", "Возомнили!", "Олимпийцы!" и прочие интеллигентные ругательства на Копилина и Леночку. Затронули почему-то и меня, хотя я не произнес ни слова. Так разгорячились, что женщина-фирма сделала совершенно неинтеллигентный выпад:
- Протащил сюда интеллектуалочку, у которой папа конъюнктуру рожает и нос задрал, - не по злобе сказала она.
Копилин дернулся по направлению к ней, но тут же улетел в объятия Кузьмы Бенедиктовича, сраженный кулаком спортсмена.
- Никогда не позволю оскорблять женщин, - объявил атлет.
Так бы и кончилось, если бы беззубый Раджик (то ли от скуки, то ли оттого, что не мог удержаться, когда есть возможность получить) не трахнул спортсмена по голове моей фарфоровой вазой.
И началось. Дрались все, видимо, от перенапряжения и слишком долгого сидения друг возле друга. Или образ Русича на всех так неожиданно подействовал. А я терпеть не могу агрессивности, меня всего колотит, и я боюсь, что случайно могу кого-нибудь искалечить.
Я выполз из комнаты, волоча ушибленную ногу и позвал Бенедиктыча. Но его нигде не было. Он вообще избегал таких сцен.
На кухне, куда я приполз, среди зинаидиного богемного беспорядка, на столе, сидела крыса, и, чувствуя, что я бессилен и неопасен, не убегала, смотрела с любопытством маленькими глазками. Она кого-то очень напоминала. Но уж, конечно, не спортсмена.
И я не могу утверждать, но, кажется, в 1998 году эта бойня при желании достичь истины была последним случаем в истории эволюции человечества.
* * *
Это был уже не тот Максим с неуверенными прерывистыми движениями. Мой ровесник, он теперь уверен в себе более, чем я. Неужели я так изменился, что он не узнал меня, пока Кузьма Бенедиктович не сказал, кто я. Тогда он изобразил радостное удивление и спросил, как поживает Москвичка. Я сказал, что она умерла. "Какая досада!" - горестно развел он руками. Он научился плавной речи, и во рту у него блестели три золотые зуба. Вот что он рассказал нам: когда мы съехали с квартиры, он долго скучал и понял, что действительно полудебил ("Мне было стыдно за то письмо, помните?" - спросил он) и что он станет дебилом, если не попытается выползти со дна; ему стало противно, что его все пинают, он понял, что на него, с его наивными суждениями о правде и справедливости, смотрят снисходительно, как на шалуна, который никому не опасен, а если перешалит, то всегда можно взять за шиворот и посадить на место. И он решил стать человеком. Для начала вступил в дружину по охране порядка и проявил там невиданное рвение и бескорыстие. Он не пил, не курил, был исполнителен и самоотвержен, мог сутками дежурить, голодать, выполнял самые трудные поручения. Самоотверженность его была отмечена, его стали назначать старшим, и скоро он занял свой первый официальный пост. Ему дали направление на учебу в институт, где он с первобытной энергией заучивал все наизусть. Умерла бабка, и он жил один в двухкомнатной квартире в центре столицы, пока не подыскал себе домовитую девушку. Это был взлет Максима. Он рассказывал: "Мне опротивело свое убожество. Я хотел пожить по-человечески. Для меня стало важно подняться на несколько ступенек, чтобы я почувствовал себя человеком. И я считаю, что это вы Кузьма Бенедиктович, помогли мне проявить способности." Он ещё долго рассказывал, как набирался знаний и учился, как достиг того, о чем и не мечтали его предки. "Я прошел путь от обезьяны к человеку!" - кричал он. А мы - Раджик, потерявший последний зуб, поцарапанный Копилин, Леночка с синяком под глазом, Кузьма Бенедиктович, задумчиво посасывающий трубку и я, со все ещё ноющей ногой, - не смотрели ему в глаза, потому что Максим исповедовался, а кто может без смущения слушать подобные сокровенности и откровенности, кроме, разве что, Бенедиктыча; тот не скрывал интереса к истории Максима и пропускал мимо ушей трагизмы и пафосы, подбадривал и просил: "продолжай". Но Бенедиктыч исключение, с него трудно брать пример - будь он, нет его - жизнь идет своим чередом.
Максим поведал об унижениях, о неблагодарности, о рабстве ради могущества. Для чего он нам это рассказывал? Зачем приехал? Мы его понимали, в каждом из нас сидел Максим, так же, как в нем прятался каждый из нас. И потому мы ждали реакции Кузьмы Бенедиктовича на последние слова Максима: "Я теперь не как все. Я могу теперь сделать больше, чем мог бы, оставаясь Макси. Как и всем вам, мне нужна истина, цель, помогите мне и я на своем пути сделаю многое. Убейте во мне тоску бессмысленного бытия. Я не хочу умереть, имея только должность и нажитое, я хочу взять от вас и помочь вам."
Все сочувствовали ему, кроме беззубого Раджика, который вертел головой и хлопал широкими мутными глазами. Его всегда тревожило присутствие Леночки, и ещё он мучился пониманием, что его отец - не его отец, который по-отцовски относится ко многим, а ему, сыну, говорит лишь бренности и привлекает таскать трупы. Раджик испуганно смотрел на Максима, раболепно на Леночку и побито на Бенедиктыча, он был похож на старика с детскими глазами.
- Садись, - пригласил Кузьма Бенедиктович и согнал Леночку с кресла, я телепат, Максимушка. Вспомни денек из своей жизни, а я угадаю. Уйду и угадаю.
Мы разочаровались таким финалом, Кузьма Бенедиктович вошел в привычную роль и свел напряжение на нет, а мы привыкли получать дозы умопотрясений. Максим подчинился и в недоумении ждал результатов опыта.
- Закрой, Максимушка, глаза, денек один. Свою работу, людей, разговорчик.... - И убежал в соседнюю комнату.
Естественно, вновь ничего определенного не вышло. Угадывания Кузьмы Бенедиктовича кончились всеобщим смехом и шутками. А когда Максим вернулся к своим проблемам, Кузьма Бенедиктович между прочим бросил:
- Поживи, подыши калужским воздухом, капитан. Пока в отпуске, нужно отдыхать, поговорим еще.
Максим хлопал глазами, А я знал, что Кузьму Бенедиктовича занимает драка после чтения романа, и вообще, он хотел уединиться со мной, чтобы можно было забыть надоевший сюжет и на закате солнца выкурить нам по трубочке за разговором о величии и мудрости жизни.
* * *
Веефомит полюбил жить бодро. Он часто теперь напевал:
"Барыня речка, сударыня речка,
Просыпайся ото сна!"
Дальше он не помнил, но это его не смущало, он пропускал строчки и кричал про себя: "Лед пошел с утра! Я кричу реке: с ледоходом вас, с ледоходом!"
И после такой разминки у него целый день было прекрасное настроение.
Вот и сегодня Веефомит шел в баню с ощущением ясности жизни. И оно воспринималось отстраненно, так, если бы он умер, а люди и звери продолжали бы жить. И он был благодарен судьбе за такое вот состояние. Ему теперь все интересно, он многое подмечал, выделял детали и легко пренебрегал общим. Как сторонний наблюдатель, не поддавался эмоциональному и сентиментальному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
- Протащил сюда интеллектуалочку, у которой папа конъюнктуру рожает и нос задрал, - не по злобе сказала она.
Копилин дернулся по направлению к ней, но тут же улетел в объятия Кузьмы Бенедиктовича, сраженный кулаком спортсмена.
- Никогда не позволю оскорблять женщин, - объявил атлет.
Так бы и кончилось, если бы беззубый Раджик (то ли от скуки, то ли оттого, что не мог удержаться, когда есть возможность получить) не трахнул спортсмена по голове моей фарфоровой вазой.
И началось. Дрались все, видимо, от перенапряжения и слишком долгого сидения друг возле друга. Или образ Русича на всех так неожиданно подействовал. А я терпеть не могу агрессивности, меня всего колотит, и я боюсь, что случайно могу кого-нибудь искалечить.
Я выполз из комнаты, волоча ушибленную ногу и позвал Бенедиктыча. Но его нигде не было. Он вообще избегал таких сцен.
На кухне, куда я приполз, среди зинаидиного богемного беспорядка, на столе, сидела крыса, и, чувствуя, что я бессилен и неопасен, не убегала, смотрела с любопытством маленькими глазками. Она кого-то очень напоминала. Но уж, конечно, не спортсмена.
И я не могу утверждать, но, кажется, в 1998 году эта бойня при желании достичь истины была последним случаем в истории эволюции человечества.
* * *
Это был уже не тот Максим с неуверенными прерывистыми движениями. Мой ровесник, он теперь уверен в себе более, чем я. Неужели я так изменился, что он не узнал меня, пока Кузьма Бенедиктович не сказал, кто я. Тогда он изобразил радостное удивление и спросил, как поживает Москвичка. Я сказал, что она умерла. "Какая досада!" - горестно развел он руками. Он научился плавной речи, и во рту у него блестели три золотые зуба. Вот что он рассказал нам: когда мы съехали с квартиры, он долго скучал и понял, что действительно полудебил ("Мне было стыдно за то письмо, помните?" - спросил он) и что он станет дебилом, если не попытается выползти со дна; ему стало противно, что его все пинают, он понял, что на него, с его наивными суждениями о правде и справедливости, смотрят снисходительно, как на шалуна, который никому не опасен, а если перешалит, то всегда можно взять за шиворот и посадить на место. И он решил стать человеком. Для начала вступил в дружину по охране порядка и проявил там невиданное рвение и бескорыстие. Он не пил, не курил, был исполнителен и самоотвержен, мог сутками дежурить, голодать, выполнял самые трудные поручения. Самоотверженность его была отмечена, его стали назначать старшим, и скоро он занял свой первый официальный пост. Ему дали направление на учебу в институт, где он с первобытной энергией заучивал все наизусть. Умерла бабка, и он жил один в двухкомнатной квартире в центре столицы, пока не подыскал себе домовитую девушку. Это был взлет Максима. Он рассказывал: "Мне опротивело свое убожество. Я хотел пожить по-человечески. Для меня стало важно подняться на несколько ступенек, чтобы я почувствовал себя человеком. И я считаю, что это вы Кузьма Бенедиктович, помогли мне проявить способности." Он ещё долго рассказывал, как набирался знаний и учился, как достиг того, о чем и не мечтали его предки. "Я прошел путь от обезьяны к человеку!" - кричал он. А мы - Раджик, потерявший последний зуб, поцарапанный Копилин, Леночка с синяком под глазом, Кузьма Бенедиктович, задумчиво посасывающий трубку и я, со все ещё ноющей ногой, - не смотрели ему в глаза, потому что Максим исповедовался, а кто может без смущения слушать подобные сокровенности и откровенности, кроме, разве что, Бенедиктыча; тот не скрывал интереса к истории Максима и пропускал мимо ушей трагизмы и пафосы, подбадривал и просил: "продолжай". Но Бенедиктыч исключение, с него трудно брать пример - будь он, нет его - жизнь идет своим чередом.
Максим поведал об унижениях, о неблагодарности, о рабстве ради могущества. Для чего он нам это рассказывал? Зачем приехал? Мы его понимали, в каждом из нас сидел Максим, так же, как в нем прятался каждый из нас. И потому мы ждали реакции Кузьмы Бенедиктовича на последние слова Максима: "Я теперь не как все. Я могу теперь сделать больше, чем мог бы, оставаясь Макси. Как и всем вам, мне нужна истина, цель, помогите мне и я на своем пути сделаю многое. Убейте во мне тоску бессмысленного бытия. Я не хочу умереть, имея только должность и нажитое, я хочу взять от вас и помочь вам."
Все сочувствовали ему, кроме беззубого Раджика, который вертел головой и хлопал широкими мутными глазами. Его всегда тревожило присутствие Леночки, и ещё он мучился пониманием, что его отец - не его отец, который по-отцовски относится ко многим, а ему, сыну, говорит лишь бренности и привлекает таскать трупы. Раджик испуганно смотрел на Максима, раболепно на Леночку и побито на Бенедиктыча, он был похож на старика с детскими глазами.
- Садись, - пригласил Кузьма Бенедиктович и согнал Леночку с кресла, я телепат, Максимушка. Вспомни денек из своей жизни, а я угадаю. Уйду и угадаю.
Мы разочаровались таким финалом, Кузьма Бенедиктович вошел в привычную роль и свел напряжение на нет, а мы привыкли получать дозы умопотрясений. Максим подчинился и в недоумении ждал результатов опыта.
- Закрой, Максимушка, глаза, денек один. Свою работу, людей, разговорчик.... - И убежал в соседнюю комнату.
Естественно, вновь ничего определенного не вышло. Угадывания Кузьмы Бенедиктовича кончились всеобщим смехом и шутками. А когда Максим вернулся к своим проблемам, Кузьма Бенедиктович между прочим бросил:
- Поживи, подыши калужским воздухом, капитан. Пока в отпуске, нужно отдыхать, поговорим еще.
Максим хлопал глазами, А я знал, что Кузьму Бенедиктовича занимает драка после чтения романа, и вообще, он хотел уединиться со мной, чтобы можно было забыть надоевший сюжет и на закате солнца выкурить нам по трубочке за разговором о величии и мудрости жизни.
* * *
Веефомит полюбил жить бодро. Он часто теперь напевал:
"Барыня речка, сударыня речка,
Просыпайся ото сна!"
Дальше он не помнил, но это его не смущало, он пропускал строчки и кричал про себя: "Лед пошел с утра! Я кричу реке: с ледоходом вас, с ледоходом!"
И после такой разминки у него целый день было прекрасное настроение.
Вот и сегодня Веефомит шел в баню с ощущением ясности жизни. И оно воспринималось отстраненно, так, если бы он умер, а люди и звери продолжали бы жить. И он был благодарен судьбе за такое вот состояние. Ему теперь все интересно, он многое подмечал, выделял детали и легко пренебрегал общим. Как сторонний наблюдатель, не поддавался эмоциональному и сентиментальному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103