Пассажиры проявили живой интерес к этому скандальному происшествию, конфузились, качали головами, хотя и смотрели вовсю. А он пришел в себя, когда ни девушки, ни пассажиров в вагоне не было. Только одна тетенька, жадная до чужих трагедий, поедала его сострадательным лицом, да кто-то показывал в него через стекло пальцем.
Веефомит почти плакал. Он бежал по платформе и искал среди голов её шляпку. Две слезы все-таки выкатились и он смахнул их перчаткой. "Как так! - шептал он. - За что?" Он увидел её у здания вокзала.
- Ради бога! Постойте! - остановил он её душеледенящим криком. - За что? Что я вам сделал?
Она повернулась к нему бледным и злым лицом, и теперь он не увидел в нем былой гармоничности и этичности. Она задыхалась от быстрой ходьбы.
- Уходите! Уходите! - истерично прошептала она.
Но он взмолился:
- Объясните, я вас прошу! Пожалуйста! За что?
Она, видимо, удивилась его тону или его мольбе, или несоответствию между волей глаз и слабостью голоса, или же она поддалась охватившему ему чувству недоумения, либо из сострадания, трудно сказать, почему она ему ответила холодно и устало:
- Я должна была отомстить. Вы же меня обесчестили.
Она пошла, оставив Веефомита в хаосе движущихся личностей и судеб, где никто бы не объяснил ему случившееся так просто, как это сделала она. Слово "обесчестили" кружилось над привокзальной площадью и звенело в ушах Веефомита фальшивой нотой, и от этого лицо незнакомки рассыпалось сухим песком и стекало в ячейку памяти забавной никчемной историей.
Веефомит направился к входу в метро, ему показалось, что ноги налились свинцом и гулко бухают по асфальту.
Рассказывать Кузьме и москвичке он не стал. И лишь через века, когда от всего этого случая остался один юмор, Кузьма Бенедиктович воссоздал всю ярость и чувственность этой неудачной попытки контакта человека с человеком.
* * *
Каждый носит кое-что свое с собой и это кое-что его волнует. Если, к примеру, и умен, а все равно нет-нет, а срываешься на унизительные действия, уподобляешься окружающему миру животных и растений. Сначала, в детстве, любопытно - чем это наделила природа? В юности престижно проявлять свои физические свойства. А в зрелости - как-то засасывает, да и жить-то нужно.
Вообще-то греховность принято относить к половой сфере. И это правильно. Убийство есть убийство - нечто большее, чем понятие грех. Не поворачивается язык назвать убийцу и вора греховодниками или сказать, что они согрешили. Всякий орган у человека чему-то служит и может развиваться до каких-нибудь неизвестных границ. Рука может сотворить Галатею, голова здорово отбивать в нужном направлении мяч и даже, говорят, можно уши развить так, что они будут поворачиваться к источнику звуков. А наш драгоценный язык может произносить и хулу и хвалу. Все дело в мере. Ведь бывают моменты, когда и хочется сказать, закричать, гаркнуть, а не стоит, и сдерживаемся же. А мера - результат уровня сознания и его целеустановок. А уровни сознания - сложнейшая вещь, так что порой и высокого сознания личность ни с того ни с сего как гаркнет!.. и скатится на первую ступеньку индивидуальности. Бывает такое, что там говорить.
А что Кузьма Бенедиктович?
Исходя из всевозрастающего уровня сознания, он постиг, что половые коллизии ему теперь лишь помеха. Не то что унизительно, а как-то хлопотно и не стоит свеч. Да и зачем ему лицезреть - жить двойной жизнью, вроде равнодушен, а на самом деле... он не женат, случайные связи его всегда пугали и больше потому, что совесть мучила за перевороты чужих судеб, а не из-за боязни заразиться. Но он и не монах. Мужчина хоть куда, и голова сама поворачивается в сторону стройных ножек. И бывало, что грешил по-разному.
Но когда понял, что это самое отвлекает, является причиной сбоев и расставляет сети, из которых подчас с трудом выпутываешься, то решил воздержаться раз и навсегда.
Вот тут-то и зародился этот необычный грех. И раньше бывало, используя небольшой волевой заряд, приобретенный от давних занятий легкой атлетикой, Кузьма Бенедиктович побеждал искушения на неопределенные сроки, но природа находила слабые места, пробивала свое жизненное русло. И вот на этот раз появилась серьезная проблема, ликвидировать которую было возможным, лишь оторвав Кузьме Бенедиктовичу голову. А что бы он значил без головы?
Нельзя сказать, что Кузьма Бенедиктович не боролся, не сопротивлялся, не пытался перестроиться. Еще как! Но вот он смотрит в одну точку и уже не видит эту точку, перевоплощается, представляет, ковыряется в памяти, в услышанном и подмеченном, живет то за одного, то за другого, и это, - когда ни один мускул не шелохнется, пальцы не подрагивают и глаза остаются такими же, как и у всякой нормальной личности. Но проходит минута, другая и Кузьма Бенедиктович, извините, готов. И все потому, что он художник. Талант воображения он в себе зажимает. По идейным причинам. Если бы ваял, создавал произведения искусства, не случилось бы такого. Все бы свои терзания и потребности через образы аннулировал. Но он принципиально отказался ваять и создавать. Вот дар перевоплощения и мышление образное и заявили о себе. К тому же, в жизни слишком мало объектов и субъектов, в которые можно было бы полностью войти и которые можно было бы осмыслить без страха пробудить в себе, перевоплощенном, первобытную чувственность. Поголовное большинство живет от чувства к страсти, от преддверия желания до достижения его. И все остальное для таких страдальцев - как передышка и вынужденная остановка перед новым вихрем страстей. И Кузьме Бенедиктовичу хоть не читай и не слушай. Смотрит он, бывало, на оратора и понимает, что тот, сам того не осознавая, набирает сил для новых подвигов. Читает он, бывало, роман действие развивается скупо, вяло, мыслей никаких, герои дистрофичны, говорят, как из-под палки, все чего-то улучшают, желают добра и фальшиво борются со злом, но вот вдруг он или она сталкиваются с партнером или партнершей, или с аксессуарами, пикантностями, и что-то с авторским вдохновением происходит. Откуда только берутся живость языка, горячая страстность, сочность стиля, сюжет приобретает жизненное звучание, реплики наэлектризованы, в каждой фразе утроенный смысл, краски вспыхивают, пульс учащается - и имей кто такой могучий, как у Кузьмы Бенедиктовича, дар воплощения в образ, такое воображение, то подобный человек вполне понятным путем испытал бы точно то же, что и герои, что и испытывал Кузьма Бенедиктович. Слава богу, что процесс этот не завершается у него естественно, а лишь умозрительно, не то Кузьма Бенедиктович совсем бы свою участь возненавидел. И он, разумеется, на сдавался. Поначалу выискивал примеры для иного подражания, избегал пикантностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Веефомит почти плакал. Он бежал по платформе и искал среди голов её шляпку. Две слезы все-таки выкатились и он смахнул их перчаткой. "Как так! - шептал он. - За что?" Он увидел её у здания вокзала.
- Ради бога! Постойте! - остановил он её душеледенящим криком. - За что? Что я вам сделал?
Она повернулась к нему бледным и злым лицом, и теперь он не увидел в нем былой гармоничности и этичности. Она задыхалась от быстрой ходьбы.
- Уходите! Уходите! - истерично прошептала она.
Но он взмолился:
- Объясните, я вас прошу! Пожалуйста! За что?
Она, видимо, удивилась его тону или его мольбе, или несоответствию между волей глаз и слабостью голоса, или же она поддалась охватившему ему чувству недоумения, либо из сострадания, трудно сказать, почему она ему ответила холодно и устало:
- Я должна была отомстить. Вы же меня обесчестили.
Она пошла, оставив Веефомита в хаосе движущихся личностей и судеб, где никто бы не объяснил ему случившееся так просто, как это сделала она. Слово "обесчестили" кружилось над привокзальной площадью и звенело в ушах Веефомита фальшивой нотой, и от этого лицо незнакомки рассыпалось сухим песком и стекало в ячейку памяти забавной никчемной историей.
Веефомит направился к входу в метро, ему показалось, что ноги налились свинцом и гулко бухают по асфальту.
Рассказывать Кузьме и москвичке он не стал. И лишь через века, когда от всего этого случая остался один юмор, Кузьма Бенедиктович воссоздал всю ярость и чувственность этой неудачной попытки контакта человека с человеком.
* * *
Каждый носит кое-что свое с собой и это кое-что его волнует. Если, к примеру, и умен, а все равно нет-нет, а срываешься на унизительные действия, уподобляешься окружающему миру животных и растений. Сначала, в детстве, любопытно - чем это наделила природа? В юности престижно проявлять свои физические свойства. А в зрелости - как-то засасывает, да и жить-то нужно.
Вообще-то греховность принято относить к половой сфере. И это правильно. Убийство есть убийство - нечто большее, чем понятие грех. Не поворачивается язык назвать убийцу и вора греховодниками или сказать, что они согрешили. Всякий орган у человека чему-то служит и может развиваться до каких-нибудь неизвестных границ. Рука может сотворить Галатею, голова здорово отбивать в нужном направлении мяч и даже, говорят, можно уши развить так, что они будут поворачиваться к источнику звуков. А наш драгоценный язык может произносить и хулу и хвалу. Все дело в мере. Ведь бывают моменты, когда и хочется сказать, закричать, гаркнуть, а не стоит, и сдерживаемся же. А мера - результат уровня сознания и его целеустановок. А уровни сознания - сложнейшая вещь, так что порой и высокого сознания личность ни с того ни с сего как гаркнет!.. и скатится на первую ступеньку индивидуальности. Бывает такое, что там говорить.
А что Кузьма Бенедиктович?
Исходя из всевозрастающего уровня сознания, он постиг, что половые коллизии ему теперь лишь помеха. Не то что унизительно, а как-то хлопотно и не стоит свеч. Да и зачем ему лицезреть - жить двойной жизнью, вроде равнодушен, а на самом деле... он не женат, случайные связи его всегда пугали и больше потому, что совесть мучила за перевороты чужих судеб, а не из-за боязни заразиться. Но он и не монах. Мужчина хоть куда, и голова сама поворачивается в сторону стройных ножек. И бывало, что грешил по-разному.
Но когда понял, что это самое отвлекает, является причиной сбоев и расставляет сети, из которых подчас с трудом выпутываешься, то решил воздержаться раз и навсегда.
Вот тут-то и зародился этот необычный грех. И раньше бывало, используя небольшой волевой заряд, приобретенный от давних занятий легкой атлетикой, Кузьма Бенедиктович побеждал искушения на неопределенные сроки, но природа находила слабые места, пробивала свое жизненное русло. И вот на этот раз появилась серьезная проблема, ликвидировать которую было возможным, лишь оторвав Кузьме Бенедиктовичу голову. А что бы он значил без головы?
Нельзя сказать, что Кузьма Бенедиктович не боролся, не сопротивлялся, не пытался перестроиться. Еще как! Но вот он смотрит в одну точку и уже не видит эту точку, перевоплощается, представляет, ковыряется в памяти, в услышанном и подмеченном, живет то за одного, то за другого, и это, - когда ни один мускул не шелохнется, пальцы не подрагивают и глаза остаются такими же, как и у всякой нормальной личности. Но проходит минута, другая и Кузьма Бенедиктович, извините, готов. И все потому, что он художник. Талант воображения он в себе зажимает. По идейным причинам. Если бы ваял, создавал произведения искусства, не случилось бы такого. Все бы свои терзания и потребности через образы аннулировал. Но он принципиально отказался ваять и создавать. Вот дар перевоплощения и мышление образное и заявили о себе. К тому же, в жизни слишком мало объектов и субъектов, в которые можно было бы полностью войти и которые можно было бы осмыслить без страха пробудить в себе, перевоплощенном, первобытную чувственность. Поголовное большинство живет от чувства к страсти, от преддверия желания до достижения его. И все остальное для таких страдальцев - как передышка и вынужденная остановка перед новым вихрем страстей. И Кузьме Бенедиктовичу хоть не читай и не слушай. Смотрит он, бывало, на оратора и понимает, что тот, сам того не осознавая, набирает сил для новых подвигов. Читает он, бывало, роман действие развивается скупо, вяло, мыслей никаких, герои дистрофичны, говорят, как из-под палки, все чего-то улучшают, желают добра и фальшиво борются со злом, но вот вдруг он или она сталкиваются с партнером или партнершей, или с аксессуарами, пикантностями, и что-то с авторским вдохновением происходит. Откуда только берутся живость языка, горячая страстность, сочность стиля, сюжет приобретает жизненное звучание, реплики наэлектризованы, в каждой фразе утроенный смысл, краски вспыхивают, пульс учащается - и имей кто такой могучий, как у Кузьмы Бенедиктовича, дар воплощения в образ, такое воображение, то подобный человек вполне понятным путем испытал бы точно то же, что и герои, что и испытывал Кузьма Бенедиктович. Слава богу, что процесс этот не завершается у него естественно, а лишь умозрительно, не то Кузьма Бенедиктович совсем бы свою участь возненавидел. И он, разумеется, на сдавался. Поначалу выискивал примеры для иного подражания, избегал пикантностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103