Как видишь, я жива-здорова, – сказала я. – В конце концов молодость дается только раз. А здравый смысл – что ж, он в нашей профессии необходим, как и в любой другой. Ты развлекаешься, веселишься, получаешь кучу денег и возможность поездить по миру, какая выпадает далеко не каждой девушке… Но надо помнить: все это когда-нибудь кончится.
– Ты будешь скучать по той жизни? – спросила мама.
– Нет. Или да. Даже не знаю. Конечно, о чем-то буду страшно скучать. Но подумать только: сколько дней я провела в самолетах или в бесконечном ожидании фотографа перед съемкой! Сколько времени я потеряла… Я буду скучать по своим друзьям, по визажистам, парикмахерам – да по всем людям, которых я никогда бы не встретила, если б не стала моделью. Но я счастлива, что ухожу сейчас, в самом зените славы. И потом, теперь у меня есть Рори…
– И мы тоже. Твоя семья, – тихо добавила мать.
И это была чистая правда: для любой модели, как бы ни сложилась ее карьера, семья – это самое главное в жизни.
Назавтра мы с Рори оставили Гарри на попечение Салли и мамы, а сами поспешили в аэропорт, чтобы лететь обратно в Нью-Йорк. Откинувшись на спинку сиденья, я смотрела на проплывавшие за окном машины холмы Уилтшира, и во мне крепла спокойная уверенность, что все наши беды наконец-то позади. Демон ушел из моей жизни навсегда. На какой-то миг я задумалась: а что станет с Майо? Но тут наша машина выехала на шоссе, набрала скорость, и я сказала себе, что меня это больше не касается. Этот пласт моей жизни уже стал прошлым.
Но внутренний, тайный голос шепнул: напрасно спешишь, не будь так уверена.
НЬЮ-ЙОРК, 1994
Наконец наш самолет приземлился в аэропорту Кеннеди. Мы оба так устали после потрясений этой недели и после долгого перелета, что решили пораньше отправиться спать – каждый у себя. Правда, теперь мы могли уже не скрывать нашего брака и жить вместе, но в этот вечер решили оставить все по-старому: пожелать друг другу «доброй ночи», как в былые времена, а в одиннадцать – поглядеть в телескоп и послать друг другу воздушный поцелуй.
Рори довез меня до подъезда, швейцар Майкл проводил в номер.
– Вот вы и у себя, мисс Сван. Звоните, если что понадобится.
Красный огонек автоответчика мигал вовсю, но я его уже не боялась. Я прослушала все записи. Так и есть – от Майо, то есть Демона, ничего не было.
Я с наслаждением выкупалась в ванне, надела ночную рубашку и собиралась уже подойти к телескопу, чтобы послать Рори прощальный поцелуй перед сном, как вдруг услышала жуткий, знакомый звук. Он доносился из гостиной – туда я даже не успела зайти. И вот опять…
Выстрелы!
В гостиной кто-то стрелял – должно быть, из пистолета. Я взяла трубку, чтобы вызвать службу безопасности, но вдруг выстрелы стали громче, словно кто-то прибавил звук.
И я тут же положила трубку, ибо поняла, что справлюсь сама. Никакого пистолета не было. Просто пленка, на которой записаны выстрелы, и магнитофон, включенный на полную громкость.
Я завернулась в длинный махровый халат и вышла в гостиную. На диване сидел Майо – с магнитофоном.
– Привет, Сван, – сказал он как ни в чем не бывало. – Я открыл дверь маминым ключом. Не сердишься?
– Конечно, нет, Майо. Принести тебе чего-нибудь? Чашечку кофе?
– Нет. Останься здесь. – Он вдруг испугался. – Не уходи.
– А я и не ухожу. И не думаю уходить.
Да он просто большой неуклюжий ребенок, подумала я. Его длинное подвижное лицо, освещенное лунным светом, напоминало странные и прекрасные портреты Модильяни. Я не включила свет, но шторы были раздвинуты, и за ними сияли огни ночного Нью-Йорка.
– Послушай, Майо, – мягко спросила я, – зачем ты оставлял мне эти дурацкие послания?
– Я все расскажу. Я снова встретил Тесс. Я давно знаю ее, еще по Лондону. Тогда я верил, что нравлюсь ей, но потом она сбежала с этим Бобби. Я так хотел, чтобы она увидела, какой я на самом деле. Что я могу добиться для нее этого контракта. А ты… ты всегда была ее кумиром, она все время о тебе говорила. Она-то мне и показала ту статью в журнале, и твою фотографию, и тут я понял, что у меня есть твое фото. Я сам его сделал, когда был еще ребенком. Я снимал аппаратом, который оставила мне мать. Я хранил все свои фотографии, чтобы ей потом показать. Все, кроме той, где была ты. А когда мать стала приходить к тебе готовить и я узнал номер твоего телефона, я подумал, что…Ведь это было так просто. Я всегда чувствовал себя клоуном. Шутом. Дома никто не относился ко мне серьезно. Мне нужно было доказать им, что я… я…
– Чего-то стоишь?
– Вот именно. Что со мной надо считаться. А Энджи и отец никогда не принимали меня всерьез. Поэтому я должен был разыскать мать. Только она и относилась ко мне серьезно. Только она и оставалась со мной, пока ко мне не вернулась Тесс. И мой план сработал, верно? Она ведь получила этот контракт и заменила тебя, Сван.
Он смотрел на меня с тревожным ожиданием, ждал одобрения, поддержки.
– Да, Майо, она получила контракт. Но разве ты знаком с Энджи? Ты говоришь про Энджи, которая ведет дела Тесс?
– Да, но Тесс знает, что не должна рассказывать Энджи обо мне. Это наш секрет.
– Но откуда ты знаешь Энджи, Майо?
– Откуда? А ты как думаешь? Мы с ней выросли вместе. Она моя родная сестра.
Через несколько минут приехал Рори, я не подошла к телескопу в одиннадцать часов, вот он и забеспокоился. Майо уже спал, положив голову мне на колени. Мы оставили его в гостиной и провели ночь вместе. На следующее утро мы отвезли Майо домой к Брайди и сообщили ей новость: ее дочь летит в Нью-Йорк.
– Брайди, – спросила я, – как же Энджи смогла понять, что Майо – это ее брат Патрик?
– Наверное, она не до конца была уверена, но так ли уж много людей по имени Майо? А я всегда звала его только так – он родился в местечке Майо в Ирландии, я и сама оттуда родом. И мы все звали его так, когда он был маленький. Только потом отец стал называть его настоящим именем – Патрик. Старшие дети повторяли за отцом. А для меня он всегда был только Майо, и когда он объявился здесь и разыскал меня, то сам попросил звать его старым детским именем.
Я внимательно взглянула на Брайди: она выше Энджи, но волосы те же самые – черные, вьющиеся. И глаза васильково-голубые, как у дочери. Как они похожи! Раньше я смотрела на Брайди и видела только кухарку, а сейчас передо мной стояла красивая цветущая женщина, немного располневшая, – такая уж у нее работа – но все равно необыкновенно интересная. В молодости из нее получилась бы великолепная модель…
– Брайди, можно я кое о чем вас спрошу, если только это не слишком личное? Почему вы оставили семью?
Вместо ответа она открыла дверь и позвала:
– Феликс!
В комнату вошел высокий мужчина с седой бородой. Он увидел меня, и его приятное обветренное лицо осветилось улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Ты будешь скучать по той жизни? – спросила мама.
– Нет. Или да. Даже не знаю. Конечно, о чем-то буду страшно скучать. Но подумать только: сколько дней я провела в самолетах или в бесконечном ожидании фотографа перед съемкой! Сколько времени я потеряла… Я буду скучать по своим друзьям, по визажистам, парикмахерам – да по всем людям, которых я никогда бы не встретила, если б не стала моделью. Но я счастлива, что ухожу сейчас, в самом зените славы. И потом, теперь у меня есть Рори…
– И мы тоже. Твоя семья, – тихо добавила мать.
И это была чистая правда: для любой модели, как бы ни сложилась ее карьера, семья – это самое главное в жизни.
Назавтра мы с Рори оставили Гарри на попечение Салли и мамы, а сами поспешили в аэропорт, чтобы лететь обратно в Нью-Йорк. Откинувшись на спинку сиденья, я смотрела на проплывавшие за окном машины холмы Уилтшира, и во мне крепла спокойная уверенность, что все наши беды наконец-то позади. Демон ушел из моей жизни навсегда. На какой-то миг я задумалась: а что станет с Майо? Но тут наша машина выехала на шоссе, набрала скорость, и я сказала себе, что меня это больше не касается. Этот пласт моей жизни уже стал прошлым.
Но внутренний, тайный голос шепнул: напрасно спешишь, не будь так уверена.
НЬЮ-ЙОРК, 1994
Наконец наш самолет приземлился в аэропорту Кеннеди. Мы оба так устали после потрясений этой недели и после долгого перелета, что решили пораньше отправиться спать – каждый у себя. Правда, теперь мы могли уже не скрывать нашего брака и жить вместе, но в этот вечер решили оставить все по-старому: пожелать друг другу «доброй ночи», как в былые времена, а в одиннадцать – поглядеть в телескоп и послать друг другу воздушный поцелуй.
Рори довез меня до подъезда, швейцар Майкл проводил в номер.
– Вот вы и у себя, мисс Сван. Звоните, если что понадобится.
Красный огонек автоответчика мигал вовсю, но я его уже не боялась. Я прослушала все записи. Так и есть – от Майо, то есть Демона, ничего не было.
Я с наслаждением выкупалась в ванне, надела ночную рубашку и собиралась уже подойти к телескопу, чтобы послать Рори прощальный поцелуй перед сном, как вдруг услышала жуткий, знакомый звук. Он доносился из гостиной – туда я даже не успела зайти. И вот опять…
Выстрелы!
В гостиной кто-то стрелял – должно быть, из пистолета. Я взяла трубку, чтобы вызвать службу безопасности, но вдруг выстрелы стали громче, словно кто-то прибавил звук.
И я тут же положила трубку, ибо поняла, что справлюсь сама. Никакого пистолета не было. Просто пленка, на которой записаны выстрелы, и магнитофон, включенный на полную громкость.
Я завернулась в длинный махровый халат и вышла в гостиную. На диване сидел Майо – с магнитофоном.
– Привет, Сван, – сказал он как ни в чем не бывало. – Я открыл дверь маминым ключом. Не сердишься?
– Конечно, нет, Майо. Принести тебе чего-нибудь? Чашечку кофе?
– Нет. Останься здесь. – Он вдруг испугался. – Не уходи.
– А я и не ухожу. И не думаю уходить.
Да он просто большой неуклюжий ребенок, подумала я. Его длинное подвижное лицо, освещенное лунным светом, напоминало странные и прекрасные портреты Модильяни. Я не включила свет, но шторы были раздвинуты, и за ними сияли огни ночного Нью-Йорка.
– Послушай, Майо, – мягко спросила я, – зачем ты оставлял мне эти дурацкие послания?
– Я все расскажу. Я снова встретил Тесс. Я давно знаю ее, еще по Лондону. Тогда я верил, что нравлюсь ей, но потом она сбежала с этим Бобби. Я так хотел, чтобы она увидела, какой я на самом деле. Что я могу добиться для нее этого контракта. А ты… ты всегда была ее кумиром, она все время о тебе говорила. Она-то мне и показала ту статью в журнале, и твою фотографию, и тут я понял, что у меня есть твое фото. Я сам его сделал, когда был еще ребенком. Я снимал аппаратом, который оставила мне мать. Я хранил все свои фотографии, чтобы ей потом показать. Все, кроме той, где была ты. А когда мать стала приходить к тебе готовить и я узнал номер твоего телефона, я подумал, что…Ведь это было так просто. Я всегда чувствовал себя клоуном. Шутом. Дома никто не относился ко мне серьезно. Мне нужно было доказать им, что я… я…
– Чего-то стоишь?
– Вот именно. Что со мной надо считаться. А Энджи и отец никогда не принимали меня всерьез. Поэтому я должен был разыскать мать. Только она и относилась ко мне серьезно. Только она и оставалась со мной, пока ко мне не вернулась Тесс. И мой план сработал, верно? Она ведь получила этот контракт и заменила тебя, Сван.
Он смотрел на меня с тревожным ожиданием, ждал одобрения, поддержки.
– Да, Майо, она получила контракт. Но разве ты знаком с Энджи? Ты говоришь про Энджи, которая ведет дела Тесс?
– Да, но Тесс знает, что не должна рассказывать Энджи обо мне. Это наш секрет.
– Но откуда ты знаешь Энджи, Майо?
– Откуда? А ты как думаешь? Мы с ней выросли вместе. Она моя родная сестра.
Через несколько минут приехал Рори, я не подошла к телескопу в одиннадцать часов, вот он и забеспокоился. Майо уже спал, положив голову мне на колени. Мы оставили его в гостиной и провели ночь вместе. На следующее утро мы отвезли Майо домой к Брайди и сообщили ей новость: ее дочь летит в Нью-Йорк.
– Брайди, – спросила я, – как же Энджи смогла понять, что Майо – это ее брат Патрик?
– Наверное, она не до конца была уверена, но так ли уж много людей по имени Майо? А я всегда звала его только так – он родился в местечке Майо в Ирландии, я и сама оттуда родом. И мы все звали его так, когда он был маленький. Только потом отец стал называть его настоящим именем – Патрик. Старшие дети повторяли за отцом. А для меня он всегда был только Майо, и когда он объявился здесь и разыскал меня, то сам попросил звать его старым детским именем.
Я внимательно взглянула на Брайди: она выше Энджи, но волосы те же самые – черные, вьющиеся. И глаза васильково-голубые, как у дочери. Как они похожи! Раньше я смотрела на Брайди и видела только кухарку, а сейчас передо мной стояла красивая цветущая женщина, немного располневшая, – такая уж у нее работа – но все равно необыкновенно интересная. В молодости из нее получилась бы великолепная модель…
– Брайди, можно я кое о чем вас спрошу, если только это не слишком личное? Почему вы оставили семью?
Вместо ответа она открыла дверь и позвала:
– Феликс!
В комнату вошел высокий мужчина с седой бородой. Он увидел меня, и его приятное обветренное лицо осветилось улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95