Искусство главное, а это все возня!
- Не скажите, - возразила говорящая трибуна. Это было первое категоричное возражение Зинаиде, и оно прозвучало символически. - Вы, Зинаида, в обществе, и общество с вами, творящей, может сделать все, что захочет.
- Да я уже это испытала, - воскликнула Зинаида, и это было правдой: её раз держали в КПЗ за проживание без документов. - Да что такое ваша политика в сравнении с истиной!
- Да, будь другие времена, - в ужасе прошептал властьимеющий, - с вами бы чикаться не стали, и что тогда ваши истины и искусство!
Общество загудело.
- Хмы, - услышал Кузьма Бенедиктович уже в коридоре и удивился, что не приметил человека всегда говорящего "хмы".
Прежде всего, Кузьма Бенедиктович попросил Раджа не задавать вопросов и дать взаймы два рубля. У Раджика оказался рубль. "Не заметит", - махнул рукой Бенедиктович.
Уже стемнело, когда они очутились у дверей мрачного здания.
- Будешь брать за ноги, - предупредил сосредоточенный Кузьма Бенедиктович и толкнул дверь.
Раджик дрожал. Если бы у него имелась пара зубов, то верхний стучал бы о нижний, но зуб у Раджика всего один и потому он дрожал неслышно.
В помещении их поджидал интеллигентного вида человек в белом халате. Он был самозабвенным поклонником чудачеств Бенедиктыча и только поэтому согласился, а двести рублей никогда бы его не поколебали, и даже собственное кредо "рискуй, но за деньги" не толкнуло бы его на такой шаг, не пообещай ему Кузьма Бенедиктович самому первому посмотреть на мир глазами коала.
- Держите, - деньги легли на стол.
- Как договорились, - сказал человек в халате, - если возвратите товар - я возвращаю деньги.
И он бросил бумажки в ящик стола.
Раджику стало холодно, и как-то разом вспотела спина.
Человек провел из в помещение, где лежал запеленутый в простыни труп. Бенедиктыч достал из сумки покрывало, а человек помог завернуть "товар".
- Бери, - скомандовал Бенедиктыч, дрожащий Радж не глядя ухватил за ноги. Все его чувства сосредоточились на кончиках пальцев и ему казалось, что руки увеличились до гигантских размеров и высосали из тела и мозга всю кровь.
На улице им встречались благообразные калужане и сочувственно смотрели вслед. Кто-то предложил помочь, но Бенедиктыч отказался. Сами, мол, штуковину дотащим. А одна безобидная бабушка проворчала: "Совсем обезумел этот Бандидиктыч, скоро весь город подзорвет."
Кузьма Бенедиктович действительно немного обезумел. У него сердце разрывалось в груди, когда они внесли труп в прихожую. Он не учел, что ноша окажется такой тяжелой.
Отец и сын сидели молча на полу и хрипло дышали. Наконец Бенедиктыч сказал: "Поможешь мне усадить его в кресло и уходи."
- Нет, - взбунтовался Раджик, - я больше не могу! Я боюсь!
- Ах ты, господи! Что тут такого. Нужно уважать умерших. Потерпи ещё немного, сынок.
Но до Раджика слова не доходили. Он остолбенел, когда отец принялся распеленывать труп, и чуть обнажилась голая нога, Раджик выскочил за дверь.
- Не сходи с ума и никому, как договорились! - успел крикнуть Бенедиктыч.
Потом он, чертыхаясь, поволок труп в комнату и, поднатужившись, усадил белое тело в кресло.
* * *
В тот вечер Кузьма Бенедиктович выложился полностью. Ему было все равно - получится или не получится, на этот счет у него не было иллюзий, его увлек сам эксперимент и он не вспоминал о Зинаиде, забыл о сыне и Веефомите.
Он отключился настолько, что не услышал, как вошла Леночка. Он натолкнулся на нее, выскочив в большую комнату с паяльником в руке и как раз в тот момент, когда она вяло махнула рукой, шепнула "дядечка, не шути" и потеряла сознание. Он подхватил её и уложил на свой диванчик. Бледный Копилин не двигался с места и не отрываясь смотрел на голый труп с подвязанной полотенцем челюстью. Он бормотал про себя одно и то же: "спокойно, спокойно, Бенедиктыч сошел с ума".
- Ничего, ничего, - появился Бенедиктыч, - это бывает, обычный обморок.
Он хотел что-то ещё сказать, но передумал и вновь взялся за дело. Движения его были быстры и уверенны. Копилин увидел маленький экран, на котором стали появляться какие-то схемы, таблицы, промелькнуло несколько лиц; в комнате шипело, гудело, мигали лампочки и иногда звучали фрагменты из музыкальных произведений. По крайней мере, Копилин точно узнал Чайковского, а в другом моменте уловил что-то до боли знакомое. Происходящее и сам Бенедиктыч начали завораживать Алексея, он не понимал, что на него так пленительно подействовало, но словно бы вошел в этот вдохновенный ритм, уловив в хаосе разноцветных проводов и приборчиков, в построении звуков и чередовании огоньков, в сосредоточенной фигуре Бенедиктыча первоначальный и всепоглощающий смысл. Он давно уже перестал бояться и смотрел на труп, как на часть всей этой необъяснимой гармонии, и присутствие вдохновения пьянило его, он дрожал, борясь с искушением броситься в эту стихию созидания. С тех минут Копилин влюбился в Бенедиктыча навечно. В какой-то миг ему казалось, что он видит руки виртуоза, обстругивающего бесформенный чурбак, и запах свежих стружек, и мятные звуки режущего ножа ощутил и услышал он, и надежда на собственное могущество пробудило в нем энергию и уверенность.
- Помоги мне, - позвал Кузьма Бенедиктович.
И он помог ему положить труп на диван. Кузьма Бенедиктович разрезал спинку кресла и вытянул какой-то проводок, потом паял, потом они растирали тело и снова пристроили его в кресле. Шло время, и мертвое тело обрастало проводами, которые будто произрастали из черепа и тонкими змейками уползали в соседнюю комнату, где у Бенедиктыча что-то не выходило и он делал попытки за попыткой, и наконец, переменив положение проводков на голове трупа, выругал себя, сказал:
- Наугад работаю, гад, - и закурил трубку.
Копилин ничуть не удивился, когда сердце начало биться, он знал, что иначе и быть не могло. Кузьма Бенедиктович делал что-то вроде искусственного дыхания, и Копилин как зачарованный следил за движениями его красивых и смелых пальцев.
Он вспомнил о Леночке, его смутила нагота и он набросил на белые бедра полотенце. Кузьма Бенедиктович сделал укол и выключил систему. Они накрыли теперь уже спящего человека простыней и пошли на кухню пить чай.
Копилин ничего лучшего не придумал, как сказать:
- Вы кудесник.
- Да, да, я думающий человек, - кивнул Кузьма Бенедиктович, и Алексей заметил, что похвала пробудила в нем ненужное чувство исключительности: и, как на ладони, на уставшем лице Бенедиктыча отразилась борьба высокого и низкого.
- Я тоже его убил, - пояснил он, - и я его возродить должен был. Нечего умными людьми разбрасываться.
Они пили чай и им было так хорошо, как редко бывает, и дотлевала трубка, за окном сгущалась темнота и высоко в небе кружили птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
- Не скажите, - возразила говорящая трибуна. Это было первое категоричное возражение Зинаиде, и оно прозвучало символически. - Вы, Зинаида, в обществе, и общество с вами, творящей, может сделать все, что захочет.
- Да я уже это испытала, - воскликнула Зинаида, и это было правдой: её раз держали в КПЗ за проживание без документов. - Да что такое ваша политика в сравнении с истиной!
- Да, будь другие времена, - в ужасе прошептал властьимеющий, - с вами бы чикаться не стали, и что тогда ваши истины и искусство!
Общество загудело.
- Хмы, - услышал Кузьма Бенедиктович уже в коридоре и удивился, что не приметил человека всегда говорящего "хмы".
Прежде всего, Кузьма Бенедиктович попросил Раджа не задавать вопросов и дать взаймы два рубля. У Раджика оказался рубль. "Не заметит", - махнул рукой Бенедиктович.
Уже стемнело, когда они очутились у дверей мрачного здания.
- Будешь брать за ноги, - предупредил сосредоточенный Кузьма Бенедиктович и толкнул дверь.
Раджик дрожал. Если бы у него имелась пара зубов, то верхний стучал бы о нижний, но зуб у Раджика всего один и потому он дрожал неслышно.
В помещении их поджидал интеллигентного вида человек в белом халате. Он был самозабвенным поклонником чудачеств Бенедиктыча и только поэтому согласился, а двести рублей никогда бы его не поколебали, и даже собственное кредо "рискуй, но за деньги" не толкнуло бы его на такой шаг, не пообещай ему Кузьма Бенедиктович самому первому посмотреть на мир глазами коала.
- Держите, - деньги легли на стол.
- Как договорились, - сказал человек в халате, - если возвратите товар - я возвращаю деньги.
И он бросил бумажки в ящик стола.
Раджику стало холодно, и как-то разом вспотела спина.
Человек провел из в помещение, где лежал запеленутый в простыни труп. Бенедиктыч достал из сумки покрывало, а человек помог завернуть "товар".
- Бери, - скомандовал Бенедиктыч, дрожащий Радж не глядя ухватил за ноги. Все его чувства сосредоточились на кончиках пальцев и ему казалось, что руки увеличились до гигантских размеров и высосали из тела и мозга всю кровь.
На улице им встречались благообразные калужане и сочувственно смотрели вслед. Кто-то предложил помочь, но Бенедиктыч отказался. Сами, мол, штуковину дотащим. А одна безобидная бабушка проворчала: "Совсем обезумел этот Бандидиктыч, скоро весь город подзорвет."
Кузьма Бенедиктович действительно немного обезумел. У него сердце разрывалось в груди, когда они внесли труп в прихожую. Он не учел, что ноша окажется такой тяжелой.
Отец и сын сидели молча на полу и хрипло дышали. Наконец Бенедиктыч сказал: "Поможешь мне усадить его в кресло и уходи."
- Нет, - взбунтовался Раджик, - я больше не могу! Я боюсь!
- Ах ты, господи! Что тут такого. Нужно уважать умерших. Потерпи ещё немного, сынок.
Но до Раджика слова не доходили. Он остолбенел, когда отец принялся распеленывать труп, и чуть обнажилась голая нога, Раджик выскочил за дверь.
- Не сходи с ума и никому, как договорились! - успел крикнуть Бенедиктыч.
Потом он, чертыхаясь, поволок труп в комнату и, поднатужившись, усадил белое тело в кресло.
* * *
В тот вечер Кузьма Бенедиктович выложился полностью. Ему было все равно - получится или не получится, на этот счет у него не было иллюзий, его увлек сам эксперимент и он не вспоминал о Зинаиде, забыл о сыне и Веефомите.
Он отключился настолько, что не услышал, как вошла Леночка. Он натолкнулся на нее, выскочив в большую комнату с паяльником в руке и как раз в тот момент, когда она вяло махнула рукой, шепнула "дядечка, не шути" и потеряла сознание. Он подхватил её и уложил на свой диванчик. Бледный Копилин не двигался с места и не отрываясь смотрел на голый труп с подвязанной полотенцем челюстью. Он бормотал про себя одно и то же: "спокойно, спокойно, Бенедиктыч сошел с ума".
- Ничего, ничего, - появился Бенедиктыч, - это бывает, обычный обморок.
Он хотел что-то ещё сказать, но передумал и вновь взялся за дело. Движения его были быстры и уверенны. Копилин увидел маленький экран, на котором стали появляться какие-то схемы, таблицы, промелькнуло несколько лиц; в комнате шипело, гудело, мигали лампочки и иногда звучали фрагменты из музыкальных произведений. По крайней мере, Копилин точно узнал Чайковского, а в другом моменте уловил что-то до боли знакомое. Происходящее и сам Бенедиктыч начали завораживать Алексея, он не понимал, что на него так пленительно подействовало, но словно бы вошел в этот вдохновенный ритм, уловив в хаосе разноцветных проводов и приборчиков, в построении звуков и чередовании огоньков, в сосредоточенной фигуре Бенедиктыча первоначальный и всепоглощающий смысл. Он давно уже перестал бояться и смотрел на труп, как на часть всей этой необъяснимой гармонии, и присутствие вдохновения пьянило его, он дрожал, борясь с искушением броситься в эту стихию созидания. С тех минут Копилин влюбился в Бенедиктыча навечно. В какой-то миг ему казалось, что он видит руки виртуоза, обстругивающего бесформенный чурбак, и запах свежих стружек, и мятные звуки режущего ножа ощутил и услышал он, и надежда на собственное могущество пробудило в нем энергию и уверенность.
- Помоги мне, - позвал Кузьма Бенедиктович.
И он помог ему положить труп на диван. Кузьма Бенедиктович разрезал спинку кресла и вытянул какой-то проводок, потом паял, потом они растирали тело и снова пристроили его в кресле. Шло время, и мертвое тело обрастало проводами, которые будто произрастали из черепа и тонкими змейками уползали в соседнюю комнату, где у Бенедиктыча что-то не выходило и он делал попытки за попыткой, и наконец, переменив положение проводков на голове трупа, выругал себя, сказал:
- Наугад работаю, гад, - и закурил трубку.
Копилин ничуть не удивился, когда сердце начало биться, он знал, что иначе и быть не могло. Кузьма Бенедиктович делал что-то вроде искусственного дыхания, и Копилин как зачарованный следил за движениями его красивых и смелых пальцев.
Он вспомнил о Леночке, его смутила нагота и он набросил на белые бедра полотенце. Кузьма Бенедиктович сделал укол и выключил систему. Они накрыли теперь уже спящего человека простыней и пошли на кухню пить чай.
Копилин ничего лучшего не придумал, как сказать:
- Вы кудесник.
- Да, да, я думающий человек, - кивнул Кузьма Бенедиктович, и Алексей заметил, что похвала пробудила в нем ненужное чувство исключительности: и, как на ладони, на уставшем лице Бенедиктыча отразилась борьба высокого и низкого.
- Я тоже его убил, - пояснил он, - и я его возродить должен был. Нечего умными людьми разбрасываться.
Они пили чай и им было так хорошо, как редко бывает, и дотлевала трубка, за окном сгущалась темнота и высоко в небе кружили птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103