Иди, малыш, иди, потом договорим, все сразу нельзя. Ах я паразит!
Леночка быстро вышла, оставив Кузьму Бенедиктовича решать вопрос: то ли не у всех женщин есть вместилище для потребления чудес, то ли открытие оказалось несвоевременным, или же на этот раз включились некие обычные и капризные силы?
* * *
Строев писал лаконично и аккуратно, но за ровными умными строками скрывалось раздражение. Кузьма Бенедиктович это отметил и поворчал: "Набрался ума и думает, что всегда прав."
"Леночка написала, - читал Кузьма Бенедиктович, - что они (некто Алексей и она) намериваются прожить у тебя энное время. Я ничего не имею против, так как полагаю, что она давно сделалась взрослой и подобные отношения между молодыми сегодня являются нормой."
"Вот зараза!" - крякнул Бенедиктыч и читал:
"Я закрываю при этом глаза на свое собственное мнение. Что случилось тому судьба. Значит, я был не таким уж идеальным отцом, если дочь моя поступила так. Мне остается поинтересоваться немногим. Почему они приехали к тебе и что там намерились делать. Дай мне, пожалуйста, ответ: сколько именно они у тебя пробудут и что ты сам думаешь о них. Естественно, я был поражен судьбой этого Алексея, и я понял, что он сильный парень, раз нашел в себе силы вернуться на родину. Не променялся. У меня только не укладывается, как он такой молодой успел столько напортачить. Шебутной, что ли, такой?
Письмо твое мне не понравилось. Обленился ты вконец. Я хотел бы с тобой встретиться и поговорить очень серьезно. Со мной произошло нечто важное, и я иду к тебе на поклон (Давай, давай, клоуничай, - сказал Кузьма). Так что торжествуй маленькую победу, ибо кое в чем ты оказался прав.
Когда я могу к тебе приехать, но так, чтобы до тебя не встречаться с Леночкой и этим гитаристом?
И кстати, тут заходил один тип в лет сорок, спрашивал, как тебя найти. Светлана Петровна сначала не давала адрес, но он показал фото, где ты сидишь за столом, рядом какая-то девица и он стоит в учтивой позе. Он сказал, что его зовут Максимом и вел себя странно, говорил что-то насчет истины. Если это твой подопечный, то я сочувствую тебе.
Хотя все это я написал в ипохондрии. Заела она меня что-то. Забудь. Привет от Светланы Петровны.
Как я её ненавижу!"
- Да, - сказал Кузьма Бенедиктович откладывал письмо, - видно, Ленька действительно попал в передрягу. Молодец! Всего добился и надо же!
И Кузьма Бенедиктович отправился к Зинаиде. Он шел, срывая листики и ловя бабочек, он смотрел на все мимоходом, и все возбуждало в нем интерес и ускользало в прошлое, оставляя ровное и беззащитное чувство любви к жизни. Что с того, если иногда он вот так любил отдаваться этому настроению, в котором любой человек может чувствовать себя добрее, чище и быть красивым. Как сладко бывает пройтись после исповедальных бесед одному. И здесь не важно, умен ты в своих рассуждениях или банален, а ценно то, что ты один на один с собой и тебе есть что домыслить, и ты никому не желаешь зла. Бабочки и листья, голоса птиц и тысячи людских походок, фрагменты зданий, столбы и краски витрин - все это было для Кузьмы неважно, и ни на чем не задерживалась его мысль, она плавно обтекала встречные явления, и не срывал он листья, не ловил бабочек, а ощущение смеси детства, анализа и бодрости оставалось, растекалось по телу, и можно было себе позволить неторопливо жевать какую-нибудь простенькую тему.
Он вспомнил Максима, и терпким запахом прошлого пропитался и он сам, и люди, и город. "Если бы меня возвратить в те же годы, я бы сказал москвичке "да". Подумал он, и она появилось. Он вкусил всю сладость этого "да" и улыбнулся: береженого бог бережет. Теперь его не страшило собственное воображение и он безо всякого волнения выпустил руку москвички из своей, и она медленно уходила, не оборачиваясь, изумив калужских жителей своей мимолетностью. "Черт возьми! - сказал себе Кузьма. - Все-таки иногда может женщина быть другом!" Нет, продолжал он свой путь, она закономерно умерла, у неё не было шансов выжить, к тому же все ещё не научились лечить такие болезни. Он не помнил, от какой именно болезни она умерла, говорили, от какой-то врожденной. Она была - и нет её, и она есть, как его опыт и опыт бедного Веефомита, тот до сих пор бредит только ею.
"А Веефомита-то, кажется, больше нет, - догадался он и содрогнулся, и никто не разберется - есть он или нет его. Поспешил дурачок, натворил дурачок. Зинка, видишь ты, картинка, прозвище корабельное..."
Тут он остановился посреди улицы, словно вслушиваясь в какой-то поразивший его звук, пробормотал вслух безобидную ругань в собственный адрес и побежал назад.
"Сейчас я проконсультируюсь, сейчас все выяснится, только бы не разрезали, хотя и это не беда."
В эти полдня он увидел много калужских врачей, которым назадавал не один десяток вопросов, каких-то глупых и бесполезных, на которые они не стали бы отвечать (кому-нибудь другому), но ему объясняли простейшее, потому что знали о чудачествах Кузьмы Бенедиктовича и уважали его за украшающие город аттракционы. "Кузьма Бенедиктович, когда же вы нас снова рассмешите и чем?" - спрашивали они на прощанье, и он торопливо говорил, что скоро он установит в парке шкатулку, войдя в которую, можно будет увидеть мир глазами медвежонка коала. "Скорей бы уж", - вздыхали ему в ответ.
И только поздним вечером он оказался у Зинаиды.
Здесь, как и всегда, дым стоял коромыслом. Сегодня обсуждались политические свершения. Естественно, что больше всех ораторствовала говорящая трибуна. Самостоятельная женщина выражала опасения, голодная говорила "посмотрим", спортсмен твердил "наконец-то, господи, вот что значит необходимость", властьимеющий бестонно и громко заявил "дождались", а сытая женщина привела сытого мужчину и они слушали молча. У больного что-то болело и он кисло махал рукой: "все это слова!" Соответственно природе вели себя остальные, а женщина-фирма подсчитывала что-то в своем блокнотике. Зинаида стреляла глазами и слушала всех очень серьезно. Был здесь и Раджик, он требовал убрать всех старых пердунов с кресел, и многие морщились от его любимого словечка. Он как раз и был нужен Кузьме Бенедиктовичу, который, потоптавшись у двери, поманил сына к себе и стал что-то шептать ему на ухо.
- Вы о чем там, милые мои папочки? - оскорбилась Зинаида. - Как, собственно, вы, Кузьма Бенедиктович, относитесь к происшедшему?
- Отлично! Очень рад! Все так здорово! - отрапортовал он. - Извините, я заберу Раджика.
- Вы собираетесь меняться? - спросила трибуна.
- Или вы будете оставаться в стороне? - продолжил спортсмен.
- Сознание, - сказала женщина-фирма, и Кузьма Бенедиктович сосредоточился, чтобы достойно и мирно ответить, но его выручила Зинаида. Она расхохоталась:
- Чепуха все!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Леночка быстро вышла, оставив Кузьму Бенедиктовича решать вопрос: то ли не у всех женщин есть вместилище для потребления чудес, то ли открытие оказалось несвоевременным, или же на этот раз включились некие обычные и капризные силы?
* * *
Строев писал лаконично и аккуратно, но за ровными умными строками скрывалось раздражение. Кузьма Бенедиктович это отметил и поворчал: "Набрался ума и думает, что всегда прав."
"Леночка написала, - читал Кузьма Бенедиктович, - что они (некто Алексей и она) намериваются прожить у тебя энное время. Я ничего не имею против, так как полагаю, что она давно сделалась взрослой и подобные отношения между молодыми сегодня являются нормой."
"Вот зараза!" - крякнул Бенедиктыч и читал:
"Я закрываю при этом глаза на свое собственное мнение. Что случилось тому судьба. Значит, я был не таким уж идеальным отцом, если дочь моя поступила так. Мне остается поинтересоваться немногим. Почему они приехали к тебе и что там намерились делать. Дай мне, пожалуйста, ответ: сколько именно они у тебя пробудут и что ты сам думаешь о них. Естественно, я был поражен судьбой этого Алексея, и я понял, что он сильный парень, раз нашел в себе силы вернуться на родину. Не променялся. У меня только не укладывается, как он такой молодой успел столько напортачить. Шебутной, что ли, такой?
Письмо твое мне не понравилось. Обленился ты вконец. Я хотел бы с тобой встретиться и поговорить очень серьезно. Со мной произошло нечто важное, и я иду к тебе на поклон (Давай, давай, клоуничай, - сказал Кузьма). Так что торжествуй маленькую победу, ибо кое в чем ты оказался прав.
Когда я могу к тебе приехать, но так, чтобы до тебя не встречаться с Леночкой и этим гитаристом?
И кстати, тут заходил один тип в лет сорок, спрашивал, как тебя найти. Светлана Петровна сначала не давала адрес, но он показал фото, где ты сидишь за столом, рядом какая-то девица и он стоит в учтивой позе. Он сказал, что его зовут Максимом и вел себя странно, говорил что-то насчет истины. Если это твой подопечный, то я сочувствую тебе.
Хотя все это я написал в ипохондрии. Заела она меня что-то. Забудь. Привет от Светланы Петровны.
Как я её ненавижу!"
- Да, - сказал Кузьма Бенедиктович откладывал письмо, - видно, Ленька действительно попал в передрягу. Молодец! Всего добился и надо же!
И Кузьма Бенедиктович отправился к Зинаиде. Он шел, срывая листики и ловя бабочек, он смотрел на все мимоходом, и все возбуждало в нем интерес и ускользало в прошлое, оставляя ровное и беззащитное чувство любви к жизни. Что с того, если иногда он вот так любил отдаваться этому настроению, в котором любой человек может чувствовать себя добрее, чище и быть красивым. Как сладко бывает пройтись после исповедальных бесед одному. И здесь не важно, умен ты в своих рассуждениях или банален, а ценно то, что ты один на один с собой и тебе есть что домыслить, и ты никому не желаешь зла. Бабочки и листья, голоса птиц и тысячи людских походок, фрагменты зданий, столбы и краски витрин - все это было для Кузьмы неважно, и ни на чем не задерживалась его мысль, она плавно обтекала встречные явления, и не срывал он листья, не ловил бабочек, а ощущение смеси детства, анализа и бодрости оставалось, растекалось по телу, и можно было себе позволить неторопливо жевать какую-нибудь простенькую тему.
Он вспомнил Максима, и терпким запахом прошлого пропитался и он сам, и люди, и город. "Если бы меня возвратить в те же годы, я бы сказал москвичке "да". Подумал он, и она появилось. Он вкусил всю сладость этого "да" и улыбнулся: береженого бог бережет. Теперь его не страшило собственное воображение и он безо всякого волнения выпустил руку москвички из своей, и она медленно уходила, не оборачиваясь, изумив калужских жителей своей мимолетностью. "Черт возьми! - сказал себе Кузьма. - Все-таки иногда может женщина быть другом!" Нет, продолжал он свой путь, она закономерно умерла, у неё не было шансов выжить, к тому же все ещё не научились лечить такие болезни. Он не помнил, от какой именно болезни она умерла, говорили, от какой-то врожденной. Она была - и нет её, и она есть, как его опыт и опыт бедного Веефомита, тот до сих пор бредит только ею.
"А Веефомита-то, кажется, больше нет, - догадался он и содрогнулся, и никто не разберется - есть он или нет его. Поспешил дурачок, натворил дурачок. Зинка, видишь ты, картинка, прозвище корабельное..."
Тут он остановился посреди улицы, словно вслушиваясь в какой-то поразивший его звук, пробормотал вслух безобидную ругань в собственный адрес и побежал назад.
"Сейчас я проконсультируюсь, сейчас все выяснится, только бы не разрезали, хотя и это не беда."
В эти полдня он увидел много калужских врачей, которым назадавал не один десяток вопросов, каких-то глупых и бесполезных, на которые они не стали бы отвечать (кому-нибудь другому), но ему объясняли простейшее, потому что знали о чудачествах Кузьмы Бенедиктовича и уважали его за украшающие город аттракционы. "Кузьма Бенедиктович, когда же вы нас снова рассмешите и чем?" - спрашивали они на прощанье, и он торопливо говорил, что скоро он установит в парке шкатулку, войдя в которую, можно будет увидеть мир глазами медвежонка коала. "Скорей бы уж", - вздыхали ему в ответ.
И только поздним вечером он оказался у Зинаиды.
Здесь, как и всегда, дым стоял коромыслом. Сегодня обсуждались политические свершения. Естественно, что больше всех ораторствовала говорящая трибуна. Самостоятельная женщина выражала опасения, голодная говорила "посмотрим", спортсмен твердил "наконец-то, господи, вот что значит необходимость", властьимеющий бестонно и громко заявил "дождались", а сытая женщина привела сытого мужчину и они слушали молча. У больного что-то болело и он кисло махал рукой: "все это слова!" Соответственно природе вели себя остальные, а женщина-фирма подсчитывала что-то в своем блокнотике. Зинаида стреляла глазами и слушала всех очень серьезно. Был здесь и Раджик, он требовал убрать всех старых пердунов с кресел, и многие морщились от его любимого словечка. Он как раз и был нужен Кузьме Бенедиктовичу, который, потоптавшись у двери, поманил сына к себе и стал что-то шептать ему на ухо.
- Вы о чем там, милые мои папочки? - оскорбилась Зинаида. - Как, собственно, вы, Кузьма Бенедиктович, относитесь к происшедшему?
- Отлично! Очень рад! Все так здорово! - отрапортовал он. - Извините, я заберу Раджика.
- Вы собираетесь меняться? - спросила трибуна.
- Или вы будете оставаться в стороне? - продолжил спортсмен.
- Сознание, - сказала женщина-фирма, и Кузьма Бенедиктович сосредоточился, чтобы достойно и мирно ответить, но его выручила Зинаида. Она расхохоталась:
- Чепуха все!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103