Чарльз разволновался и принялся орать во все горло. Уильям беспомощно уставился на них обоих. Если в этом и состояло отцовство, то насколько же далеко было его представление о хорошеньком милом малыше, дрыгающем ножками на коленях своей счастливой мамочки. Юлия на время кормления ребенка выставила мужа из спальни, но ему слышно было, как он кричал и как выходила из себя Юлия.
Он постучал в дверь, и она разрешила ему войти. Лицо ее раскраснелось от гнева. Чарльз предал ее. Он выставил ее перед мужем далеко не в лучшем свете, представляя ее отнюдь не идеалом материнского совершенства. А Юлия обязана быть образцом совершенства во всем. Любая хорошая мать кормит младенца грудью, а Юлия во что бы то ни стало должна являть собой идеал жены и матери. Следовательно, она будет кормить грудью.
Дни и ночи проходили для Юлии в туманной дымке усталости. Она не была настоящей кормилицей. Грудное вскармливание требует спокойного и всепрощающего характера. Вначале она находила утомительным и скучным долгое сидение в одной позе. Однако постепенно мать и дитя втянулись в монотонность рутины, и она открыла в процессе сосания Чарльза любопытную эротичность. Как большинство матерей, родивших своих первенцев, Юлия добрую половину ночи проводила, бесконечно вскакивая с постели, чтобы подойти к детской кроватке и убедиться, дышит ли малыш. Она придвигала кроватку все ближе и ближе к своей, затем, после одной из самых беспокойных ночей, попросила Уильяма спать в комнате для гостей.
– Твой храп беспокоит малыша. Кроме того, я не слышу, дышит ли он.
Эти слова задели Уильяма, тем не менее, он воспринял свое выдворение с завидным достоинством. Разве он мог себе представить, что ему будет отказано в супружеском ложе еще целых два года. Отправив Уильяма за дверь, чувствуя себя в полной безопасности, Юлия упивалась наступившей личной свободой наедине со своим маленьким сынишкой.
Уильям проснется утром, приготовит свой завтрак, затем принесет ей чашку чая. Он мельком взглянет на Чарльза, который обычно спал в это время, затем поцелует жену в лоб и уйдет на работу. Как только за ним хлопнет дверь, Юлия откинется на подушки, расслабится и будет дожидаться пробуждения Чарльза. По утрам груди болели от прилива молока. Она считала минуты до утреннего кормления. Стрелки медленно подползали к восьми часам, и она водила пальцами по синеватым венам, распухшим и выделявшимся по обеим сторонам груди. Пробуждаясь, ребенок начинал беспокойно ворочаться, и с каждым его движением грудные соски у Юлии невыносимо напрягались и набухали, тогда она брала на руки сонного малыша и прикладывала его к груди. Младенец, почуяв запах теплого сладкого молока, внезапно широко распахивал глазенки, его десны начинали конвульсивно работать, как только он приникал к груди. Обнаружив сосок, он подсовывал под него свой язычок, чтобы удобнее было сосать. Первые глотки материнского молока всегда были очень торопливыми, и она подбадривала его, слегка покрикивая и хныча.
Боль и напряжение отступали, на смену им приходило новое сексуальное ощущение, вызванное его маленьким ротиком, тянувшим сосок. Этого чувства она никогда прежде не испытывала. Конечно, ничего общего с тем, что она ощущала с Уильямом, когда тот пытался иногда неловко забирать ее сосок губами. Когда такое случалось, она считала его идиотом, и оба смущались. То, что она испытывала с Чарльзом, было окружено гораздо более романтическим ореолом, нежели она могла себе представить, и что она связывала с кормлением грудью. Это было слишком сильное животное чувство. Ее тело вдруг бросало в жар, и внутри она ощущала непонятную истому. Часы кормления она теперь стала ждать с нетерпением. Ни в одном руководстве по уходу за ребенком ничего не говорилось об этом ощущении. Все инструкции и пояснения были слишком сухими и примитивными. Ей не с кем было поделиться своими наблюдениями. «Если бы, – размышляла она, – я вдруг столкнулась с Моной, то я бы наверняка спросила ее, нормально ли это чувство».
После окончания кормления, наступало время подъема и одевания малыша. Делая все не спеша, и мама и малыш получали громадное наслаждение. Сначала Юлия принимала ванну и одевалась сама, затем наступал черед для Чарльза. Она уже привыкала к его гениталиям. Теперь они были не такими распухшими, но она по-прежнему никак не могла приучить себя мыть под его крайней плотью. Она решила сделать ему обрезание.
– Будет гораздо чище, – заметила она про себя.
Единственным камнем преткновения в плавном и счастливом течении их бытия было приучение малыша к горшочку. В ее руководстве, сокращенном варианте книги Траби Кинга, говорилось, что мамаши должны позаботиться о том, чтобы их детки начали приучаться к горшочку, начиная с шести недель. Если им не удастся этого достичь, то ребенок обречен на нежелательные последствия в дальнейшем: испортится характер, могут возникнуть ужасные физические осложнения. Юлия имела нетерпеливый характер, и, если Чарльз не мог сходить в горшок, ее неудовольствие было очевидным. Более того, если он не ходил в горшок, а позже портил пеленку, она воспринимала это как личное оскорбление. Последующая замена пеленки сопровождалась недовольным ворчанием и всяческим выражением недовольства, уговорами и даже угрозами. По прошествии многих лет она хвасталась всем, кто интересовался, что Чарльз уже к двенадцати неделям был приучен к горшочку.
Остаток дня проходил по раз и навсегда заведенному распорядку. Домик был маленьким, но Юлия могла все утро заниматься изнурительной уборкой. В ее родном доме бездельем считалось просидеть десять минут ничего не делая. Все женщины в семье, за исключением Мэри, слыли безупречными хозяйками. Юлия считала, что вылизанный и сияющий вид комнаты отражает настроение и характер хозяйки. Уильям, с его манерой делать все как попало, никогда не отвечал высоким запросам Юлии. Каждое утро, приходя на кухню, она обнаруживала рассыпанные крошки или не могла отыскать чайную ложку. Ничто не ускользало от ее придирчивого взора. Мужу частенько приходилось выслушивать лекцию на тему о том, как лучше всего мыть посуду. Постепенно он стал все меньше и меньше заниматься делами по дому, пока в конце концов она не превратила весь дом в свою вотчину.
По вечерам, после ужина, она разрешала ему вытирать посуду. Это давало ей повод думать, какая они счастливая пара, когда делают все по общему согласию вместе. Она хвасталась хорошим отношением мужа перед своими сестрами. Теперь замуж вышла и Мэри, которая с завистью говорила:
– Жаль, что мой Джозеф не такой. Не успеет встать из-за стола, как мчится из дома как угорелый.
Когда Юлия до блеска надраивала свой дом и составляла меню на день, она размышляла над тем, как ей в жизни повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Он постучал в дверь, и она разрешила ему войти. Лицо ее раскраснелось от гнева. Чарльз предал ее. Он выставил ее перед мужем далеко не в лучшем свете, представляя ее отнюдь не идеалом материнского совершенства. А Юлия обязана быть образцом совершенства во всем. Любая хорошая мать кормит младенца грудью, а Юлия во что бы то ни стало должна являть собой идеал жены и матери. Следовательно, она будет кормить грудью.
Дни и ночи проходили для Юлии в туманной дымке усталости. Она не была настоящей кормилицей. Грудное вскармливание требует спокойного и всепрощающего характера. Вначале она находила утомительным и скучным долгое сидение в одной позе. Однако постепенно мать и дитя втянулись в монотонность рутины, и она открыла в процессе сосания Чарльза любопытную эротичность. Как большинство матерей, родивших своих первенцев, Юлия добрую половину ночи проводила, бесконечно вскакивая с постели, чтобы подойти к детской кроватке и убедиться, дышит ли малыш. Она придвигала кроватку все ближе и ближе к своей, затем, после одной из самых беспокойных ночей, попросила Уильяма спать в комнате для гостей.
– Твой храп беспокоит малыша. Кроме того, я не слышу, дышит ли он.
Эти слова задели Уильяма, тем не менее, он воспринял свое выдворение с завидным достоинством. Разве он мог себе представить, что ему будет отказано в супружеском ложе еще целых два года. Отправив Уильяма за дверь, чувствуя себя в полной безопасности, Юлия упивалась наступившей личной свободой наедине со своим маленьким сынишкой.
Уильям проснется утром, приготовит свой завтрак, затем принесет ей чашку чая. Он мельком взглянет на Чарльза, который обычно спал в это время, затем поцелует жену в лоб и уйдет на работу. Как только за ним хлопнет дверь, Юлия откинется на подушки, расслабится и будет дожидаться пробуждения Чарльза. По утрам груди болели от прилива молока. Она считала минуты до утреннего кормления. Стрелки медленно подползали к восьми часам, и она водила пальцами по синеватым венам, распухшим и выделявшимся по обеим сторонам груди. Пробуждаясь, ребенок начинал беспокойно ворочаться, и с каждым его движением грудные соски у Юлии невыносимо напрягались и набухали, тогда она брала на руки сонного малыша и прикладывала его к груди. Младенец, почуяв запах теплого сладкого молока, внезапно широко распахивал глазенки, его десны начинали конвульсивно работать, как только он приникал к груди. Обнаружив сосок, он подсовывал под него свой язычок, чтобы удобнее было сосать. Первые глотки материнского молока всегда были очень торопливыми, и она подбадривала его, слегка покрикивая и хныча.
Боль и напряжение отступали, на смену им приходило новое сексуальное ощущение, вызванное его маленьким ротиком, тянувшим сосок. Этого чувства она никогда прежде не испытывала. Конечно, ничего общего с тем, что она ощущала с Уильямом, когда тот пытался иногда неловко забирать ее сосок губами. Когда такое случалось, она считала его идиотом, и оба смущались. То, что она испытывала с Чарльзом, было окружено гораздо более романтическим ореолом, нежели она могла себе представить, и что она связывала с кормлением грудью. Это было слишком сильное животное чувство. Ее тело вдруг бросало в жар, и внутри она ощущала непонятную истому. Часы кормления она теперь стала ждать с нетерпением. Ни в одном руководстве по уходу за ребенком ничего не говорилось об этом ощущении. Все инструкции и пояснения были слишком сухими и примитивными. Ей не с кем было поделиться своими наблюдениями. «Если бы, – размышляла она, – я вдруг столкнулась с Моной, то я бы наверняка спросила ее, нормально ли это чувство».
После окончания кормления, наступало время подъема и одевания малыша. Делая все не спеша, и мама и малыш получали громадное наслаждение. Сначала Юлия принимала ванну и одевалась сама, затем наступал черед для Чарльза. Она уже привыкала к его гениталиям. Теперь они были не такими распухшими, но она по-прежнему никак не могла приучить себя мыть под его крайней плотью. Она решила сделать ему обрезание.
– Будет гораздо чище, – заметила она про себя.
Единственным камнем преткновения в плавном и счастливом течении их бытия было приучение малыша к горшочку. В ее руководстве, сокращенном варианте книги Траби Кинга, говорилось, что мамаши должны позаботиться о том, чтобы их детки начали приучаться к горшочку, начиная с шести недель. Если им не удастся этого достичь, то ребенок обречен на нежелательные последствия в дальнейшем: испортится характер, могут возникнуть ужасные физические осложнения. Юлия имела нетерпеливый характер, и, если Чарльз не мог сходить в горшок, ее неудовольствие было очевидным. Более того, если он не ходил в горшок, а позже портил пеленку, она воспринимала это как личное оскорбление. Последующая замена пеленки сопровождалась недовольным ворчанием и всяческим выражением недовольства, уговорами и даже угрозами. По прошествии многих лет она хвасталась всем, кто интересовался, что Чарльз уже к двенадцати неделям был приучен к горшочку.
Остаток дня проходил по раз и навсегда заведенному распорядку. Домик был маленьким, но Юлия могла все утро заниматься изнурительной уборкой. В ее родном доме бездельем считалось просидеть десять минут ничего не делая. Все женщины в семье, за исключением Мэри, слыли безупречными хозяйками. Юлия считала, что вылизанный и сияющий вид комнаты отражает настроение и характер хозяйки. Уильям, с его манерой делать все как попало, никогда не отвечал высоким запросам Юлии. Каждое утро, приходя на кухню, она обнаруживала рассыпанные крошки или не могла отыскать чайную ложку. Ничто не ускользало от ее придирчивого взора. Мужу частенько приходилось выслушивать лекцию на тему о том, как лучше всего мыть посуду. Постепенно он стал все меньше и меньше заниматься делами по дому, пока в конце концов она не превратила весь дом в свою вотчину.
По вечерам, после ужина, она разрешала ему вытирать посуду. Это давало ей повод думать, какая они счастливая пара, когда делают все по общему согласию вместе. Она хвасталась хорошим отношением мужа перед своими сестрами. Теперь замуж вышла и Мэри, которая с завистью говорила:
– Жаль, что мой Джозеф не такой. Не успеет встать из-за стола, как мчится из дома как угорелый.
Когда Юлия до блеска надраивала свой дом и составляла меню на день, она размышляла над тем, как ей в жизни повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156