Но уж такова психология русского человека.
- Петр Андреевич, кажется есть, - подходя, тихо проговорил Костиков. Дом напротив, третий этаж, средний подъезд, квартира четырнадцать. Жилец, ветеран войны, две недели назад продал квартиру и уехал к сыну в Беларуссию. Соседи утверждают, что все окна и дверь были наглухо закрыты.
- Приходько там?
- Да, сторожит.
- Бери Лешу и тихо-о-онечко - понял? - зашли и вышли, сделав все, как надо. Пока вся эта шушера не очухалась. Вперед.
Он подошел к Завьялову:
- Васильич, может дашь мне "увольнительную", минут на ...надцать?
- Совсем с ума сошел?! - зашипел тот. - Начальника Управления КГБ Белоярска завалили...
- Убили, Сережа, убили, - твердо поправил его Иволгин. - Заваливают быка на корриде. А таких, как Малышев, убивают. Это Родионов, сука!
- Да тише ты! - рыкнул на него Завьялов. - И без того такой мюзик-холл устроили, моей задницы не хватит скоро, чтоб прикрывать ваши художества.
- Больше задницу отращивать надо было! - огрызнулся майор.
- С тобой отрастишь, как же... Чего ногами засучил, далеко собрался?
- Писать хочу, - вежливо ответил Иволгин. И в ту же секунду с мольбой взглянул на полковника: - Будь другом, отпусти, а то ведь, не ровен час, опозорю... честь штанов жандармского корпуса.
- Петя, десять минут и ни секундой больше. Понял? И попробуй только мне что-нибудь в клювике не принести. Еп-п-полеты посрываю!
- Принести-то принесу, да кабы не подавиться, - не остался тот в долгу и, бочком протиснувшись сквозь гомонящую толпу и невесть откуда набежавший народ, быстро пересек улицу, скрывшись за углом стоящего напротив дома.
Майор зашел в подъезд, бегом поднялся на третий этаж. Остановился на пустой площадке и, шагнув к двери с цифрой "14", негромко постучал, воровато озираясь на две соседние квартиры и благодаря Бога, что у них в дверях нет модных нынче "глазков". Дверь тотчас приоткрылась и Петр Андреевич бесшумно скользнул вовнутрь. Неслышно клацнул замок. Привыкнув к полумраку в прихожей, он прошел в комнату вслед за Игорем. И резко остановился на пороге.
В комнате, возле молодого мужчины, лежащего навзничь, стояли, не шевелясь, Добровольский и Костиков.
- Чума, - предостерег Алексей. - Можно сказать, на скаку остановила...
- Живой? - с надеждой все-таки спросил Иволгин.
- Ну-у, - протянул неопределенно капитан, - я бы сказал, на том свете он уже побывал, но пока не решил, где лучше.
Иволгин перевел взгляд на оружие и красноречиво глянул на Алексея. Тот понял его без слов и, ухмыльнувшись, заметил:
- Обижаете, товарищ майор... или стареете. Все сделали, все сняли. Теперь можно и с другими поделиться. А там уж, кто проворнее.
Иволгин долго, словно не слыша его, смотрел на лежащего парня.
- Андреич... - негромко окликнул его капитан.
- А? - очнулся тот. Лицо его приняло странное выражение, он вздохнул и произнес с какой-то безысходной тоской:
- Нет, все-таки гадское время! - Потом подобрался, сосредоточился и продолжал: - Ладно, этот - он кивнул на убийцу, - стрелочник. А мне теперь "Министр" всех этих криминальных путей сообщения нужен. "Министр" - и не меньше, - твердо повторил он. - Иных деятелей за Романа Ивановича не принимаем. Хватит с этими уродами буквой Закона разговаривать. С ними теперь только дубинкой и только по черепу. Выживут, значит, Бог простил. Нет, извините. - Он повернулся к Костикову: - Саша, дуй к Краснову. Знаешь, где их "штаб-квартира"? Вот и молодец. Передашь ему, что Малышева убили, а Иволгин томагавк откопал. Он знает, что делать. Пошли, орелики...
... Второму, не сдержавшему клятву и вновь свернувшему на дорогу войны, повезет больше. Он останется в живых...
Второй знал, что уходить надо, не оглядываясь, но ничего не мог поделать: оглянулся. И только после этого зашагал прочь. "Вот и все, подумал про себя. - Самое страшное на войне, когда знаешь, что тебя никто не ждет с войны домой. И уж совсем плохо, если дома нет, как такового, и ты не знаешь: кто ты? чей ты? где растет и растет ли вообще где-нибудь дерево твоего рода?" Он вспомнил написанную когда-то их группой песню и пока шел, напевал ее про себя.
Мы все давно убиты на войне,
На той, что еще только где-то будет
И шар земной, качаясь на волне
всех странствий и миров, о нас забудет.
Ну, а пока нам солнце бьет в глаза
И дождь с небес нам души омывает,
Пусть в наши черствые, но хрупкие сердца
Калибр любви безжалостно стреляет!
... Я шагну на порог и устало к стене прислонюсь.
Сквозь потери и боль всех дорог я тебе,
словно Ангел Заблудший, явлюсь.
Посмотри мне в глаза и в обвальной, немой тишине
Расскажи, как жила и что думала ты обо мне.
Как цвели здесь сады и как лета палящего зной
Вдруг накрыли дожди, увлекая осенней волной.
Я забыл эту жизнь. Позади - нескончаемый бой...
Говори. И пока говоришь, я напьюсь, опьянея тобой.
А наутро опять - пыль бескрайних дорог.
А наутро опять - бой и грохот сапог.
Мы не значимся в списках поколений Земли:
просто - воины Космоса, просто - слуги Войны.
Мы придем и уйдем, отлюбив невпопад,
Вспоминайте нас в августе, когда... звездопад.
(Стихи Л. Затяминой)
... У Второго была цель, непроглядная, как тьма и опасная, как крутой обрыв. Его целью был Черный яр и человек, который служил ему верой и правдой.
Он долго ехал на машине. Остановив ее и замаскировав, еще дольше шел пешком. Это была не Его местность и не Его ландшафт, но Он привык полагаться только на самого себя. Так Его учили, так Он со временем привык и именно это не раз спасало Ему жизнь. С собой Он нес все необходимое на случай, если придется защищать свою жизнь или лишить кого-либо чьей-то.
...Когда-то, очень давно, долгое время в Нем жил светловолосый, голубоглазый, восторженный и добрый мальчик, любивший древний сказочный Восток, знавший наизусть его стихи и песни.
Однажды Он его убил.
Это было страшно, чудовищно и противоестественно, но пришло время, когда они просто не могли уже существовать вместе; кто-то из двоих должен был полностью подчинить себе территорию другого, убив его при этом. Он всегда помнил, как душил его и видел постепенно переходящую в бесстрастно-холодную, равнодушно-стальную остекленелость яркую, бирюзовую синеву глаз; помнил, как светлые, мальчишеские, густые вихры под немигающим взглядом смерти меняли свой цвет, становясь похожими на черно-пепельную золу, остающуюся после сожженных на войне домов.
Убив в себе восторженного и доброго мальчика, вместе с которым умер и древний сказочный Восток, Он перестал бояться убивать других. Не боялся ни возмездия, ни кары, перешагнув за огненную черту страха и в тот момент осознав: нет в мире ничего страшнее, чем жить, из года в год таская за собой по жизни превратившийся в мумию труп собственной души...
Он выбрал место для наблюдения, основательно оборудовал его, предварительно хорошо замаскировав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
- Петр Андреевич, кажется есть, - подходя, тихо проговорил Костиков. Дом напротив, третий этаж, средний подъезд, квартира четырнадцать. Жилец, ветеран войны, две недели назад продал квартиру и уехал к сыну в Беларуссию. Соседи утверждают, что все окна и дверь были наглухо закрыты.
- Приходько там?
- Да, сторожит.
- Бери Лешу и тихо-о-онечко - понял? - зашли и вышли, сделав все, как надо. Пока вся эта шушера не очухалась. Вперед.
Он подошел к Завьялову:
- Васильич, может дашь мне "увольнительную", минут на ...надцать?
- Совсем с ума сошел?! - зашипел тот. - Начальника Управления КГБ Белоярска завалили...
- Убили, Сережа, убили, - твердо поправил его Иволгин. - Заваливают быка на корриде. А таких, как Малышев, убивают. Это Родионов, сука!
- Да тише ты! - рыкнул на него Завьялов. - И без того такой мюзик-холл устроили, моей задницы не хватит скоро, чтоб прикрывать ваши художества.
- Больше задницу отращивать надо было! - огрызнулся майор.
- С тобой отрастишь, как же... Чего ногами засучил, далеко собрался?
- Писать хочу, - вежливо ответил Иволгин. И в ту же секунду с мольбой взглянул на полковника: - Будь другом, отпусти, а то ведь, не ровен час, опозорю... честь штанов жандармского корпуса.
- Петя, десять минут и ни секундой больше. Понял? И попробуй только мне что-нибудь в клювике не принести. Еп-п-полеты посрываю!
- Принести-то принесу, да кабы не подавиться, - не остался тот в долгу и, бочком протиснувшись сквозь гомонящую толпу и невесть откуда набежавший народ, быстро пересек улицу, скрывшись за углом стоящего напротив дома.
Майор зашел в подъезд, бегом поднялся на третий этаж. Остановился на пустой площадке и, шагнув к двери с цифрой "14", негромко постучал, воровато озираясь на две соседние квартиры и благодаря Бога, что у них в дверях нет модных нынче "глазков". Дверь тотчас приоткрылась и Петр Андреевич бесшумно скользнул вовнутрь. Неслышно клацнул замок. Привыкнув к полумраку в прихожей, он прошел в комнату вслед за Игорем. И резко остановился на пороге.
В комнате, возле молодого мужчины, лежащего навзничь, стояли, не шевелясь, Добровольский и Костиков.
- Чума, - предостерег Алексей. - Можно сказать, на скаку остановила...
- Живой? - с надеждой все-таки спросил Иволгин.
- Ну-у, - протянул неопределенно капитан, - я бы сказал, на том свете он уже побывал, но пока не решил, где лучше.
Иволгин перевел взгляд на оружие и красноречиво глянул на Алексея. Тот понял его без слов и, ухмыльнувшись, заметил:
- Обижаете, товарищ майор... или стареете. Все сделали, все сняли. Теперь можно и с другими поделиться. А там уж, кто проворнее.
Иволгин долго, словно не слыша его, смотрел на лежащего парня.
- Андреич... - негромко окликнул его капитан.
- А? - очнулся тот. Лицо его приняло странное выражение, он вздохнул и произнес с какой-то безысходной тоской:
- Нет, все-таки гадское время! - Потом подобрался, сосредоточился и продолжал: - Ладно, этот - он кивнул на убийцу, - стрелочник. А мне теперь "Министр" всех этих криминальных путей сообщения нужен. "Министр" - и не меньше, - твердо повторил он. - Иных деятелей за Романа Ивановича не принимаем. Хватит с этими уродами буквой Закона разговаривать. С ними теперь только дубинкой и только по черепу. Выживут, значит, Бог простил. Нет, извините. - Он повернулся к Костикову: - Саша, дуй к Краснову. Знаешь, где их "штаб-квартира"? Вот и молодец. Передашь ему, что Малышева убили, а Иволгин томагавк откопал. Он знает, что делать. Пошли, орелики...
... Второму, не сдержавшему клятву и вновь свернувшему на дорогу войны, повезет больше. Он останется в живых...
Второй знал, что уходить надо, не оглядываясь, но ничего не мог поделать: оглянулся. И только после этого зашагал прочь. "Вот и все, подумал про себя. - Самое страшное на войне, когда знаешь, что тебя никто не ждет с войны домой. И уж совсем плохо, если дома нет, как такового, и ты не знаешь: кто ты? чей ты? где растет и растет ли вообще где-нибудь дерево твоего рода?" Он вспомнил написанную когда-то их группой песню и пока шел, напевал ее про себя.
Мы все давно убиты на войне,
На той, что еще только где-то будет
И шар земной, качаясь на волне
всех странствий и миров, о нас забудет.
Ну, а пока нам солнце бьет в глаза
И дождь с небес нам души омывает,
Пусть в наши черствые, но хрупкие сердца
Калибр любви безжалостно стреляет!
... Я шагну на порог и устало к стене прислонюсь.
Сквозь потери и боль всех дорог я тебе,
словно Ангел Заблудший, явлюсь.
Посмотри мне в глаза и в обвальной, немой тишине
Расскажи, как жила и что думала ты обо мне.
Как цвели здесь сады и как лета палящего зной
Вдруг накрыли дожди, увлекая осенней волной.
Я забыл эту жизнь. Позади - нескончаемый бой...
Говори. И пока говоришь, я напьюсь, опьянея тобой.
А наутро опять - пыль бескрайних дорог.
А наутро опять - бой и грохот сапог.
Мы не значимся в списках поколений Земли:
просто - воины Космоса, просто - слуги Войны.
Мы придем и уйдем, отлюбив невпопад,
Вспоминайте нас в августе, когда... звездопад.
(Стихи Л. Затяминой)
... У Второго была цель, непроглядная, как тьма и опасная, как крутой обрыв. Его целью был Черный яр и человек, который служил ему верой и правдой.
Он долго ехал на машине. Остановив ее и замаскировав, еще дольше шел пешком. Это была не Его местность и не Его ландшафт, но Он привык полагаться только на самого себя. Так Его учили, так Он со временем привык и именно это не раз спасало Ему жизнь. С собой Он нес все необходимое на случай, если придется защищать свою жизнь или лишить кого-либо чьей-то.
...Когда-то, очень давно, долгое время в Нем жил светловолосый, голубоглазый, восторженный и добрый мальчик, любивший древний сказочный Восток, знавший наизусть его стихи и песни.
Однажды Он его убил.
Это было страшно, чудовищно и противоестественно, но пришло время, когда они просто не могли уже существовать вместе; кто-то из двоих должен был полностью подчинить себе территорию другого, убив его при этом. Он всегда помнил, как душил его и видел постепенно переходящую в бесстрастно-холодную, равнодушно-стальную остекленелость яркую, бирюзовую синеву глаз; помнил, как светлые, мальчишеские, густые вихры под немигающим взглядом смерти меняли свой цвет, становясь похожими на черно-пепельную золу, остающуюся после сожженных на войне домов.
Убив в себе восторженного и доброго мальчика, вместе с которым умер и древний сказочный Восток, Он перестал бояться убивать других. Не боялся ни возмездия, ни кары, перешагнув за огненную черту страха и в тот момент осознав: нет в мире ничего страшнее, чем жить, из года в год таская за собой по жизни превратившийся в мумию труп собственной души...
Он выбрал место для наблюдения, основательно оборудовал его, предварительно хорошо замаскировав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129