Осторожно подошел к телу Молохова:
- И как его угораздило? Здоровенный мужик и... шею свернул.
- Или свернули, - спокойно поправил Багров.
Родионов резко дернулся, разворачиваясь к нему всем корпусом.
- Что ты хочешь этим сказать? - на бледном лице Бориса Николаевича лихорадочно блестели глаза, в которых пополам было и панического страха, и испепеляющей ненависти.
- Борис, это тебе привет от "святой троицы", - все так же спокойно пояснил Михаил Спиридонович. - И если ты до сих пор не понял этого, то мне искренне тебя жаль.
Родионов не смог выдержать его взгляд и опустил голову:
- Ладно, на даче, так на даче. Если все получится, я все-равно здесь не останусь. Но не закапывать же его белым днем?
- Правильно, - усмехнулся Михаил Спиридонович, - давай его в спальню к тебе наверх отнесем. Пусть полежит до ночи. Борис! - рявкнул он так, что вздрогнули даже гости. - Готовь пленку и лопаты!
Тот быстро выбежал из холла и далее во двор. Через несколько минут он вернулся, запыхавшийся и сосредоточенный. Расстелил прозрачный полиэтилен и замер в нерешительности рядом с телом Молохова. Гости переглянулись и молча приступили к "проводам"...
Закончив, все четверо вернулись в дом. В ванной, с одинаково брезгливым и хмурым выражением на лицах, тщательно и долго отмывали руки. Пройдя в гостинную, разлив водку, замерли со стаканами в руках. Родионов, не глядя ни на кого, вдруг залпом осушил свой. Багров невольно дернул головой и тихо произнес:
- Человек все-таки, пусть, как говорится, земля пухом... - и медленно выпил водку.
За ним - двое гостей. Борис Николаевич принес из кухни пакеты с едой и выпивкой. Принеся посуду, принялся раскладывать на тарелках крупно нарезанную закуску. Делал он это торопливо и неумело, временами неловко подхватывая на лету грозившие упасть - то столовые приборы, то еду. Анатолий Иванович вызвался ему помочь. Валерий Петрович стал неторопливо разжигать камин. И только Багров с отсутствующим взглядом сидел в стороне в кресле, словно между ним и этими тремя, находившмися еще в комнате, кто-то провел незримую, пограничную черту.
"Что у меня общего с ними? - думал он, прикрыв глаза. - Как я вообще попал в эту компанию? "Где он и кто мы?" - вспомнились ему некогда сказанные о Свиридове слова Родионова. - А кто мы? Без пяти минут миллионеры. Команда кладоискателей. - Он мысленно усмехнулся: - Скорее, кладбищенская команда...
Ваську Молохова, как собаку, зарыли. На территории дачи второго секретаря горкома партии. Подвели, так сказать, "фундамент" под "здание власти". Чтоб стояло крепче и было на кого опираться. Что же это за власть такая, которая и после смерти нас "благополучно пользует"? Вот и Молохов...
Уложил несколько урок, когда те в колонии бунт подняли. После комиссий понаехало, одно служебное расследование за другим и... начался "звездопад". На Василии, на первом, и отыгрались: всего лишили и из органов поперли. Он окончательно и озверел: готов был и своих, и чужих зубами грызть, руками голыми давить. Человеческого в нем ноль целых, ноль десятых осталось. А ведь его изначально к колонии на пушечный выстрел подпускать нельзя было. Много лет назад его сестру-малолетку изнасиловали и убили. А теперь вот и его... завалили. Господи, сплошной круговорот зла в природе! И я, между прочим, тоже в нем барахтаюсь.
Купился на "кресло". Как же - начальник! И что, больше власти стало? Да черта с два! Иволгин, вон, в последний раз "глазами ел", а на самом деле - в рожу плюнул. И что я ему сделаю, со всей своей властью?! Он хоть и майор, и по стойке "смирно" передо мной стоит, а шиш до него дотянешься! Потому как, чем выше "кресло", тем ближе оно к преисподней.
Сколько людей за это золото костьми легло? А сколько ляжет... А смысл?"
Внезапно в памяти всплыли страшные, мертвые лица Свиридова, Насти Родионовой, Франка, Молохова, Мухина, Стрельцова, Корнеева и... безумное лицо Натальи.
Михаил Спиридонович сделал невольный, резкий жест рукой, словно хотел отогнать привидившийся кошмар. Он открыл глаза. Хватая ртом воздух, с силой рванул ворот рубашки, пытаясь его ослабить. В глазах замелькали яркие, разноцветные всполохи. "Нет! Я не хочу умирать!" - пронеслась в голове паническая, заставившая его похолодеть, мысль. Багров напрягся, пытаясь встать с кресла, но, казалось, оно не отпускало его, прочно и цепко охватив с боков. Он подумал, что сходит с ума и затравленно огляделся. В комнате никого не было. Из столовой доносились приглушенные голоса. Михаил Спиридонович хотел крикнуть, но губы, онемев, перекосились, обезобразив лицо страшной оскаленной ухмылкой. Он почувствовал, как в тело вонзаются тысячи острых, холодных иголок и перевел изумленный, полный ужаса, взгляд на кресло, в котором сидел. На миг ему привиделось, будто оно ожило и зашевелилось под ним, словно раскрыло чудовищную пасть, намереваясь заглотнуть всего целиком. Он дернулся, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы освободиться, но в этот момент мозг залило несперпимо ярким золотым свечением. Уже стремительно погружаясь в эту раскаленную, золотую лаву, он увидел вбегающих в комнату Родионова и двух приехавших с ними гостей. И вдруг с невероятным спокойствием и облегчением воспринял в затухающем сознании последнюю мысль: "Кладбищенская команда... но без меня. Нате-ка, суки, выкусите! Вывернулся я, в последний момент вывернулся и сбежал..."
... После того, как "скорая" увезла Багрова, настроение у оставшихся окончательно испортилось. С хмурыми, мрачными лицами они пребывали в гостинной, старательно избегая смотреть на кресло, в котором еще каких-нибудь полчаса-час назад живой и здоровый сидел Михаил Спиридонович.
- У него и раньше давление прыгало, - нарушил затянувшееся молчание Родионов. Он сокрушенно покачал головой: - Вряд ли выкарабкается, инсульт в его возрасте - дело серьезное. Жалко Михаила...
Валерий Петрович бросил на Родионова мимолетный взгляд и чуть заметно усмехнулся. Он слишком хорошо знал его, чтобы купиться на искренность этого человека, для которого понятия "жалость", "сострадание" и им подобные чувства уже давно перешли в разряд абстрактных и эфимерных.
В душе Родионова, похожей на пыльный и темный чулан, эти чувства покоились, как ненужный хлам, в самом дальнем углу. Впрочем, изредка он доставал их, чистил и, примерив, одевал на себя, пытаясь выглядеть жалостливым и сострадательным, не замечая, что смотрится в этом "одеянии", по меньшей мере, нелепо и неественно. Как если бы Сатане, извалявшемуся в грязи многочисленных пороков и грехов, внезапно пришло в голову обрядиться в святые белые одежды Господа Бога. Его глаза могли быть скорбными, голос печальным, но сущность, пребывающая под постоянным, жестким надзором мимикрии, с годами подчинила себе и физиологические особенности его организма, заставив работать и развиваться только те мышщы, которые были необходимы для протискивания и проталкивания "в верха".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
- И как его угораздило? Здоровенный мужик и... шею свернул.
- Или свернули, - спокойно поправил Багров.
Родионов резко дернулся, разворачиваясь к нему всем корпусом.
- Что ты хочешь этим сказать? - на бледном лице Бориса Николаевича лихорадочно блестели глаза, в которых пополам было и панического страха, и испепеляющей ненависти.
- Борис, это тебе привет от "святой троицы", - все так же спокойно пояснил Михаил Спиридонович. - И если ты до сих пор не понял этого, то мне искренне тебя жаль.
Родионов не смог выдержать его взгляд и опустил голову:
- Ладно, на даче, так на даче. Если все получится, я все-равно здесь не останусь. Но не закапывать же его белым днем?
- Правильно, - усмехнулся Михаил Спиридонович, - давай его в спальню к тебе наверх отнесем. Пусть полежит до ночи. Борис! - рявкнул он так, что вздрогнули даже гости. - Готовь пленку и лопаты!
Тот быстро выбежал из холла и далее во двор. Через несколько минут он вернулся, запыхавшийся и сосредоточенный. Расстелил прозрачный полиэтилен и замер в нерешительности рядом с телом Молохова. Гости переглянулись и молча приступили к "проводам"...
Закончив, все четверо вернулись в дом. В ванной, с одинаково брезгливым и хмурым выражением на лицах, тщательно и долго отмывали руки. Пройдя в гостинную, разлив водку, замерли со стаканами в руках. Родионов, не глядя ни на кого, вдруг залпом осушил свой. Багров невольно дернул головой и тихо произнес:
- Человек все-таки, пусть, как говорится, земля пухом... - и медленно выпил водку.
За ним - двое гостей. Борис Николаевич принес из кухни пакеты с едой и выпивкой. Принеся посуду, принялся раскладывать на тарелках крупно нарезанную закуску. Делал он это торопливо и неумело, временами неловко подхватывая на лету грозившие упасть - то столовые приборы, то еду. Анатолий Иванович вызвался ему помочь. Валерий Петрович стал неторопливо разжигать камин. И только Багров с отсутствующим взглядом сидел в стороне в кресле, словно между ним и этими тремя, находившмися еще в комнате, кто-то провел незримую, пограничную черту.
"Что у меня общего с ними? - думал он, прикрыв глаза. - Как я вообще попал в эту компанию? "Где он и кто мы?" - вспомнились ему некогда сказанные о Свиридове слова Родионова. - А кто мы? Без пяти минут миллионеры. Команда кладоискателей. - Он мысленно усмехнулся: - Скорее, кладбищенская команда...
Ваську Молохова, как собаку, зарыли. На территории дачи второго секретаря горкома партии. Подвели, так сказать, "фундамент" под "здание власти". Чтоб стояло крепче и было на кого опираться. Что же это за власть такая, которая и после смерти нас "благополучно пользует"? Вот и Молохов...
Уложил несколько урок, когда те в колонии бунт подняли. После комиссий понаехало, одно служебное расследование за другим и... начался "звездопад". На Василии, на первом, и отыгрались: всего лишили и из органов поперли. Он окончательно и озверел: готов был и своих, и чужих зубами грызть, руками голыми давить. Человеческого в нем ноль целых, ноль десятых осталось. А ведь его изначально к колонии на пушечный выстрел подпускать нельзя было. Много лет назад его сестру-малолетку изнасиловали и убили. А теперь вот и его... завалили. Господи, сплошной круговорот зла в природе! И я, между прочим, тоже в нем барахтаюсь.
Купился на "кресло". Как же - начальник! И что, больше власти стало? Да черта с два! Иволгин, вон, в последний раз "глазами ел", а на самом деле - в рожу плюнул. И что я ему сделаю, со всей своей властью?! Он хоть и майор, и по стойке "смирно" передо мной стоит, а шиш до него дотянешься! Потому как, чем выше "кресло", тем ближе оно к преисподней.
Сколько людей за это золото костьми легло? А сколько ляжет... А смысл?"
Внезапно в памяти всплыли страшные, мертвые лица Свиридова, Насти Родионовой, Франка, Молохова, Мухина, Стрельцова, Корнеева и... безумное лицо Натальи.
Михаил Спиридонович сделал невольный, резкий жест рукой, словно хотел отогнать привидившийся кошмар. Он открыл глаза. Хватая ртом воздух, с силой рванул ворот рубашки, пытаясь его ослабить. В глазах замелькали яркие, разноцветные всполохи. "Нет! Я не хочу умирать!" - пронеслась в голове паническая, заставившая его похолодеть, мысль. Багров напрягся, пытаясь встать с кресла, но, казалось, оно не отпускало его, прочно и цепко охватив с боков. Он подумал, что сходит с ума и затравленно огляделся. В комнате никого не было. Из столовой доносились приглушенные голоса. Михаил Спиридонович хотел крикнуть, но губы, онемев, перекосились, обезобразив лицо страшной оскаленной ухмылкой. Он почувствовал, как в тело вонзаются тысячи острых, холодных иголок и перевел изумленный, полный ужаса, взгляд на кресло, в котором сидел. На миг ему привиделось, будто оно ожило и зашевелилось под ним, словно раскрыло чудовищную пасть, намереваясь заглотнуть всего целиком. Он дернулся, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы освободиться, но в этот момент мозг залило несперпимо ярким золотым свечением. Уже стремительно погружаясь в эту раскаленную, золотую лаву, он увидел вбегающих в комнату Родионова и двух приехавших с ними гостей. И вдруг с невероятным спокойствием и облегчением воспринял в затухающем сознании последнюю мысль: "Кладбищенская команда... но без меня. Нате-ка, суки, выкусите! Вывернулся я, в последний момент вывернулся и сбежал..."
... После того, как "скорая" увезла Багрова, настроение у оставшихся окончательно испортилось. С хмурыми, мрачными лицами они пребывали в гостинной, старательно избегая смотреть на кресло, в котором еще каких-нибудь полчаса-час назад живой и здоровый сидел Михаил Спиридонович.
- У него и раньше давление прыгало, - нарушил затянувшееся молчание Родионов. Он сокрушенно покачал головой: - Вряд ли выкарабкается, инсульт в его возрасте - дело серьезное. Жалко Михаила...
Валерий Петрович бросил на Родионова мимолетный взгляд и чуть заметно усмехнулся. Он слишком хорошо знал его, чтобы купиться на искренность этого человека, для которого понятия "жалость", "сострадание" и им подобные чувства уже давно перешли в разряд абстрактных и эфимерных.
В душе Родионова, похожей на пыльный и темный чулан, эти чувства покоились, как ненужный хлам, в самом дальнем углу. Впрочем, изредка он доставал их, чистил и, примерив, одевал на себя, пытаясь выглядеть жалостливым и сострадательным, не замечая, что смотрится в этом "одеянии", по меньшей мере, нелепо и неественно. Как если бы Сатане, извалявшемуся в грязи многочисленных пороков и грехов, внезапно пришло в голову обрядиться в святые белые одежды Господа Бога. Его глаза могли быть скорбными, голос печальным, но сущность, пребывающая под постоянным, жестким надзором мимикрии, с годами подчинила себе и физиологические особенности его организма, заставив работать и развиваться только те мышщы, которые были необходимы для протискивания и проталкивания "в верха".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129