– И что бы он не принес на кухню, все показывал Юлии с такой гордостью, что ей ничего не оставалось, как восхищаться этими овощами, чтобы не разочаровать мужа.
«Насколько непритязательный человек: как мало ему надо для счастья», – думала Юлия. Изредка они ходили в кино, оставляя детей под присмотром пожилой соседки. Юлии нравились американские фильмы с красивыми танцами и любовными драмами, а Уильям предпочитал вестерны. Если фильм оказывался скучным, тогда проявлялась дурная привычка Уильяма: он откидывал голову на спинку сидения и громко храпел.
В последний раз, когда они ходили вместе в кино, вдруг во время особо страстной сцены фильма раздался необыкновенно раскатистый и заливистый храп.
– Проснись! – зашипела Юлия, пихая его локтями в бок, – проснись, идиот!
Уильям, крепко заснув, почувствовал резкую боль от ее острого локтя и подпрыгнул.
– Что? Что? В чем дело? – к тому времени зрители зашипели на них обоих. Юлия в слезах ринулась к выходу, Уильям последовал за ней.
– Я больше никогда не пойду с тобой в кино, – рыдала она. – Я не позволю тебе делать из меня идиотку!
Уильям покраснел и совершенно растерялся. «Как может тот, кто ненавидит любое проявление романтических чувств дома, сидеть и пялиться во все глаза на это на экране. От этого, кажется, можно свихнуться», – думал он про себя. Однако вслух не произнес ни слова, поскольку считал, что ему повезло с такой женой, как Юлия. Она безупречно вела хозяйство, и у них было двое прекрасных детей. Только вот время от времени его мучила невыносимая боль в пояснице. Иногда вид полногрудой девушки, пришедшей к нему в лавку, дико возбуждал его и он оказывался на грани вероломства. Дома, несмотря на то что они с Юлией спали в одной кровати, она крайне редко позволяла ему заниматься любовью. Даже в тех случаях, а их можно было сосчитать на пальцах, когда Юлия разрешала супружескую близость, он знал о ее неприязни к этому акту и чувствовал себя скотиной за подобное осквернение ее тела.
Много лет спустя он вынужден был признаться Чарльзу во время одной из не частых бесед на весьма щекотливую тему:
– Видишь ли, секс – это не совсем то, что нам подают в красивой упаковке.
В ответ Чарльз только снисходительно улыбнулся. К тому времени ему было известно о сексе все.
– Думаю, ты прав, отец! – Они возвращались домой пешком в полном молчании, и Уильям ощущал горькое чувство невостребованной необходимости поговорить со своим сыном, а Чарльз тем временем представлял теплый и влажный гротик Бренды Мейсон.
Хулиганство на игровой площадке в начальной школе не прекращалось. К счастью, Чарльз нашел себе друга, который даже не показался мальчику чужаком.
– Ты тоже из Уэллса? – спросил его Чарльз, набравшись храбрости.
– Нет, я – еврей.
– Как это? – удивился Чарльз.
– Это такая религия. Она отличается от протестантской и католической… просто отличается, и все.
Чарльз посмотрел на него.
– Как тебя зовут?
– Эммануэль. Но многие называют меня просто Муня.
– Меня зовут Чарльз Хантер, – и очень церемонно (как учила мама) пожал Эммануэлю руку. Вскоре дети стали неразлучными друзьями.
Юлия обрадовалась, услышав о новом друге Чарльза, но радость слегка померкла, когда она узнала его имя – Эммануэль Коухен.
– Чем занимается его отец? – спросила она у Чарльза, выискивая зацепку, чтобы отнести его к разряду «плебеев», неподходящих для дружбы с Чарльзом.
– Кажется, он говорил, что отец владеет в Бридпорте мужской галантереей «Бентли».
– Ну, ладно, пусть так, – ответила Юлия. – Пригласи его на чай, а там – посмотрим.
Чарльз обрадовался приглашению на чай, так как оно означало реальную возможность обрести собственного друга. Тогда у него имелась только сестренка, младше его на два года, но уже сейчас это была мама в миниатюре. Тем не менее, у него оставалось на себя мало времени. Мать проверяла, чтобы он, придя из школы, умыл лицо и руки, затем выпил чашку чая с пирожным. Сразу после этого ему следовало подняться в свою комнату и заниматься. Даже перед тем, как Чарльзу еще только предстояло пойти в начальную школу, Юлия уже обучала его чтению и письму. В раннем возрасте, когда было поменьше работы по дому, она задавала ему примеры и предлагала темы для небольших рассказов. Она нисколько не сомневалась, что ее сын – гений, что наступит тот счастливый день, когда этот факт признает весь мир.
В отношении Элизабет она так не волновалась. Гораздо важнее научить ее вести хозяйство и готовить, а потом удачно выдать замуж. Дочь помогала матери во всем. Она была жизнерадостным и благоразумным ребенком. Очень быстро раскусив требовательный и вспыльчивый характер матери, она старалась как можно меньше выводить ее из себя. Элизабет пыталась наладить взаимоотношения с отцом, однако он годился только в детстве, пока она была совсем крошкой и каталась на его большом колене. Как только девочка научилась самостоятельно ходить, между ними начала расти полоса отчуждения. Его прохладное отношение обижало ее, и она начинала расспрашивать мать.
– Видишь ли, папочка родился в очень грубой семье и не может по-настоящему понимать таких людей, как мы. Он нашел свое счастье в саду. Но я знаю, это очень спокойный (здесь, вне всяких сомнений, она и ребенок безошибочно понимали «скучный зануда») и хороший человек. Очень порядочный. Любит семью, не пьет и не гуляет с другими женщинами. Не то, что некоторые из тех, кого я знаю.
Произнося эти слова, она поджимала губы и готова была расплакаться, все время вспоминая дядю Макса. К тому времени в доме появился телефон, и по проводам почти каждый день приходили сообщения о проделках дяди Макса.
Наконец наступил долгожданный день, когда Муня со своей мамой должны были прийти на чай. Госпожа Коухен оказалась особой очень взвинченной, как натянутая струна. Она мнила себя интеллектуалкой. Больше всего на Юлию произвели впечатление ее рассуждения о литературе графства Дорсет. Женщины прекрасно поладили и нашли общий язык. Руфь Коухен пообещала в следующий раз дать Юлии несколько книг, и обе они не могли нарадоваться за своих сыновей. Мальчики чинно сидели рядом во время всей церемонии чаепития.
– Сначала налить молока или чай? – непринужденно спросила Юлия.
– Сначала – чай, – ответила Руфь.
Юлия покраснела от гнева, однако ее восхищение Руфью не знало границ. Наконец-то она могла у кого-то поучиться. После чая мальчики поднялись поиграть в комнату Чарльза. Муня присел на одну из двух одинаковых кроватей, огляделся и сказал:
– У тебя тут чисто. Чарльз рассмеялся.
– В нашем доме нет ни пылинки. Будь уверен, моя мать только и делает, что каждый день выискивает пыль под кроватями. Твоя тоже такая?
– Нет. Зато она помешена на литературе и искусстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
«Насколько непритязательный человек: как мало ему надо для счастья», – думала Юлия. Изредка они ходили в кино, оставляя детей под присмотром пожилой соседки. Юлии нравились американские фильмы с красивыми танцами и любовными драмами, а Уильям предпочитал вестерны. Если фильм оказывался скучным, тогда проявлялась дурная привычка Уильяма: он откидывал голову на спинку сидения и громко храпел.
В последний раз, когда они ходили вместе в кино, вдруг во время особо страстной сцены фильма раздался необыкновенно раскатистый и заливистый храп.
– Проснись! – зашипела Юлия, пихая его локтями в бок, – проснись, идиот!
Уильям, крепко заснув, почувствовал резкую боль от ее острого локтя и подпрыгнул.
– Что? Что? В чем дело? – к тому времени зрители зашипели на них обоих. Юлия в слезах ринулась к выходу, Уильям последовал за ней.
– Я больше никогда не пойду с тобой в кино, – рыдала она. – Я не позволю тебе делать из меня идиотку!
Уильям покраснел и совершенно растерялся. «Как может тот, кто ненавидит любое проявление романтических чувств дома, сидеть и пялиться во все глаза на это на экране. От этого, кажется, можно свихнуться», – думал он про себя. Однако вслух не произнес ни слова, поскольку считал, что ему повезло с такой женой, как Юлия. Она безупречно вела хозяйство, и у них было двое прекрасных детей. Только вот время от времени его мучила невыносимая боль в пояснице. Иногда вид полногрудой девушки, пришедшей к нему в лавку, дико возбуждал его и он оказывался на грани вероломства. Дома, несмотря на то что они с Юлией спали в одной кровати, она крайне редко позволяла ему заниматься любовью. Даже в тех случаях, а их можно было сосчитать на пальцах, когда Юлия разрешала супружескую близость, он знал о ее неприязни к этому акту и чувствовал себя скотиной за подобное осквернение ее тела.
Много лет спустя он вынужден был признаться Чарльзу во время одной из не частых бесед на весьма щекотливую тему:
– Видишь ли, секс – это не совсем то, что нам подают в красивой упаковке.
В ответ Чарльз только снисходительно улыбнулся. К тому времени ему было известно о сексе все.
– Думаю, ты прав, отец! – Они возвращались домой пешком в полном молчании, и Уильям ощущал горькое чувство невостребованной необходимости поговорить со своим сыном, а Чарльз тем временем представлял теплый и влажный гротик Бренды Мейсон.
Хулиганство на игровой площадке в начальной школе не прекращалось. К счастью, Чарльз нашел себе друга, который даже не показался мальчику чужаком.
– Ты тоже из Уэллса? – спросил его Чарльз, набравшись храбрости.
– Нет, я – еврей.
– Как это? – удивился Чарльз.
– Это такая религия. Она отличается от протестантской и католической… просто отличается, и все.
Чарльз посмотрел на него.
– Как тебя зовут?
– Эммануэль. Но многие называют меня просто Муня.
– Меня зовут Чарльз Хантер, – и очень церемонно (как учила мама) пожал Эммануэлю руку. Вскоре дети стали неразлучными друзьями.
Юлия обрадовалась, услышав о новом друге Чарльза, но радость слегка померкла, когда она узнала его имя – Эммануэль Коухен.
– Чем занимается его отец? – спросила она у Чарльза, выискивая зацепку, чтобы отнести его к разряду «плебеев», неподходящих для дружбы с Чарльзом.
– Кажется, он говорил, что отец владеет в Бридпорте мужской галантереей «Бентли».
– Ну, ладно, пусть так, – ответила Юлия. – Пригласи его на чай, а там – посмотрим.
Чарльз обрадовался приглашению на чай, так как оно означало реальную возможность обрести собственного друга. Тогда у него имелась только сестренка, младше его на два года, но уже сейчас это была мама в миниатюре. Тем не менее, у него оставалось на себя мало времени. Мать проверяла, чтобы он, придя из школы, умыл лицо и руки, затем выпил чашку чая с пирожным. Сразу после этого ему следовало подняться в свою комнату и заниматься. Даже перед тем, как Чарльзу еще только предстояло пойти в начальную школу, Юлия уже обучала его чтению и письму. В раннем возрасте, когда было поменьше работы по дому, она задавала ему примеры и предлагала темы для небольших рассказов. Она нисколько не сомневалась, что ее сын – гений, что наступит тот счастливый день, когда этот факт признает весь мир.
В отношении Элизабет она так не волновалась. Гораздо важнее научить ее вести хозяйство и готовить, а потом удачно выдать замуж. Дочь помогала матери во всем. Она была жизнерадостным и благоразумным ребенком. Очень быстро раскусив требовательный и вспыльчивый характер матери, она старалась как можно меньше выводить ее из себя. Элизабет пыталась наладить взаимоотношения с отцом, однако он годился только в детстве, пока она была совсем крошкой и каталась на его большом колене. Как только девочка научилась самостоятельно ходить, между ними начала расти полоса отчуждения. Его прохладное отношение обижало ее, и она начинала расспрашивать мать.
– Видишь ли, папочка родился в очень грубой семье и не может по-настоящему понимать таких людей, как мы. Он нашел свое счастье в саду. Но я знаю, это очень спокойный (здесь, вне всяких сомнений, она и ребенок безошибочно понимали «скучный зануда») и хороший человек. Очень порядочный. Любит семью, не пьет и не гуляет с другими женщинами. Не то, что некоторые из тех, кого я знаю.
Произнося эти слова, она поджимала губы и готова была расплакаться, все время вспоминая дядю Макса. К тому времени в доме появился телефон, и по проводам почти каждый день приходили сообщения о проделках дяди Макса.
Наконец наступил долгожданный день, когда Муня со своей мамой должны были прийти на чай. Госпожа Коухен оказалась особой очень взвинченной, как натянутая струна. Она мнила себя интеллектуалкой. Больше всего на Юлию произвели впечатление ее рассуждения о литературе графства Дорсет. Женщины прекрасно поладили и нашли общий язык. Руфь Коухен пообещала в следующий раз дать Юлии несколько книг, и обе они не могли нарадоваться за своих сыновей. Мальчики чинно сидели рядом во время всей церемонии чаепития.
– Сначала налить молока или чай? – непринужденно спросила Юлия.
– Сначала – чай, – ответила Руфь.
Юлия покраснела от гнева, однако ее восхищение Руфью не знало границ. Наконец-то она могла у кого-то поучиться. После чая мальчики поднялись поиграть в комнату Чарльза. Муня присел на одну из двух одинаковых кроватей, огляделся и сказал:
– У тебя тут чисто. Чарльз рассмеялся.
– В нашем доме нет ни пылинки. Будь уверен, моя мать только и делает, что каждый день выискивает пыль под кроватями. Твоя тоже такая?
– Нет. Зато она помешена на литературе и искусстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156