтересовался Эдмондс.
— Ясное дело, сэр. Не знаю, сколько миль, но дни и ночи я считала. Семнадцать штук. Частенько думала, что помру, а мне бы и ничего, можно и помереть, лишь бы не схватили. Меня хотели запродать ниже по реке.
— Но почему? — Джейн ласково положила ладонь девушке на руку. — Чем ты им не угодила? И вообще чем ты там занималась? Я имею в виду — что делала?
— Служанка, мэм. Я была служанка. Няня у детишек массы Монтгомери, а прежде была его няней, когда он сам был мальчонка.
— Как? Ведь тебе…
— Там было не худо. Только я знала, что ежели продадут, то непременно в поле или что похуже. А кроме того, я долго думала про свободу. Мы, черный народ, внимательно слушаем, а чего услышим, говорим друг другу.
— Погоди минутку, — перебил Эдмондс. — Ты сказала, что была мамкой… своего хозяина, когда он был ребенком? Но тебе не может быть столько лет!..
В ответе Флоры он почувствовал, что она уже ощущает себя свободным человеком и гордится своей свободой — может быть, преувеличенно.
— Да нет, сэр, мне столько, сколько есть. Оттого они и затевали меня продать. Я ничего плохого не сделала. Но год за годом масса и миссус смотрели на меня странней и странней, и все заодно с ними. А когда она померла, я смекнула, что ему больше держать меня неохота. А вы бы как на его месте? — Эдмондсы не нашлись, что ответить. Повисло гнетущее молчание, мерный ход напольных дедовских часов вдруг напомнил тяжелую поступь рока. Наконец негритянка заговорила опять: — Оно и раньше так бывало. Оттого я и знаю, каково работать на поле. Я не просто глядела со стороны, я по себе знаю, каково оно там. Когда первый старый масса продал меня папаше массы Монтгомери, он ничего не сказал, сколько мне лет. Тогда я подумала, что, может, мне что и улыбнулось. — Она помолчала, уставившись в ковер, и сглотнула. — Лучше я не стану говорить, как я сделала, чтоб меня углядели и забрали в большой дом.
Эдмондс ощутил, что у него загораются щеки. Джейн, похлопав по коричневой руке, прошептала:
— И не надо ничего говорить, дорогая. Разве рабыня может выбирать?
— Не-а, мэм, это факт. В первый раз меня запродали, когда мне было четырнадцать, забрали от отца и матери, и тот человек и оба сына его… — Тут взгляд Флоры упал на стоящую на полке Библию. — Мы ведь должны прощать, да? Бедняга Марс Бретт, его порешили в войне. Я видала его папашу; когда пришло известие, и пожалела бы его, да только была жутко усталая с работы.
У Эдмондса побежали мурашки по спине.
— Ты о какой войне говоришь?
— Про рев… про эту… революцию за независимость. Даже мы, рабы, про нее слыхали.
— Но тогда тебе… да нет. Флора, не может этого быть! Выходит, тебе… тебе лет сто!
— Так и есть, — кивнула Флора. — Я схоронила моего мужа, взаправдашнего мужа, и детишек, тех, кого не запродали на сторону, и… — Тут силы изменили ей, и флора невольно потянулась к Эдмондсу. — Долго, очень долго!
— Ты родилась в Африке? — низким голосом спросила Джейн.
Флора с трудом взяла себя в руки.
— Не-а, мэм, я-то родилась в бараке. Но моего папашу скрали оттуда, и он говорил малышне про все прежнее, про племя, про этот, как его, джунгель… Говорил еще, что он вполовину арап. — Она невидящим взглядом уставилась в пространство. — Помер он. Все померли, а свободы нет и нет… Я поклялась себе, что буду свободная, за всех за них буду свободная. Так что пошла вдогон за Пьяной Тыквой… И вот я здесь…
Она уткнула лицо в ладони и разрыдалась.
— Надо набраться терпения, дорогой, — сказала Джейн поверх склоненной головы. — Она слишком утомлена.
— Еще бы! Пройдя через такое, любой бы на ее месте свихнулся. Уведи ее, дорогая, устрой ей ванну, уложи в постель, посиди рядом, пока не уснет.
— Ну конечно!..
Они разошлись, и каждый занялся своим делом. Джейкоб явился домой, переполненный торжеством, но ужин прошел тихо: старшие решили дать Флоре отдохнуть подольше и поднять ее лишь перед самым отъездом. Собирая ей на дорогу продукты, Джейн вдруг поинтересовалась:
— Мэттью, она толковала о какой-то пьяной тыкве. Ты не знаешь, о чем речь?
— Знаю. Они так прозвали Большую Медведицу — это такое созвездие, его не спутаешь ни с каким другим. По-моему, у рабов про нее даже песня есть…
И сколько еще песен, продолжил Эдмондс про себя, передают втайне из уст в уста, и сколько еще будет сложено в грядущем? Какие это будут песни — военные марши? О нет, помилосердствуй, Господи, нет! Придержи свой гнев, хоть мы заслужили его стократ. Веди нас к свету, великий Боже!..
С наступлением сумерек он с помощью Джейкоба выкатил из сарая двуколку и запряг в нее верную Си.
— Отец, можно мне с тобой? — спросил мальчишка.
— Нет. Я задержусь почти до рассвета, а тебе завтра в школу и сначала еще работать по дому. Потерпи. Мужские дела не обойдут тебя стороной, ждать осталось недолго. — Эдмондс потрепал сына по светловолосой голове и сказал ласково: — Сегодня ты положил тому доброе начало. Могу лишь смиренна надеяться, что Господь не потребует от тебя жертвы посерьезнее нынешней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186