Он выстоял пять месяцев, хотя чуть не сошел с ума, когда через третьих лиц дознался о двух нелепостях. И он бы выпрямился, не подкосился, если бы не Веня, этот чудесный человеческий экземпляр, не стал восьмым леночкиным разом (и шестым на счету у Копилина). И с той поры Леночка стала нормальной, а Копилин, вот странность, больным. Наверное, он все-таки по-настоящему влюблен в Леночку, если каждый день проходит для него в скрытых терзаниях.
Леночка спорила. Она всегда спорила и умела доказать. Тогда её душа горела революционными преобразованиями России, возвращениям к начальным идеям устройства общества. Тем же бредил Алексей. Это он подавал ей идеи, и она их развивала с удвоенной страстностью. За эти идеалы она с наслаждением сгорела бы на медленном огне. Он радовался находке человека, который понимает его с полуслова. Человек-Леночка всюду затевала разговоры, что всюду все не так, "будила спящее сознание масс", распинала "продажное лицемерие", "извращенный бюрократизм", доказывала на фактах и цитатах, что было так, а сейчас так, и нужно осуществлять так, "как было задумано". Копилин тоже доказывал, опираясь на источники, разве что не так страстно, как она. Его тогда уже начинал интересовать сам человек, природа его. Леночка не поспевала за ним, она вооружалась уже оформившимися идеями, а процесс их эволюционного чередования был для неё ещё болезненнее, чем для Копилина. И вот в один прекрасный день добрый остаток идей о возврате к прежним идеалам исчез из его головы разом и навсегда. Этому, как ни странно, поспособствовала Леночка.
Они втроем сидели в комнатушке в этом самом кафе и спорили. Копилин вставлял две-три незначительных фразы и больше улыбался; глядя на жизнелюбивого Веню, он понимал, что человек не так-то прост, чтобы вот так взять и возвратиться к чему бы то ни было, тем более когда он уже сравнительно благополучно устроился. Чего-то там уравнивать, что-то ломать, когда бабка надвое сказала. У Вени маленькое наследство - дачка да машина, у Вени кое-какие доходы, масса полезных знакомств, но у Вени есть ещё и голова, которая любит, чтобы её гладили, и ещё у него нечто, выражаемое в понятиях "устойчивое лидерство" и "желание прожить насыщенно и долго". Да и Венины потребности в различной-преразличной информации полностью удовлетворяются. Он гармоничен и не виноват, что другие испытывают дискомфорт. Он не ограничивает себя, всегда может разобраться, где, что и почему, у него достаточное количество своих трудовых мнений по любым областям человеческой и природной деятельности. Он не фанат, что само по себе достойно уважения, и приносит какую-нибудь радость людям своим пением.
Но вот Леночка... Ах, эта Леночка! Лучше бы она не открывала этот крохотный изъян, если всего-навсего он просто любит поговорить с хорошенькими и даже красивыми женщинами, сам не зная, что разговоры эти, на любые темы, являются для него прелюдией к основному, так сказать, милой предпраздничной суетой, отчего основное, сам праздник, делается ещё более привлекательным и полным. Ну что в этом маленьком изъяне такого-разэтакого?
Вот и теперь его тон, мягкий и улыбчивый, обезоруживает Алексея, который ответно улыбается, проникаясь внутренним миром компанейского солиста. Этот дар проникновения будит в Алексее сначала смутные желания, затем непонятное волнение, нехорошие предчувствия. Его уже понемногу раздражает пылкость Леночки, её терминология и весь этот спор о счастье для всех, о добре и зле, о том, как затевалось и что получилось.
Но Леночке (тонкой, пылкой, дерзкой) необходимо утвердиться, она не может жить без причастности к чему-то глобальному, без открытия своего назначения, она вновь обрушивается лавиной доказательств на вкрадчивые возражения солиста. Он спорит умело и тонко, как никогда бы не смог спорить с мужчиной; и пылкость его просыпается медленно, и в глазах появляется блеск, видно, что любимая игра перед основным дарит его мысленным способностям дополнительные резервы. Как сладко после невыносимого жара парной шандарахнуться в холод бассейна! Или наоборот.
Этот накал влияет и на Леночку. Она запинается, краснеет, она все чаще оказывается в немом тупике перед его разумными доводами. Она так забавно разгневана (лапочка, крошечка, умница), она готова расплакаться, она ненавидит этот розовый улыбающийся рот, это пошлое монолитное мировоззрение, которое готово извратить, исказить, обесславить любую благородную идею; она готова убить, лишь бы так мерзко не надругивались над святым и над её Копилиным, волоска которого эта "жизнелюбивая" плоть не стоит.
Алексей пытался угомонить, но она уже была не внушаема. Эмоции залили её отчаявшееся сознание. Не доказать и уйти поверженной означало для неё гибель, это был этап, "или-или", назавтра она не смогла бы жить, когда наконец нашла то, что казалось ей по-настоящему высоким и чистым, обретя того, чей мир стал её жизнью и смертью, их будущим, смыслом появления на свет, после всех этих горьких разочарований, ошибок, идейной мути, презрений к себе - она вот сейчас на вершине убежденности и счастья должна поставить под сомнение (что для неё значило последний крах) душу и значение Копилина - да чтобы она вот так вот сдалась, да перед кем, да кем тогда она станет, да чтобы так просто расстаться с жизнью - нет! - никогда!
И тогда она всем своим дрожащим существом в ослепительном озарении прочувствовала это скрытое, этот тайный изъян, то, что ещё не оформилось в ней в понятиях, но было ясно уже без слов, когда она погибала, запинаясь и глупея в своих же глазах от гнева, она вдруг поняла, как она победит этого Веню; она прошла сквозь него молниеносным зарядом и ей, как день, стало ясно, к чему весь этот задор, к чему вся эта монументальная защита безразличных ему на деле философских крепостей.
Она даже привстала на цыпочки, краснея в своем праведном гневе и выпалила неожиданно для всех на какой-то торжествующей ноте:
- Хочешь, я докажу тебе, что ты никто?
Венны глаза вспыхнули и тут же померкли.
- Тебе не идея важна, - звонко сказала она, - у тебя не может быть идей, потому что натура у тебя низкая и вся в тесном ящике! И не воспринимает она ничего, то заставило бы тебя преодолевать её низменность.
Нет, Веня не обиделся. В споре с ним она не раз позволяла себе подобные выпады. Он и не считал их оскорбительными, ведь весь этот спор и игра были для него не более, чем свободное времяпрепровождение, и не самое лучшее к тому же.
Веня потянулся в обшарпанном кресле:
- Рад был бы познакомиться с вещественными доказательствами.
Копилин так и не смог понять, что с ним стряслось в тот момент. То ли после всех этих одуряющих дебатов, из которых, к тому же, он автоматически выключился, то ли после наркотического проникновения в Веню, или же от духоты и предчувствия смены идей, то ли он не захотел понять и допускать в сознание гибельных мыслей или ещё чего-то, - так или иначе, он не уловил тогда скрытого смысла и замешательства в её взгляде и на слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103