В конце концов она победила. Когда ей вручили букет цветов и стали надевать ленту победительницы, выяснилось, что для ее груди лента маловата, и пришлось принести другую.
Победительницу конкурса награждали поездкой в Нью-Йорк и сразу включали в альбомы моделей агентства «Этуаль». Скоро она снова встретится с Чарли. Как сумасшедшая вбежала она в их с Еленой маленькую квартирку на Коллинз-стрит, полная решимости покончить с флоридской жизнью как можно скорее. У нее не было ни документов, ни законного статуса, но была решимость уехать отсюда и никогда больше не возвращаться. Собрав чемоданы, она почувствовала укол совести – бросает Елену, даже не попрощавшись. Джиджи написала записку и оставила ее на кухонном столе. Ладно, потом позвоню, из Нью-Йорка, подумала она.
«Ведь она мне не мать, – убеждала она себя в самолете и яростно жевала резинку, чтобы успокоить нервы. – Никакая она мне не мать. И вообще плевать я на нее хотела».
Но, приземлившись в аэропорту Кеннеди, Джиджи сразу же побежала к телефону. Ей вдруг стало страшно. Была уже поздняя ночь, а у нее, кроме «скверных бабок» и адреса агентства «Этуаль», ничего и никого в этом огромном незнакомом городе не было.
Трубку в Майами взяла соседка. Джиджи? Наконец-то! Откуда? Они искали ее. Обыскали весь Саут-Бич. Елена? Она очень волновалась. Ее больше нет. Как, как – вот так. Сердце или кровоизлияние в мозг, да какая разница. Она умерла в машине «скорой помощи», по дороге в больницу.
И так вышло, что первую свою ночь в Нью-Йорке, первую ночь новой своей жизни, Джиджи провела в слезах. Она рыдала, сама не понимая почему, о несчастной женщине, на которую, как всегда считала, ей, в сущности, было наплевать.
ЛОНДОН, 1993
– Пведставляешь себе, довогуша. Вазве я могла мечтать, что она вывастет и пводолжит твадиции нашей семьи. Конечно, внешние данные у нее не то что у ее бабушки или у меня – бедняжка пошла в отца, – но я со своей стовоны сделаю все возможное, чтобы…
Достопочтенная Челеста Фэрфакс заткнула уши руками. Мамочка вела ежедневный телефонный разговор со своей сестрой «Пвимвозой». Шестнадцатилетняя Челеста, младшая дочь выдающегося историка лорда Фэрфакса, приехала домой на летние каникулы из Уилтшира, где училась в закрытом элитарном пансионе Святой Марии в Калне. Если мамочка постарается, то Челесте не придется осенью туда возвращаться.
У леди Пруденс Фэрфакс – или Пвуденс, как она, не выговаривавшая букву «р», называла себя – были свои представления о великосветской «воскоши».
– Пвимвоз, милочка, я ведь еще помню этот день – на мне было такое платье, много-много обовочек – когда Бейли сфотогвафивовал меня в певвый ваз…
– И последний, – прошипела Челеста сквозь стиснутые зубы. Леди Пруденс считала себя выдающейся манекенщицей шестидесятых, и, если ее послушать, можно было подумать, что она была главной соперницей знаменитой Джин Шримптон. На самом деле она всего несколько раз прошлась по подиуму на показе в Беркли, а знаменитый Дэвид Бейли снимал ее единственный раз для рекламы косметики, да и то это был групповой снимок, и Пруденс была на нем в компании девятнадцати других девушек. Насколько Челеста могла себе представить, мать в свое время была обычной великосветской куколкой (и при том скорее с Итон-сквер, чем с Кингс роуд) до тех пор, пока не окрутила одного из самых завидных женихов Англии Хьюго Фэрфакса, красавца, выпускника Кембриджа и наследника родового поместья «Тривейн» в туманном Девоншире, с романтическим домом в готическом стиле и огромными угодьями. Никто не мог понять, как блистательный красавец Хьюго мог жениться на такой серой и никчемной пустышке, как Пруденс Пикеринг, хотя, с другой стороны, все признавали, что в том сезоне Пруденс и Примроз Пикеринг, «божественные близняшки из Хенли-на-Темзе», произвели в обществе настоящий фурор. Одни объясняли странный брак обычным притяжением противоположностей, другие, кто поциничней, говорили, что Пруденс просто погналась за титулом.
Челеста росла в «Тривейне», как маленькая разбойница. Отец большую часть времени проводил в библиотеке и, похоже, к превеликому огорчению Пруденс, считал совершенно нормальным, что их своенравная и упрямая дочь целыми днями бродит по лесу или скачет на неоседланной лошади, напялив на себя какие-то допотопные лохмотья, которые она Бог знает где откопала. Ко всему прочему с возрастом лицо Челесты все менее походило на субтильно-кукольное личико Пруденс, в нем явственно проступали крупные отцовские черты. Челеста была высоким угловатым подростком с выступающими скулами, длинным носом и большим, странным ртом. Длинные каштановые волосы как щупальца вились по ее худенькой спине.
Однажды в полдень Пруденс перед объективом фотографа из журнала «Татлер» расставляла вазы с цветами в Большом зале поместья. Челеста случайно забрела туда, и вид у нее был такой растрепанный, что в первое мгновение мать не узнала собственную дочь: Пруденс показалось, что перед ней какая-то бродяжка, и от неожиданности она даже уронила огромную стеклянную вазу. Кстати, «Татлер» так и не опубликовал снимки, и Пруденс очень расстраивалась по этому поводу. Но с ней бы случилась настоящая истерика, узнай она, какой неподдельный интерес в редакции «Татлера» вызвала ее дочь, случайно попавшая в кадр. Глаз профессионала не мог не отметить поразительное благородство черт лица маленькой разбойницы, схваченного бесстрастной фотокамерой. Кстати, маленькая разбойница уже тогда была ростом в пять футов восемь дюймов . В «Татлере» Челесту на всякий случай взяли на заметку.
Если Пруденс всю жизнь строила из себя манекенщицу, то бабушка Челесты была в свое время настоящей звездой. Последние двадцать лет своей жизни старушка провела в отдельном флигеле в «Тривейне», и Челеста любила приходить к ней и разглядывать альбомы со старыми фотографиями. Фиона, леди Фэрфакс, мать Хьюго, была ведущей моделью Диора как раз в то время, когда он совершал настоящую революцию в бесцветном и неинтересном мире моды конца сороковых – начала пятидесятых годов. Фиона была королевой подиума, предшественницей легендарных супермоделей девяностых и не раз и не два появлялась на первой странице обложки «Вога». Благородное происхождение чувствовалось в каждой черточке ее потрясающего лица, в каждой линии ее безупречной фигуры; на черно-белых фотографиях, которые завороженно разглядывала Челеста и под которыми, кстати, стояли подписи знаменитейших фотографов того времени – Хорста, Битона, Эйведона, Пенна – бабушка демонстрировала такой вкус и такой стиль, что внучка постепенно начала понимать, как и что она будет делать на подиуме, если, конечно, когда-нибудь туда попадет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95