Она постучала в дверь, и викарий увидел маленькую, пухлую седовласую женщину, которая с тревогой смотрела на него.
– Кто-нибудь умер? – спросила она, с трудом удерживая дрожавшие руки.
– Да, дорогая моя. Лионел Кавендиш умер, упав с лошади. Вы его знали?
– Да, немного, – ответила она. – Спасибо. – Она отвернулась, и слезы ручьем хлынули по ее щекам. Весь обратный путь в машине она в голос рыдала.
Вернувшись в свой маленький домик, Регина вошла в крошечную гостиную, села у камина, глядя на языки пламени, и почувствовала, что его больше нет, что он никогда больше не подъедет к этому домику в своем новомодном автомобиле. Она больше не услышит скрип открываемой им калитки и не будет замирать у входа, ожидая, когда же он откроет калитку и войдет, а она бросится к нему и ощутит волну теплого мужского резковатого запаха, когда он заключит ее в свои исполинские объятия.
Ночь она провела, сидя в их огромном любимом Викторианском кресле. Этому креслу они доверяли свои тайны, опасения и порой занимались на нем любовью при свете камина. Она садилась к нему на колени и любила наблюдать за выражением его освещенного бликами огня лица в наивысший момент их страсти. Выражение всегда было примитивным и радостным, а его нежность в эти моменты – такой трогательной, что любовь была для нее самым драгоценным сокровищем. Память воскресила все золотые моменты их жизни вдвоем, и Регина просидела, улыбаясь сквозь светлые потоки слез, до рассвета. Затем прошла в спальню и на несколько часов забылась во сне.
Похороны получились напыщенными и формальными. Прежде чем забили крышку гроба, Беа вошла в комнату взглянуть на него в последний раз. Смерть придала его коже серовато-землистый оттенок, но он все еще хорошо выглядел. Вдруг она заметила внезапную вспышку от пламени свечи на его печатке, которую он всегда носил на мизинце. Это она приняла как знамение и приказ от него никогда не расставаться с колечком. Она приподняла руку покойного и сняла с пальца кольцо. Затем в последний раз поцеловала отца и надела его кольцо на свой безымянный палец.
Вошли гробовщики, и Беа присоединилась к Эмили, чтобы занять свои места в похоронной процессии. Эмили настоятельно упросила Беа сесть в главную траурную машину. Остальные члены семейства, рассевшись по другим автомобилям, всю дорогу бранились и ссорились. Процессия медленно направилась к Эксминстерской церкви, которая стояла в центре небольшого провинциального городка. В церкви было полным-полно народу, и вся панихида просто ошеломила женщин. Когда гроб внесли внутрь и поставили на подмости, Беа поразилась его огромным размерам. Каким же, поистине, великаном был ее отец. Она никак не могла смириться с торжественностью и неповторимостью этого момента, ей не верилось, что отец больше никогда не рассмеется своим густым раскатистым смехом, казалось, что он вот-вот поднимется из этого деревянного ящика.
В церкви было так много народу, что мало кто обратил внимание на маленькую унылую фигурку, забившуюся в самый дальний угол. Когда гроб на длинных веревках осторожно опускали в могилу, вырытую на кладбище возле церкви, никто не видел ту же маленькую фигурку, поодаль стоявшую, спрятавшись за памятник на другой могиле. Как только гроб засыпали землей и священник произнес несколько подобающих случаю скорбных слов, Эмили тихонько увела Беа прочь, и они направились к стоящим машинам, ожидавшим, чтобы увезти друзей и родственников покойного на традиционный поминальный обед.
Элизабет к тому времени была уже инвалидом и передвигалась на коляске. Двое ее детей, чуть постарше, чем Беа, уверенно встали на ноги: сын стал биржевым брокером, а Амелия удачно вышла замуж.
– Она теперь почтенная дама, – сказала Элизабет, обращаясь к Беа. Слегка усмехнувшись своим мыслям, она провела по волосам Беа.
– Боже мой, Беатрис, что бы случилось с тобой, если бы Лионел решился и отдал тебя мне, когда ты была еще младенцем? Теперь бы ты была уже замужем и имела бы кучу детей.
Беа в ответ улыбнулась тетушке.
– Что Бог ни делает – все к лучшему, тетя Элизабет. Отцу без меня было бы страшно одиноко, а в отношении брака, так я никогда не хотела бы себе такой участи. Я еще не встречала ни одной достойной друг друга четы. По характеру я не склонна подчиняться чьей-нибудь воле, тем более, власти, которой мужчина наделен в семье в качестве супруга. В настоящее время мы, женщины, обладаем огромной свободой, так как в военное время мы нужны обществу. Но как только вернутся мужчины, у женщин отберут все возможности работать и они снова будут вынуждены сидеть дома.
– Беатрис, ты же не веришь по-настоящему в эту очередную ерунду феминизма, – сказала Элизабет.
Другие гости нетерпеливо ожидали Беа, чтобы выразить свои соболезнования, поэтому она только улыбнулась и оставила Элизабет, чтобы поговорить об отце с другими людьми, которые знали его столько лет.
Многие из собравшихся осторожно интересовались тем, что Беа собирается теперь делать одна в этом громадном доме. Она еще совсем не задумывалась над этим вопросом. В тот вечер, глядя из окна его спальни, все еще хранившей множество вещей Лионела, Беа задумалась над тем, что пора бы ей позаботиться о своем будущем. Она открыла левую створку большого шкафа в Эдвардианском стиле и провела пальцами по висевшим в ряд отцовским костюмам. Большинство из них были из шерсти для повседневной носки, только несколько – для деловых поездок в Лондон. На полках в средней секции лежали рубашки и белье. У отца была страсть собирать носки. Беа улыбнулась, вспомнив, как каждое Рождество он непременно включал пару носков в список своих подарков. Его серебряные щетки для волос лежали на туалетном столике, а рядом стояла коробочка с коллекцией запонок. Она взяла щетку для волос и ощутила знакомый запах. Пройдет время, и Беа начнет даже клясться в том, что видела его мельком, когда он повернул за угол коридора или прошел в комнату. Но никогда она не видела всей его фигуры: то это была спина, то – затылок.
Однако больше всего она скучала без его ночного храпа. Лионел всегда сильно храпел по ночам, и этот шум обычно оставался для Беа гарантией того, что отец находится дома. Теперь по дому бесшумно передвигались только две женщины, переставляя с места на место разные вещи и наводя порядок в доме, где было столько людей, пришедших выразить свои соболезнования.
Беа решила отложить свои раздумья о планах на будущее до тех пор, пока не прочтут завещание отца, и эта процедура была запланирована на следующую неделю в среду.
День в среду выдался ясным и солнечным. В доме приготовили библиотеку, поэтому Беа и все извещенные о получении наследства члены семьи сидели в первом ряду на стульях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Кто-нибудь умер? – спросила она, с трудом удерживая дрожавшие руки.
– Да, дорогая моя. Лионел Кавендиш умер, упав с лошади. Вы его знали?
– Да, немного, – ответила она. – Спасибо. – Она отвернулась, и слезы ручьем хлынули по ее щекам. Весь обратный путь в машине она в голос рыдала.
Вернувшись в свой маленький домик, Регина вошла в крошечную гостиную, села у камина, глядя на языки пламени, и почувствовала, что его больше нет, что он никогда больше не подъедет к этому домику в своем новомодном автомобиле. Она больше не услышит скрип открываемой им калитки и не будет замирать у входа, ожидая, когда же он откроет калитку и войдет, а она бросится к нему и ощутит волну теплого мужского резковатого запаха, когда он заключит ее в свои исполинские объятия.
Ночь она провела, сидя в их огромном любимом Викторианском кресле. Этому креслу они доверяли свои тайны, опасения и порой занимались на нем любовью при свете камина. Она садилась к нему на колени и любила наблюдать за выражением его освещенного бликами огня лица в наивысший момент их страсти. Выражение всегда было примитивным и радостным, а его нежность в эти моменты – такой трогательной, что любовь была для нее самым драгоценным сокровищем. Память воскресила все золотые моменты их жизни вдвоем, и Регина просидела, улыбаясь сквозь светлые потоки слез, до рассвета. Затем прошла в спальню и на несколько часов забылась во сне.
Похороны получились напыщенными и формальными. Прежде чем забили крышку гроба, Беа вошла в комнату взглянуть на него в последний раз. Смерть придала его коже серовато-землистый оттенок, но он все еще хорошо выглядел. Вдруг она заметила внезапную вспышку от пламени свечи на его печатке, которую он всегда носил на мизинце. Это она приняла как знамение и приказ от него никогда не расставаться с колечком. Она приподняла руку покойного и сняла с пальца кольцо. Затем в последний раз поцеловала отца и надела его кольцо на свой безымянный палец.
Вошли гробовщики, и Беа присоединилась к Эмили, чтобы занять свои места в похоронной процессии. Эмили настоятельно упросила Беа сесть в главную траурную машину. Остальные члены семейства, рассевшись по другим автомобилям, всю дорогу бранились и ссорились. Процессия медленно направилась к Эксминстерской церкви, которая стояла в центре небольшого провинциального городка. В церкви было полным-полно народу, и вся панихида просто ошеломила женщин. Когда гроб внесли внутрь и поставили на подмости, Беа поразилась его огромным размерам. Каким же, поистине, великаном был ее отец. Она никак не могла смириться с торжественностью и неповторимостью этого момента, ей не верилось, что отец больше никогда не рассмеется своим густым раскатистым смехом, казалось, что он вот-вот поднимется из этого деревянного ящика.
В церкви было так много народу, что мало кто обратил внимание на маленькую унылую фигурку, забившуюся в самый дальний угол. Когда гроб на длинных веревках осторожно опускали в могилу, вырытую на кладбище возле церкви, никто не видел ту же маленькую фигурку, поодаль стоявшую, спрятавшись за памятник на другой могиле. Как только гроб засыпали землей и священник произнес несколько подобающих случаю скорбных слов, Эмили тихонько увела Беа прочь, и они направились к стоящим машинам, ожидавшим, чтобы увезти друзей и родственников покойного на традиционный поминальный обед.
Элизабет к тому времени была уже инвалидом и передвигалась на коляске. Двое ее детей, чуть постарше, чем Беа, уверенно встали на ноги: сын стал биржевым брокером, а Амелия удачно вышла замуж.
– Она теперь почтенная дама, – сказала Элизабет, обращаясь к Беа. Слегка усмехнувшись своим мыслям, она провела по волосам Беа.
– Боже мой, Беатрис, что бы случилось с тобой, если бы Лионел решился и отдал тебя мне, когда ты была еще младенцем? Теперь бы ты была уже замужем и имела бы кучу детей.
Беа в ответ улыбнулась тетушке.
– Что Бог ни делает – все к лучшему, тетя Элизабет. Отцу без меня было бы страшно одиноко, а в отношении брака, так я никогда не хотела бы себе такой участи. Я еще не встречала ни одной достойной друг друга четы. По характеру я не склонна подчиняться чьей-нибудь воле, тем более, власти, которой мужчина наделен в семье в качестве супруга. В настоящее время мы, женщины, обладаем огромной свободой, так как в военное время мы нужны обществу. Но как только вернутся мужчины, у женщин отберут все возможности работать и они снова будут вынуждены сидеть дома.
– Беатрис, ты же не веришь по-настоящему в эту очередную ерунду феминизма, – сказала Элизабет.
Другие гости нетерпеливо ожидали Беа, чтобы выразить свои соболезнования, поэтому она только улыбнулась и оставила Элизабет, чтобы поговорить об отце с другими людьми, которые знали его столько лет.
Многие из собравшихся осторожно интересовались тем, что Беа собирается теперь делать одна в этом громадном доме. Она еще совсем не задумывалась над этим вопросом. В тот вечер, глядя из окна его спальни, все еще хранившей множество вещей Лионела, Беа задумалась над тем, что пора бы ей позаботиться о своем будущем. Она открыла левую створку большого шкафа в Эдвардианском стиле и провела пальцами по висевшим в ряд отцовским костюмам. Большинство из них были из шерсти для повседневной носки, только несколько – для деловых поездок в Лондон. На полках в средней секции лежали рубашки и белье. У отца была страсть собирать носки. Беа улыбнулась, вспомнив, как каждое Рождество он непременно включал пару носков в список своих подарков. Его серебряные щетки для волос лежали на туалетном столике, а рядом стояла коробочка с коллекцией запонок. Она взяла щетку для волос и ощутила знакомый запах. Пройдет время, и Беа начнет даже клясться в том, что видела его мельком, когда он повернул за угол коридора или прошел в комнату. Но никогда она не видела всей его фигуры: то это была спина, то – затылок.
Однако больше всего она скучала без его ночного храпа. Лионел всегда сильно храпел по ночам, и этот шум обычно оставался для Беа гарантией того, что отец находится дома. Теперь по дому бесшумно передвигались только две женщины, переставляя с места на место разные вещи и наводя порядок в доме, где было столько людей, пришедших выразить свои соболезнования.
Беа решила отложить свои раздумья о планах на будущее до тех пор, пока не прочтут завещание отца, и эта процедура была запланирована на следующую неделю в среду.
День в среду выдался ясным и солнечным. В доме приготовили библиотеку, поэтому Беа и все извещенные о получении наследства члены семьи сидели в первом ряду на стульях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156