Вчера Человек шел весь день и почти
всю ночь и остановился для отдыха в кромешной темноте, не дойдя
до гребня каких-то паршивых двадцать метров. Двадцать метров,
отделивших его от жизни.
У него еще оставалось немного времени, и Человек начал
очень методично готовиться к смерти. Он вытащил записную книжку
и, чиркнув несколько строк, засунул ее в одну из трещин,
паутиной опутавших стену. Там же он спрятал часы, два больших
ключа и потрепанный заклеенный конверт. Едва он успел сделать
все это, как его хищным языком слизнул со стены стремящийся
вниз каменный поток.
Человек проснулся и открыл глаза. Солнце уже подкралось к
окну и вот-вот было готово ворваться своими лучами в эту белую
комнату, заставленную кроватями. Он попытался повернуться на
другой бок и вскрикнул от боли, пронзившей насквозь все тело.
Боль была внезапной, как случайный выстрел, и Человек
мучительно застонал, и все вспомнил: стену, камнепад, долгий
полет в бездну и первый, самый страшный удар о камни...
- Опять! - Человек собрался, рывком вскочил на ноги и
посмотрел на часы. Времени оставалось только позавтракать и
добраться до работы. Сегодня предстоял нелегкий день: надо было
очень много успеть, и расклеиваться он не имел права. Человек
тяжело вздохнул, вспомнив о Вершине, и начал собраться.
Он любил эту Вершину. Каждую ночь, засыпая и проваливаясь
в черную бездну сна, он оказывался у ее подножия. Огромный пик,
щедро изрезанной ледниками, будто подернутой сединой, уходил
далеко в облака. И каждую ночь Человек пытался ее покорить. Он
менял маршруты, шел с запада, с востока, с юга и с севера, но
каждый раз его постигала неудача. Вокруг возвышалось множество
других вершин; время от времени он видел на них других
альпинистов, но сам всегда возвращался только к своей Вершине.
Он вновь и вновь бросал ей вызов, надеясь победить.
Срываясь, он ломал себе руки, ноги, разбивал в кровь лицо.
Коллеги по работе удивлялись: вчера расстались поздно вечером,
- все было нормально, а утром - весь в гипсе. Но это было не
самое страшное, весь ужас положения заключался в другом - ведь
засыпая, он не спал. Ему предстоял тяжелый путь вперед, и уж
здесь-то надо было смотреть в оба. И только в те дни, когда
Человек был настолько вымотан или так запеленат в гипс, что о
восхождении нечего было и думать, он погружался в тяжелое и
тревожное забытье. Но даже в нем он видел сны о Вершине, о том,
как он наконец-то покоряет ее, стоит на самом пике, а под ним
распластались огромные, бескрайние поля облаков, и, глядя на
них, он счастливо смеется. Он победил!
Но вот снимали гипс, и все начиналось сначала. Он вновь
стоял у подножия, и неприступная Вершина вновь скрывалась в
нависающих свинцовых облаках. Не раз он обещал сам себе бросить
это все к чертям, навсегда забыть о манящей Вершине, начисто
выбросить ее из головы. Но вновь и вновь он возвращался к ней и
опять срывался в тщетной попытке победить. И ведь как-будто бы
ничего особенного в этой Вершине-то и не было, но он всегда
возвращался именно к ней и начинал очередное восхождение. Иной
раз оно длилось несколько ночей подряд, и часто казалось - уже
все, Вершина покорена, но одно неверное движение, поспешно
вбитый крюк, трещина, нежданно пропоровшая ледник, лавина или
выскочивший из под ноги камень ввергали его в бездну. И Человек
просыпался не ощущая своего тела, весь в кровоподтеках и
ссадинах.
Конечно, он мог разорвать этот порочный круг. Это стоило
бы больших трудов, но он был способен на это. Он мог, но
почему-то не хотел этого делать. Нет, Человек не был
мазохистом: самоистязание не доставляло ему удовольствия,
просто... он любил ее и шел вперед. Шел, невзирая на холодное
равнодушие, которым она встречала его каждый раз. Лишь однажды,
очутившись у подножия Вершины, он увидел вместо ставших уже
привычными жмущихся к земле облаков яркое и ласковое солнце.
Вершина ждала его. И он немедленно ринулся вверх. За эту ночь
Человек прошел раза в два больше обычного и проснулся утром
выспавшимся и отдохнувшим.
В последний раз я видел его, когда он укладывал снаряжение
и готовился продолжить удачно начатое восхождение. Как всегда
он был полон решимости покорить неприступную Вершину, даже, не
смотря на то, что погода ухудшалась. Я искренне пожелал ему
удачи, ибо знал, что, если и на этот раз Человеку не повезет,
то врядли он сумеет спастись как раньше. Вопрос встал ребром:
"Или - или". Удачи тебе, Человек!
11. Сказка о трех волшебных дверях или Почему Капитана называют Капитаном
("Маленькая" пародия на самого себя)
Эта история случилась задолго до того, как Капитан
отправился в свое долгое морское плавание. Она произошла еще
тогда, когда глюки были дружны с людьми и часто помогали друг
другу. А самого Капитана в ту пору и звали-то совсем не
Капитаном, а просто Клубничным Поручиком. И, в зависимости от
того, кто произносил это имя, в устах говорившего оно
приобретало либо язвительно унижающий, либо одобрительно
влюбленный оттенок. А почему Капитана называли Поручиком, так
это уже совсем древняя история, о которой он не любил
распространяться, а значит и я о ней умолчу. А вот как он стал
Капитаном, это я знаю доподлинно, о чем и поведаю тебе,
Настенька.
В те далекие времена, когда каждый замок был королевским,
а странствующих рыцарей на дорогах было больше чем сейчас
бродячих собак, Клубничный Поручик был одним из самых веселых и
бесшабашных глюков во всей Глюкарии. У него было какое-то
невероятное количество друзей среди людей и глюков, каждый из
которых всегда был рад его видеть. А потому, большую часть
своего свободного времени Поручик путешествовал от замка к
замку, оставляя после себя, как правило, добрую память и
приобретая все новых и новых друзей, которые и после
исчезновения Поручика еще долго вспоминали его тягучий
клубничный запах и хохотали над его проделками и небылицами.
Однажды, заглянул он в один из многочисленных замков,
принадлежащий одному из королей Долины. Разумеется, это был
один из его старейших друзей и, конечно же, у него, как у
всякого уважающего себя короля, была красавица-дочь.
Ты уже, наверное, знаешь Настенька, что в Глюкарии, как и
вообще в любой сказочной стране, если речь идет о принцессе, то
она непременно необычайно прекрасна и, почти наверняка, на
выданье. И вокруг нее роем, как мухи, т.е. как пчелы над
цветком, густо кружатся поклонники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
всю ночь и остановился для отдыха в кромешной темноте, не дойдя
до гребня каких-то паршивых двадцать метров. Двадцать метров,
отделивших его от жизни.
У него еще оставалось немного времени, и Человек начал
очень методично готовиться к смерти. Он вытащил записную книжку
и, чиркнув несколько строк, засунул ее в одну из трещин,
паутиной опутавших стену. Там же он спрятал часы, два больших
ключа и потрепанный заклеенный конверт. Едва он успел сделать
все это, как его хищным языком слизнул со стены стремящийся
вниз каменный поток.
Человек проснулся и открыл глаза. Солнце уже подкралось к
окну и вот-вот было готово ворваться своими лучами в эту белую
комнату, заставленную кроватями. Он попытался повернуться на
другой бок и вскрикнул от боли, пронзившей насквозь все тело.
Боль была внезапной, как случайный выстрел, и Человек
мучительно застонал, и все вспомнил: стену, камнепад, долгий
полет в бездну и первый, самый страшный удар о камни...
- Опять! - Человек собрался, рывком вскочил на ноги и
посмотрел на часы. Времени оставалось только позавтракать и
добраться до работы. Сегодня предстоял нелегкий день: надо было
очень много успеть, и расклеиваться он не имел права. Человек
тяжело вздохнул, вспомнив о Вершине, и начал собраться.
Он любил эту Вершину. Каждую ночь, засыпая и проваливаясь
в черную бездну сна, он оказывался у ее подножия. Огромный пик,
щедро изрезанной ледниками, будто подернутой сединой, уходил
далеко в облака. И каждую ночь Человек пытался ее покорить. Он
менял маршруты, шел с запада, с востока, с юга и с севера, но
каждый раз его постигала неудача. Вокруг возвышалось множество
других вершин; время от времени он видел на них других
альпинистов, но сам всегда возвращался только к своей Вершине.
Он вновь и вновь бросал ей вызов, надеясь победить.
Срываясь, он ломал себе руки, ноги, разбивал в кровь лицо.
Коллеги по работе удивлялись: вчера расстались поздно вечером,
- все было нормально, а утром - весь в гипсе. Но это было не
самое страшное, весь ужас положения заключался в другом - ведь
засыпая, он не спал. Ему предстоял тяжелый путь вперед, и уж
здесь-то надо было смотреть в оба. И только в те дни, когда
Человек был настолько вымотан или так запеленат в гипс, что о
восхождении нечего было и думать, он погружался в тяжелое и
тревожное забытье. Но даже в нем он видел сны о Вершине, о том,
как он наконец-то покоряет ее, стоит на самом пике, а под ним
распластались огромные, бескрайние поля облаков, и, глядя на
них, он счастливо смеется. Он победил!
Но вот снимали гипс, и все начиналось сначала. Он вновь
стоял у подножия, и неприступная Вершина вновь скрывалась в
нависающих свинцовых облаках. Не раз он обещал сам себе бросить
это все к чертям, навсегда забыть о манящей Вершине, начисто
выбросить ее из головы. Но вновь и вновь он возвращался к ней и
опять срывался в тщетной попытке победить. И ведь как-будто бы
ничего особенного в этой Вершине-то и не было, но он всегда
возвращался именно к ней и начинал очередное восхождение. Иной
раз оно длилось несколько ночей подряд, и часто казалось - уже
все, Вершина покорена, но одно неверное движение, поспешно
вбитый крюк, трещина, нежданно пропоровшая ледник, лавина или
выскочивший из под ноги камень ввергали его в бездну. И Человек
просыпался не ощущая своего тела, весь в кровоподтеках и
ссадинах.
Конечно, он мог разорвать этот порочный круг. Это стоило
бы больших трудов, но он был способен на это. Он мог, но
почему-то не хотел этого делать. Нет, Человек не был
мазохистом: самоистязание не доставляло ему удовольствия,
просто... он любил ее и шел вперед. Шел, невзирая на холодное
равнодушие, которым она встречала его каждый раз. Лишь однажды,
очутившись у подножия Вершины, он увидел вместо ставших уже
привычными жмущихся к земле облаков яркое и ласковое солнце.
Вершина ждала его. И он немедленно ринулся вверх. За эту ночь
Человек прошел раза в два больше обычного и проснулся утром
выспавшимся и отдохнувшим.
В последний раз я видел его, когда он укладывал снаряжение
и готовился продолжить удачно начатое восхождение. Как всегда
он был полон решимости покорить неприступную Вершину, даже, не
смотря на то, что погода ухудшалась. Я искренне пожелал ему
удачи, ибо знал, что, если и на этот раз Человеку не повезет,
то врядли он сумеет спастись как раньше. Вопрос встал ребром:
"Или - или". Удачи тебе, Человек!
11. Сказка о трех волшебных дверях или Почему Капитана называют Капитаном
("Маленькая" пародия на самого себя)
Эта история случилась задолго до того, как Капитан
отправился в свое долгое морское плавание. Она произошла еще
тогда, когда глюки были дружны с людьми и часто помогали друг
другу. А самого Капитана в ту пору и звали-то совсем не
Капитаном, а просто Клубничным Поручиком. И, в зависимости от
того, кто произносил это имя, в устах говорившего оно
приобретало либо язвительно унижающий, либо одобрительно
влюбленный оттенок. А почему Капитана называли Поручиком, так
это уже совсем древняя история, о которой он не любил
распространяться, а значит и я о ней умолчу. А вот как он стал
Капитаном, это я знаю доподлинно, о чем и поведаю тебе,
Настенька.
В те далекие времена, когда каждый замок был королевским,
а странствующих рыцарей на дорогах было больше чем сейчас
бродячих собак, Клубничный Поручик был одним из самых веселых и
бесшабашных глюков во всей Глюкарии. У него было какое-то
невероятное количество друзей среди людей и глюков, каждый из
которых всегда был рад его видеть. А потому, большую часть
своего свободного времени Поручик путешествовал от замка к
замку, оставляя после себя, как правило, добрую память и
приобретая все новых и новых друзей, которые и после
исчезновения Поручика еще долго вспоминали его тягучий
клубничный запах и хохотали над его проделками и небылицами.
Однажды, заглянул он в один из многочисленных замков,
принадлежащий одному из королей Долины. Разумеется, это был
один из его старейших друзей и, конечно же, у него, как у
всякого уважающего себя короля, была красавица-дочь.
Ты уже, наверное, знаешь Настенька, что в Глюкарии, как и
вообще в любой сказочной стране, если речь идет о принцессе, то
она непременно необычайно прекрасна и, почти наверняка, на
выданье. И вокруг нее роем, как мухи, т.е. как пчелы над
цветком, густо кружатся поклонники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74