Оливер лежал молча и неподвижно; молодая женщина не знала, чувствует он что-нибудь или нет.
Когда Кэтрин наконец удалось добраться до его тела, она невольно отпрянула с горьким жалобным вздохом. Здесь не было рваной плоти, не было ран, которые требовалось зашить, но всю грудь и ребра покрывали пурпурно-красные кровоподтеки. Неглубокое дыхание и стон, раздавшийся, когда она слегка надавила рукой, свидетельствовали о переломе ребер. Кэтрин чувствовала пальцами опухоли там, где были повреждены кости. Синяки заставили ее исследовать ключицу и убедиться, что на щитоносной руке она тоже сломана.
– Обычная рана, – заметил Годард, наблюдая за осмотром. – Если вывести человеку из строя плечо так, чтобы он не мог поднять щит, легко подобраться поближе и сделать с ним, что угодно.
Кэтрин содрогнулась. Это были не те подробности, какие ей особенно хотелось узнать.
– Ребра надо туго перевязать для поддержки, а для плеча и руки будет достаточно обычной повязки, – отрывисто бросила она.
– Так, выходит, он будет жить?
Кэтрин взглянула на Оливера. Она не знала, означают ли закрытые глаза то, что он отгораживается от нее, или он просто потерял сознание от истощения и боли. Скорее всего последнее, решила молодая женщина, но на случай, если он все-таки слышит, сказала:
– Я думаю, да, хотя это зависит не только от тела, но и от духа. Больше всего меня беспокоит рана на руке. Придется снять швы, а потом зашить заново, и я не знаю, насколько он сможет ею пользоваться: уж больно тяжелые повреждения.
– Я старался изо всех сил, госпожа, – встревоженно сказал Годард.
Кэтрин кивнула и выдавила слабую улыбку.
– Я знаю, что так оно и есть. Судя по всему, ты спас ему этим жизнь.
– А сейчас я могу что-нибудь сделать еще?
– Ты можешь молиться, – мрачно ответила она. – Молись так, как никогда в жизни.
Взяв себя в руки, молодая женщина принялась резать швы и заново зашивать рану. Боль привела раненого в чувство, и Годарду пришлось держать его. Кэтрин закусила губы и сосредоточилась на том, чтобы рука не дрожала, пока Оливер ругался и клял ее.
– По крайней мере, у него остались силы и желание отбиваться, – криво улыбнулся Годард.
Кэтрин с сомнением посмотрела на рану, которую только что зашила. Оливер снова потерял сознание и быстро, часто дышал.
– Будем молиться, чтобы он сохранил их, – пробормотала она. – А теперь подними его так, чтобы я могла перевязать ребра. Если мы покончим с этим сразу, то сможем наконец дать ему отдохнуть.
Она быстро замигала. Неверно поняв чувства, которые ее обуревали, Годард отрывисто проговорил:
– Он не понимал, что произносит. Это просто бред раненого.
– О, я уверена, что в тот момент он прекрасно все понимал, – улыбнулась Кэтрин сквозь новую волну слез. – Если я плачу, то только из-за того, что ради лечения пришлось причинить ему больше боли. Давай, чем раньше начнем, тем быстрее кончим. Она взялась за бинты.
Перевязка сломанных ребер длилась недолго. От близости и терпкости его тела, от ужасных синяков, которые покрывали его, Кэтрин охватывали слабость и тошнота. Гораздо легче ухаживать отстраненно, без лишних мыслей. Когда-то она касалась его гладкой, без единого пятнышка кожи в любовных объятиях, была также близка к нему, как сейчас, но только прикосновения эти вызывали удовольствие, а не тревожную жалость.
– Госпожа, с вами все хорошо? – заботливо спросил Годард, бережно опустив Оливера обратно на носилки.
– Нет, – покачала головой Кэтрин, – но я справлюсь. Она подняла голову и гневно посмотрела на слугу:
– Я никому не позволю занять мое место. Теперь он мой.
Годард серьезно кивнул, затем потянулся к кошельку на своем поясе.
– Он и прежде был ваш. Вы, наверное, захотите взять вот это.
Он отдал ей узел из волос, сплетенный Этель в то время, которое теперь казалось совсем другой жизнью.
Кэтрин взяла его и заметила, что он обгорел с одного края.
– Упал в огонь, – слегка повел плечами Годард. – Милорд не был расположен беречь его, поэтому я взял его себе, чтобы сохранить.
Молодая женщина провела пальцем по перевитым прядям.
– Ты видишь многое, верно?
Годард, смутившись, опять повел плечами.
– Я простой человек, госпожа, и вижу только то, что под самым носом.
– Именно это я и имела в виду, – печально улыбнулась ему Кэтрин. – Я…
Она резко оборвала фразу и повернулась, прерванная появлением крепкого мальчика с ярко-рыжими волосами и блестящими бледно-серыми глазами. Он был одет в запыленную тунику с порванным подолом, но расшита она была золотой нитью, а застежку плаща украшали драгоценные камни.
– Где Оливер, что с ним случилось? – властно спросил мальчик, протолкнулся к носилкам и уставился на раненого рыцаря.
– На него напали наемники, сир, – ответила Кэтрин, дипломатично добавив последнее слово, исходя из единственной догадки, что этот ребенок не может быть ни кем иным, как драгоценным принцем Генрихом. – Он ранен тяжело, но не смертельно.
Мальчик фыркнул и упер руки в бедра. Кисти были квадратные с короткими пальцами и грязными ногтями. Их тыльную сторону густо покрывали красноватые веснушки.
– Кто ты?
Взгляд его был острый и ясный, как стекло. Кэтрин почти физически ощущала вибрацию.
– Мое имя Кэтрин из Чепстоу, сир. Я умею лечить и знаю сэра Оливера.
Мальчик нахмурился.
– Я слышал о тебе.
– Надеюсь, только хорошее, сир, – улыбнулась Кэтрин, но глядя настороженно.
Генрих пожал плечами, словно ее замечание не имело смысла. Позже молодой женщине предстояло узнать, что, привыкнув к постоянным сплетням и слухам, он приобрел к ним отменный иммунитет и всегда предпочитал составлять собственное мнение.
– Когда он поправится?
– Трудно сказать, сир. Сломанным костям требуется несколько недель, чтобы срастись, но они не помешают ему встать через небольшое количество дней. Однако он тяжело ранен в левую руку, и эту рану придется лечить долго, причем неизвестно, насколько он сможет владеть ею после выздоровления.
Мальчик внимательно выслушал и кивнул, но продолжал хмуриться. Между его бровями залегли две глубокие складки.
– Тем не менее он достаточно поправится для того, чтобы сопровождать меня, когда я отправлюсь назад к отцу в Анжу. – Это прозвучало скорее как заявление, чем как вопрос. Ясные серые глаза пытливо смотрели на Кэтрин.
Оливер шевельнулся на носилках.
– Я достаточно поправлюсь для этого, сир, – произнес он, едва шевеля губами и не открывая глаз.
– Я говорил тебе не ходить, – склонился над ним Генрих. – Я говорил, что когда стану королем, ты получишь свои земли.
По губам Оливера скользнула тень улыбки.
– Честь требовала, – пробормотал он.
– Честь чуть не убила тебя, – растерянно пожал плечами мальчик.
– Лучше так, чем бесчестье, сир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Когда Кэтрин наконец удалось добраться до его тела, она невольно отпрянула с горьким жалобным вздохом. Здесь не было рваной плоти, не было ран, которые требовалось зашить, но всю грудь и ребра покрывали пурпурно-красные кровоподтеки. Неглубокое дыхание и стон, раздавшийся, когда она слегка надавила рукой, свидетельствовали о переломе ребер. Кэтрин чувствовала пальцами опухоли там, где были повреждены кости. Синяки заставили ее исследовать ключицу и убедиться, что на щитоносной руке она тоже сломана.
– Обычная рана, – заметил Годард, наблюдая за осмотром. – Если вывести человеку из строя плечо так, чтобы он не мог поднять щит, легко подобраться поближе и сделать с ним, что угодно.
Кэтрин содрогнулась. Это были не те подробности, какие ей особенно хотелось узнать.
– Ребра надо туго перевязать для поддержки, а для плеча и руки будет достаточно обычной повязки, – отрывисто бросила она.
– Так, выходит, он будет жить?
Кэтрин взглянула на Оливера. Она не знала, означают ли закрытые глаза то, что он отгораживается от нее, или он просто потерял сознание от истощения и боли. Скорее всего последнее, решила молодая женщина, но на случай, если он все-таки слышит, сказала:
– Я думаю, да, хотя это зависит не только от тела, но и от духа. Больше всего меня беспокоит рана на руке. Придется снять швы, а потом зашить заново, и я не знаю, насколько он сможет ею пользоваться: уж больно тяжелые повреждения.
– Я старался изо всех сил, госпожа, – встревоженно сказал Годард.
Кэтрин кивнула и выдавила слабую улыбку.
– Я знаю, что так оно и есть. Судя по всему, ты спас ему этим жизнь.
– А сейчас я могу что-нибудь сделать еще?
– Ты можешь молиться, – мрачно ответила она. – Молись так, как никогда в жизни.
Взяв себя в руки, молодая женщина принялась резать швы и заново зашивать рану. Боль привела раненого в чувство, и Годарду пришлось держать его. Кэтрин закусила губы и сосредоточилась на том, чтобы рука не дрожала, пока Оливер ругался и клял ее.
– По крайней мере, у него остались силы и желание отбиваться, – криво улыбнулся Годард.
Кэтрин с сомнением посмотрела на рану, которую только что зашила. Оливер снова потерял сознание и быстро, часто дышал.
– Будем молиться, чтобы он сохранил их, – пробормотала она. – А теперь подними его так, чтобы я могла перевязать ребра. Если мы покончим с этим сразу, то сможем наконец дать ему отдохнуть.
Она быстро замигала. Неверно поняв чувства, которые ее обуревали, Годард отрывисто проговорил:
– Он не понимал, что произносит. Это просто бред раненого.
– О, я уверена, что в тот момент он прекрасно все понимал, – улыбнулась Кэтрин сквозь новую волну слез. – Если я плачу, то только из-за того, что ради лечения пришлось причинить ему больше боли. Давай, чем раньше начнем, тем быстрее кончим. Она взялась за бинты.
Перевязка сломанных ребер длилась недолго. От близости и терпкости его тела, от ужасных синяков, которые покрывали его, Кэтрин охватывали слабость и тошнота. Гораздо легче ухаживать отстраненно, без лишних мыслей. Когда-то она касалась его гладкой, без единого пятнышка кожи в любовных объятиях, была также близка к нему, как сейчас, но только прикосновения эти вызывали удовольствие, а не тревожную жалость.
– Госпожа, с вами все хорошо? – заботливо спросил Годард, бережно опустив Оливера обратно на носилки.
– Нет, – покачала головой Кэтрин, – но я справлюсь. Она подняла голову и гневно посмотрела на слугу:
– Я никому не позволю занять мое место. Теперь он мой.
Годард серьезно кивнул, затем потянулся к кошельку на своем поясе.
– Он и прежде был ваш. Вы, наверное, захотите взять вот это.
Он отдал ей узел из волос, сплетенный Этель в то время, которое теперь казалось совсем другой жизнью.
Кэтрин взяла его и заметила, что он обгорел с одного края.
– Упал в огонь, – слегка повел плечами Годард. – Милорд не был расположен беречь его, поэтому я взял его себе, чтобы сохранить.
Молодая женщина провела пальцем по перевитым прядям.
– Ты видишь многое, верно?
Годард, смутившись, опять повел плечами.
– Я простой человек, госпожа, и вижу только то, что под самым носом.
– Именно это я и имела в виду, – печально улыбнулась ему Кэтрин. – Я…
Она резко оборвала фразу и повернулась, прерванная появлением крепкого мальчика с ярко-рыжими волосами и блестящими бледно-серыми глазами. Он был одет в запыленную тунику с порванным подолом, но расшита она была золотой нитью, а застежку плаща украшали драгоценные камни.
– Где Оливер, что с ним случилось? – властно спросил мальчик, протолкнулся к носилкам и уставился на раненого рыцаря.
– На него напали наемники, сир, – ответила Кэтрин, дипломатично добавив последнее слово, исходя из единственной догадки, что этот ребенок не может быть ни кем иным, как драгоценным принцем Генрихом. – Он ранен тяжело, но не смертельно.
Мальчик фыркнул и упер руки в бедра. Кисти были квадратные с короткими пальцами и грязными ногтями. Их тыльную сторону густо покрывали красноватые веснушки.
– Кто ты?
Взгляд его был острый и ясный, как стекло. Кэтрин почти физически ощущала вибрацию.
– Мое имя Кэтрин из Чепстоу, сир. Я умею лечить и знаю сэра Оливера.
Мальчик нахмурился.
– Я слышал о тебе.
– Надеюсь, только хорошее, сир, – улыбнулась Кэтрин, но глядя настороженно.
Генрих пожал плечами, словно ее замечание не имело смысла. Позже молодой женщине предстояло узнать, что, привыкнув к постоянным сплетням и слухам, он приобрел к ним отменный иммунитет и всегда предпочитал составлять собственное мнение.
– Когда он поправится?
– Трудно сказать, сир. Сломанным костям требуется несколько недель, чтобы срастись, но они не помешают ему встать через небольшое количество дней. Однако он тяжело ранен в левую руку, и эту рану придется лечить долго, причем неизвестно, насколько он сможет владеть ею после выздоровления.
Мальчик внимательно выслушал и кивнул, но продолжал хмуриться. Между его бровями залегли две глубокие складки.
– Тем не менее он достаточно поправится для того, чтобы сопровождать меня, когда я отправлюсь назад к отцу в Анжу. – Это прозвучало скорее как заявление, чем как вопрос. Ясные серые глаза пытливо смотрели на Кэтрин.
Оливер шевельнулся на носилках.
– Я достаточно поправлюсь для этого, сир, – произнес он, едва шевеля губами и не открывая глаз.
– Я говорил тебе не ходить, – склонился над ним Генрих. – Я говорил, что когда стану королем, ты получишь свои земли.
По губам Оливера скользнула тень улыбки.
– Честь требовала, – пробормотал он.
– Честь чуть не убила тебя, – растерянно пожал плечами мальчик.
– Лучше так, чем бесчестье, сир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137