Покуда разбирались - что да как, я тебе уж признаюсь, Боря, чуть сам не прихворнул: шутка ли чужаков полный дом, да мало энтого, все, как один, можно сказать, "Джумки" по самое горло наглотались... Ну, как видишь, сдюжили! Значится, стоящие хлопцы.
- Тогда скажу, - согласился Стукаленко, продолжая глядеть на посетителя. - В Черном яру не только за золотом охота началась. На нем спецслужбы "засветились".
- Чьи? - быстро спросил Васильевич.
- Не знаю, - честно признался Борис Ильич. И, спустя минуту, добавил:
- Вам бы, хлопцы, с Малышевым встретиться, информацией обменяться. Чует мое сердце, опоздать можем. Как бы беда не случилась. А, Ерофей Данилыч? - и он с надеждой заглянул в глаза Гурьянову.
Тот молча разлил настойку по привезенным стопкам. Поднял свою, задумчиво глянул на свет. Она отливала насыщенным бордовым светом. Внезапно перед взором мелькнул разрастающийся ввысь и в стороны громадный, мерцающий огненно-красными и черными всполохами, гриб. Он жадно всасывал в себя комья земли, обломки деревьев и зданий, людей и животных. Рос и тучнел буквально на глазах. И вдруг от него пошла, набирая скорость, сжатая до упора, тугая, раскаленная стена воздуха. На миг Гурьянову показалось, что он почувствовал на лице ее обжигающее, испепеляющее дыхание и дернулся, пролив несколько капель на руку.
- Прости меня, Господи... - прошептал онемевшими губами, безумным взглядом обводя притихших собеседников. Тряхнул головой, отгоняя кошмарное видение и несколько раз глубоко вдохнул. - Привидятся же, Господи прости, страсти...
- Что с тобой? - с тревогой спросил Стукаленко.
- Будя, - махнул рукой Ерофей. - Нынче выпьем, чтоб Господь Бог Россию-матушку не оставил, да разума нас не лишил.
Молча выпили.
- Теперича, мужики, пора итог подвести. - Глянул строго: - Кумекаю я, сколь же нас осталось-то? Хватит ли силенок золото уберечь? Малышев, оно понятно, сильная подмога. А с другого боку... Ну, как зачнет по инстанциям докладывать да совета просить? От таких сообщений у кого хошь мозги набекрень съедут. Понабегут разные "радетели", можем и не отбиться. - Он глянул на сидевшего рядом мужчину: - Как считаешь, Иоанн Васильевич?
- Смотря сколько набежит, - неопределенно пожал тот плечами, но в глазах заплясали хитрые искорки. - С воздушно-десантной дивизией, ясное дело, тяжеловато будет, но ее, скорее всего, на нас и не натравят. Я так понимаю: лишние рты нашим "кладоискателям" ни к чему. Значит, попытаются вызвать "спецов". Придумают задачку об "условном противнике" или "диверсантах", или еще лучше - "сбежавших из колонии рецедивистах", естественно: "особо опасных". И по одному нас "отщелкают".
Надо что-то придумать, чтобы их с толку сбить. - Он поморщился: Откровенно говоря, не хотелось бы мне с Малышевым встречаться. Честно признаюсь: не люблю "конторских". Вы уж меня, мужики, извините ради Бога, я, вроде, и сам всю жизнь не в белых перчатках проходил, но такое учудить с этим золотом, с чумой... Это ж как свой народ "любить" надо, чтобы на такую бочку пороховую посадить!
- Народ... - фыркнул негодующе Борис Ильич. - Да ты погляди кругом, с какой радостью он нынче на эту бочку лезет! Не протолкнешься! Кто сейчас царь и Бог в Державе? Доллары! Ну нажремся мы их, набьем брюхо и карманы. Дальше что?!! - Он, побагровев, приподнялся и продолжал: - Все одно: всем два на полтора отмеряно, один костюмчик и пара штиблет. Детишкам и внучатам нажитое оставить? Дак это еще как посмотреть - что именно оставляешь. Если на чужих слезах и крови богатство распухло, так эти самые слезы и кровь вместе с богастством и перейдут "по наследству". А ты - "народ", "бочка пороховая"...
- Неужели все так безнадежно? - усмехнулся напарник Ерофея.
- Почему безнадежно? - искренне удивился Стукаленко. - Народ не человек, он в "безнадежном состоянии" никогда не будет. Память отшибет это бывает. Но временно. Временно! - повторил веско. - Вот Америка силу нынче набирает. Допустим, согнет она нас в баранний рог. Мы-то полежим, отойдем со временем, встанем, отряхнемся и по новой за свое примемся. Недаром "Ваньку-встаньку" наш народ придумал. А у нее врага-то не останется, нового искать придется. Найдет - нам же лучше. Пока они друг другу морды "чистить" будут, мы под эту драку за "мировое господство" и поднимемся. За нашу историю, дорогой товарищ Иоанн Васильевич, кого только под стенами Кремля не перебывало. И где они все?
Америка - молодая пока что, ей силу девать некуда. Вот она, как пьяный фраер на танцплощадке, всех и цепляет. И пусть. Начиталась, блаженная, Толстого, Достоевского, Чехова и думает, что все про нас узнала, поняла и сделала выводы. А вот шиш там! Эти трое классиков только душу нашего народа раскрыли. Но у него еще и характер есть. И вот его-то, что называется, не в бровь, а в глаз уже другой товарищ расписал. В самую точку попал!
Ерофей и Иван Васильевич улыбнулись, догадавшись из всего раннее сказанного Стукаленко, кто именно метко и правдиво раскрыл сущность русского народа.
- Вот то-то и оно, - подвел итог Борис Ильич. - Золото это нам еще пригодится, мужики. Сберечь его обязательно надо для России. Из меня теперь помощник вам никудышний, но всем, чем могу, помогу. Наливай, Ерофей! Под нее, родимую, глядишь и надумаем что путнее...
Глава двенадцатая
Лариса Комарова жила в нескольких минутах ходьбы от работы. После смерти бабушки она переехала в ее дом, построенный еще до войны, но до сих пор крепкий, с просторными верандой, кухней и тремя светлыми комнатами. Родители, оставшиеся в двухкомнатной квартире, изредка навещали дочь, не слишком обременяя ее своим присутствием, справедливо полагая, что так ей гораздо легче будет устроить личную жизнь. Лариса не просто любила этот уютный дом, с маленьким садиком и окнами, выходящими в тихий переулок, она его обожала.
Ей нравилась старая, довоенная мебель, кружевные, плетенные бабушкой, салфетки и ею же вышитые крестиком картины, всевозможные безделушки, стоящие на буфете и этажерках, домотканные, вязанные вручную, половики. Переехав, Лариса ничего не поменяла, забрав из квартиры родителей только книги, магнитофон и переносной телевизор.
В гостях у нее перебывали все сотрудники нейрохирургического отделения во главе с Артемьевым, которого они любили и боготворили, иронично называя между собой "мил человек". Нередко дни рождения, юбилеи и праздники справляли именно у нее. Затарившись продуктами, вваливались веселой, шумной компанией, раздвигали большой, круглый, необъятных размеров, стол и торжественно открывали очередной "капустник".
Собирались ни ради еды и выпивки, а потому что чувствовали потребность отдохнуть душой от скорбных и печальных будней больницы. Однако за последние год-два такие посиделки случались все реже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129