А пока я рассказал Ему другое. И Он услышал, что такое думать о сыне, который всего лишь вечное сомнение твое, о котором плачет плоть, когда ты ему не учитель, и он смотрит на мир другими твоими глазами. Я рассказал, что значит в одиночку мечтать о том, как твой сын начинает ходить, смотреть и говорить, как он доверчив и что-то понимает, я говорил о том, что значит помнить, что твой сын был другим и не знать, какой он сейчас, и потому только ему желать блага и знать, что в нем тоже загорится стремление, и куда оно заведет - пока не разрешимо тобой - отцом, и та же дорога, но с другими столбами вокруг, с иными спутниками, но с тем же биением сердца откроется глазами его и заберет его навеки.
Я делал Его собой, чтобы попытаться Ему объяснить, что такое запах ребенка, память об этом, о тепле его лба и мягкости волос, и нежности прикосновений - обо всем, что сочится сквозь него во времени, меняется и перестает быть и никогда не вернется к тебе тем же, если только в твоей мерцающей памяти.
И Он все понял, не удивительно ли, что Он все понял! И когда мы пришли к ней, забытой всем миром, Он осветился любовью и пониманием, Он играл с ним, как будто имел тысячу своих заброшенных сыновей. И та же страсть к жизни, как когда-то к славе и деньгам, и то мое, теперь прошлое, Чувство переполняли Его душу.
Мы прощались, и я сказал себе, что им не нужно помнить обо мне. Мой сын вновь остался в моей памяти остановившимся в струящемся времени и смотрел моими глазами мне вслед, как всегда. Моя жизнь осталась позади; и человек, мыслей о котором выдерживают немногие, действительно был мертв и похоронен у дороги.
Явление двенадцатое.
Наверное, нам долго было очень трудно. И я заставлял и заставлял себя рассказывать. Менялись времена, а сотни легенд были нашим единственным шагом. Теперь у меня был Слушатель. И я уже знал, что без Него не было бы притч и невозможно было бы вот так, издалека, познавать жизнь ровным течением мысли. "Рядом со мной Ты сумел победить зависть, - говорил я, - но Ты сначала нашел учителя и потом увидел в Себе равного ему, я же ищу равного, мне трудно его увидеть, чтобы создать, и как близнец страдает без брата, так и я мучаюсь по нему. И он тоже должен ждать и искать меня. Он уже ищет и в том моя вера."
Он принимал теперь все, и в глазах Его не было тоски. "Ты можешь решить для себя - на свете много мест, где Тебя никто не знает." И Он отвечал: "Я хочу быть рядом с тобой, и когда ты его найдешь, я отойду. Пока я с тобой и слышу твои мысли, я не знаю времени и плоть моя становится твоей."
Он хотел записывать за мной, но я объяснил, что всегда видел, кто стоит за буквами, значит тот, к кому мы шли, поймет меня за любыми словами.
"У меня такое чувство, - говорил я Ему, - что скоро начнется прямой путь к нему, и я все чаще вижу его глаза, слышу его голос. Это он воскресил меня. Слышишь, какие у него странные притчи.."
Он слушал меня и уже догадывался, что это притчи ведут нас в вечность, но Он ещё не знал, что далеко впереди я уже рассказывал новые притчи, которые разрушали и создавали миры. Но Его понимание гналось за мной по пятам. И Он давно не удивлялся, что стал одним из бессмертных. "Там, показывал я назад, - мы подарили блаженным милостыню от имеющих. И блаженные сохранят память и мысль, которая даст каждому право на свой мир." И Он сказал: "Вера не в слове, а в произносящем слово." Он сказал вовремя, и я понял, что Он покидает меня. И тогда я открыл последнее: "Когда Ты узнаешь о Себе то, чего действительно хочешь, Ты сможешь пойти один, и мир будет вращаться вокруг Тебя." И это было то, что сам я надеялся увидеть в себе.
Однажды поняв, что мы, создавшие сами и свой путь, и расколовшиеся на бессчетное количество существ, забыли о нашем главном желании и теперь устремились к нему, чтобы увидеть перед собой свое единственное отражение и вновь создать загадочные миры, в которых мы давно побывали. И для того я шел с Ним к тому, который уже видел самого себя и выходил встречать нас обоих. И я начал понимать, почему нас трое, когда только наша речь звучала в чутком пространстве, и хотя мы ещё не достигли цели.
Но вот-вот, и я пойму все: а новая тайна, создаваемая нами, уже приводила меня в трепет; и я вновь искал в движении красоту, страдал от остановок и невыразимости себя; и мы все так же шли среди людей по отвергнутой ими дороге; и если бы они увидели нас, то изумились бы и все так же сказали, что мы возносимся.
Глава четвертая
Безотцовщина
Пролистав череду событий, думается, вы поняли стремительный финальный занавес книги и основную мысль книги. Она, и всем это ясно, проста как день. Многоликому авторству удалось красноречиво показать всю бренность поисков человеческого смысла и форм его выражения. К счастью, всегда остается нечто неуловимое, ускользающее, что, казалось, и могло бы определить всю полноту постигнутой истины. Можно согласиться, что многие внутренне дозрели до высот проникновения в природу вещей, в глубины изначального и конечного, но, прочувствовав смысл внутренно, они не имеют основ для выражения и развития его, они бессильны изъясниться с помощью не то что слов, а и посредством более тонких способов выражения мысли творческих методов осмысления всяческих искусств. Они все так же остаются немы и обыденно реальны, ну и, разумеется, не поняты, и лишь спустя времена немногие чудаки видят в их пробах нечто, что кажется родственным человеческим томлениям и чаяниям, и отсюда возникают новые искатели смысла, иронично глядящие на происходящее вокруг. Это не утверждение, что всякое творчество теряет смысл и напоминает детскую игру в ладушки. Кто же посмеет умалять его увлекательное и благостное воздействие на чувственные души! А я лишь говорю, что нам нужны иные средства выражения, и если сейчас на них нет намека, то я все равно утверждаю, что они появятся завтра. И уже сейчас я способен очертить их контуры.
Так начинал свою лекцию престарелый философ Грубой Дырки, почтенный Нектоний. Он давно уже имел колоссальный успех у малочисленных граждан города, и голос его был удачно поставлен, и одевался он теперь неброско. Его жена часто присутствовала здесь на этой вольной лекции на открытом воздухе в сквере у нового калужского суператра.
- В том далеком 1996 году, когда мы, наконец, покончили с самогоном, продолжал оратор, перед населением встал вопрос: экономика или культура? Этот вопрос был равен по мощи гамлетовскому: быть или не быть! И вот именно тогда наш ушедший в безвременье соотечественник сумел доказать - именно быть и ещё раз быть все-таки слову, а потом уже заботе о куске хлеба!
Три старушки, жена Нектония и двое молодых людей слушали ораторствующего среди осеннего ветерка, падающих и перекатывающихся по сырой земле листьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103