Но такого романтического лица ей никогда не доводилось видеть. Мокрые пряди черных волос живописно спадали на лоб. Глаза закрыты, и ресницы такие длинные – казалось, они закрывают пол-лица. Длинный и прямой нос, чувственный рот и едва уловимая тень мужественной щетины на верхней губе и подбородке. Тело крепкое, загорелое, мускулистое.
Он вдруг открыл глаза и посмотрел на нее. И Кэсси впервые в жизни поняла, что значит выражение «она обмерла», которое так часто встречалось ей в исторических романах. Ей захотелось обнять его и заплакать – как Дебора Керр над распростертым на линии прибоя телом Берта Ланкастера в фильме «Отныне и навсегда». Но вместо этого она просто спросила:
– Ты в порядке?
К ее удивлению, он протянул руку, и Кэсси взяла ее. Он вдруг вскочил на ноги, и, как собака, затряс мокрой головой. Он улыбнулся, и Кэсси пришлось отвернуться, чтобы он не заметил, с каким идиотским обожанием она глядит на него. Какой красавец! Божественный красавец!
– Похоже, я чуть не попал в серьезную переделку, – сказал он.
Кэсси вздрогнула.
– Ты англичанин!
– А ты точно американка. Ты что – модель?
– Кто?
– Модель. Фотомодель. Ну, девушка, которая позирует фотографам. Понимаешь?
– Нет, я пока учусь в школе.
– Одно другому не мешает.
– Почему я обязательно должна быть моделью?
Кэсси занервничала. А вдруг она ему не понравится, потому что не модель?
– Чего ты насупилась? Просто ты красивая. Высокая. Кожа у тебя замечательная, да и зубы, и волосы. И ноги длинные. Да ты настоящая красавица. Вот я и подумал, почему бы тебе не быть моделью?
– Потому. И вообще, глупо так спрашивать. Я ведь не спрашиваю, почему ты не солдат Королевской гвардии, или как это там у вас в Англии называется? – В Англии, кстати, тоже есть фотомодели. И потом, может, я как раз он и есть.
– Кто? Королевский гвардеец?
– Или сотрудник фирмы «Ллойд» в лондонском Сити, а может, у меня огромное поместье с охотничьими угодьями и прудами, которые кишат рыбой.
– Правда? – Сердце Кэсси затрепетало от восторга. – Ты что, из благородных англичан, какой-нибудь лорд Уиттингтон-Дуглас-Фэрбенкс, или как там у вас?
– Зови меня просто Томми Лоуренс.
– Ах, ну да. А меня зовут Кэсси. Кэсси Зиммерман. А что ты делаешь в Калифорнии?
– Я здесь с родителями. Мы остановились в «Беверли Уилшир».
И все. Хоть бы рассказал, почему именно в «Беверли Уилшир», и что его родители делают в Лос-Анджелесе.
– А ты учишься в Англии? То есть, я хочу спросить…
– Учусь ли я в школе? Нет. А ты? Раз ты не модель, то, наверное, после школы, собираешься в колледж, или как это у вас в Америке называется?
– Наверное, – вздохнула Кэсси. – Точно пока не знаю, куда я собираюсь. Понимаешь, мы скоро переезжаем в Нью-Йорк.
– Везет!
– Не думаю. Слушай, Томми, я сегодня вечером собираюсь дома крутить последний фильм Брэда Пита. Если ты не очень занят и хочешь посмотреть…
На самом деле она не собиралась сегодня смотреть никакого Брэда Пита, но если Томми согласится, она позвонит отцу, поклянется вести себя как ангел и не канючить больше против Нью-Йорка. Только бы он достал ей до вечера эту пленку.
– Если хочешь позвонить своим в отель, можем пойти прямо сейчас к нам домой. Я имею в виду в наш летний дом. Это тут недалеко, прямо на пляже. Мой просмотровый зальчик в нашем другом доме, в Беверли Хиллз. К сожалению, в летнем домике даже просмотровой комнатки пока нет.
Ее слова явно произвели на него впечатление. Хотя, конечно, судя по тому, что он говорил, у себя в Англии он, наверное, живет в каком-нибудь замке или даже настоящем маленьком дворце.
– Вечеринка? Чудесно. Дай мне адрес. Обязательно приду.
Не собиралась она устраивать никакой вечеринки. Она думала, они будут смотреть кино вдвоем. Ну ладно, это неважно.
Если надо, она умела вить из отца веревки.
– Папочка, я боюсь, это будет последний просмотр в нашем зале, в нашем доме. Хочется, чтобы фильм был стоящий. Пожалуйста, достань Брэда Пита, а? Папочка, миленький, сделай так, чтобы к семи вечера пленка была уже у нас дома. А я обещаю, папочка, что научусь любить Нью-Йорк. Ну, пожалуйста, папочка, ну, миленький…
Эл вздохнул и с горечью подумал, что в лучшие времена он мог бы достать дочке на вечер не только пленку, но самого Брэда Пита лично.
Она не слышала, как подъехал Томми, хотя все время сидела у окна и прислушивалась. Неужели у него такая тихая машина? Потом в дверь ее комнаты постучала горничная и сказала, что он ждет внизу. Он пришел пешком. Пешком? Но в Лос-Анджелесе никто никуда не ходит пешком. Может, англичане все такие эксцентричные? Нет, наверное, он приехал из гостиницы на такси. Точно. Но тогда почему не подъехал к самому дому?
Кэсси на всю жизнь запомнила момент, когда компания ее приятелей вошла в просмотровый зал, и она начала знакомить их с Томми. Все были потрясены: такой красавец да к тому же англичанин. Она наблюдала, как Томми пожимает руки ее друзьям. Рукопожатия! Такого здесь отродясь не видывали. И вместо обычного «Привет» вежливо говорил «Рад познакомиться». Чудно! Но Кэсси это нравилось.
К концу вечера она была определенно влюблена.
Пока смотрели фильм, Томми держал ее за руку. В самом начале, когда по экрану бежали титры, он положил свою руку на ее, да так и оставил. Картина закончилась, зажегся свет, Кэсси как бы со стороны услышала свой голос:
– Спасибо, что зашли. Пока. Анджелина, проводи ребят.
Она никого не пригласила остаться. Ей хотелось, чтобы все поскорее ушли и оставили их с Томми наедине.
Они проговорили до двух ночи. Никогда и ни перед кем она так не откровенничала. Она говорила ему даже то, в чем сама не хотела себе признаться. Единственное, о чем она умолчала, – о том первом своем английском мальчике. Томми сидел тихо, держал ее за руку и слушал. Он казался Кэсси пришельцем из другого мира – так не похож он был на спортивных, загорелых пляжных мальчиков с квадратными подбородками и выгоревшими на солнце волосами, которых она привыкла видеть. Чувственность сквозила в каждом его жесте, в каждой черточке его красивого лица. У него была стройная фигура – впрочем, как и у многих ребят на пляже, но лицо… Романтическое, загадочное, цыганское. Длинные черные волосы забраны в красивый хвост, в ушах – серьги, в форме золотых подковок.
– Не знаю, как буду жить в Нью-Йорке, – жаловалась она ему. – Мне страшно. Я боюсь. Я привыкла жить на воле, у моря, на пляже. А там эта страшная бетонная квартира. Как тюрьма.
– Тебе бы понравилась жизнь в английском поместье. Кстати, ты ездишь верхом?
– Довольно часто. У меня лошадь в конюшне на Топанга-кэньон. Я люблю кататься вдоль моря. Но с этим тоже придется распрощаться. А у вас в Англии много земли?
– Много. Очень много. Сама увидишь.
«Сама увидишь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Он вдруг открыл глаза и посмотрел на нее. И Кэсси впервые в жизни поняла, что значит выражение «она обмерла», которое так часто встречалось ей в исторических романах. Ей захотелось обнять его и заплакать – как Дебора Керр над распростертым на линии прибоя телом Берта Ланкастера в фильме «Отныне и навсегда». Но вместо этого она просто спросила:
– Ты в порядке?
К ее удивлению, он протянул руку, и Кэсси взяла ее. Он вдруг вскочил на ноги, и, как собака, затряс мокрой головой. Он улыбнулся, и Кэсси пришлось отвернуться, чтобы он не заметил, с каким идиотским обожанием она глядит на него. Какой красавец! Божественный красавец!
– Похоже, я чуть не попал в серьезную переделку, – сказал он.
Кэсси вздрогнула.
– Ты англичанин!
– А ты точно американка. Ты что – модель?
– Кто?
– Модель. Фотомодель. Ну, девушка, которая позирует фотографам. Понимаешь?
– Нет, я пока учусь в школе.
– Одно другому не мешает.
– Почему я обязательно должна быть моделью?
Кэсси занервничала. А вдруг она ему не понравится, потому что не модель?
– Чего ты насупилась? Просто ты красивая. Высокая. Кожа у тебя замечательная, да и зубы, и волосы. И ноги длинные. Да ты настоящая красавица. Вот я и подумал, почему бы тебе не быть моделью?
– Потому. И вообще, глупо так спрашивать. Я ведь не спрашиваю, почему ты не солдат Королевской гвардии, или как это там у вас в Англии называется? – В Англии, кстати, тоже есть фотомодели. И потом, может, я как раз он и есть.
– Кто? Королевский гвардеец?
– Или сотрудник фирмы «Ллойд» в лондонском Сити, а может, у меня огромное поместье с охотничьими угодьями и прудами, которые кишат рыбой.
– Правда? – Сердце Кэсси затрепетало от восторга. – Ты что, из благородных англичан, какой-нибудь лорд Уиттингтон-Дуглас-Фэрбенкс, или как там у вас?
– Зови меня просто Томми Лоуренс.
– Ах, ну да. А меня зовут Кэсси. Кэсси Зиммерман. А что ты делаешь в Калифорнии?
– Я здесь с родителями. Мы остановились в «Беверли Уилшир».
И все. Хоть бы рассказал, почему именно в «Беверли Уилшир», и что его родители делают в Лос-Анджелесе.
– А ты учишься в Англии? То есть, я хочу спросить…
– Учусь ли я в школе? Нет. А ты? Раз ты не модель, то, наверное, после школы, собираешься в колледж, или как это у вас в Америке называется?
– Наверное, – вздохнула Кэсси. – Точно пока не знаю, куда я собираюсь. Понимаешь, мы скоро переезжаем в Нью-Йорк.
– Везет!
– Не думаю. Слушай, Томми, я сегодня вечером собираюсь дома крутить последний фильм Брэда Пита. Если ты не очень занят и хочешь посмотреть…
На самом деле она не собиралась сегодня смотреть никакого Брэда Пита, но если Томми согласится, она позвонит отцу, поклянется вести себя как ангел и не канючить больше против Нью-Йорка. Только бы он достал ей до вечера эту пленку.
– Если хочешь позвонить своим в отель, можем пойти прямо сейчас к нам домой. Я имею в виду в наш летний дом. Это тут недалеко, прямо на пляже. Мой просмотровый зальчик в нашем другом доме, в Беверли Хиллз. К сожалению, в летнем домике даже просмотровой комнатки пока нет.
Ее слова явно произвели на него впечатление. Хотя, конечно, судя по тому, что он говорил, у себя в Англии он, наверное, живет в каком-нибудь замке или даже настоящем маленьком дворце.
– Вечеринка? Чудесно. Дай мне адрес. Обязательно приду.
Не собиралась она устраивать никакой вечеринки. Она думала, они будут смотреть кино вдвоем. Ну ладно, это неважно.
Если надо, она умела вить из отца веревки.
– Папочка, я боюсь, это будет последний просмотр в нашем зале, в нашем доме. Хочется, чтобы фильм был стоящий. Пожалуйста, достань Брэда Пита, а? Папочка, миленький, сделай так, чтобы к семи вечера пленка была уже у нас дома. А я обещаю, папочка, что научусь любить Нью-Йорк. Ну, пожалуйста, папочка, ну, миленький…
Эл вздохнул и с горечью подумал, что в лучшие времена он мог бы достать дочке на вечер не только пленку, но самого Брэда Пита лично.
Она не слышала, как подъехал Томми, хотя все время сидела у окна и прислушивалась. Неужели у него такая тихая машина? Потом в дверь ее комнаты постучала горничная и сказала, что он ждет внизу. Он пришел пешком. Пешком? Но в Лос-Анджелесе никто никуда не ходит пешком. Может, англичане все такие эксцентричные? Нет, наверное, он приехал из гостиницы на такси. Точно. Но тогда почему не подъехал к самому дому?
Кэсси на всю жизнь запомнила момент, когда компания ее приятелей вошла в просмотровый зал, и она начала знакомить их с Томми. Все были потрясены: такой красавец да к тому же англичанин. Она наблюдала, как Томми пожимает руки ее друзьям. Рукопожатия! Такого здесь отродясь не видывали. И вместо обычного «Привет» вежливо говорил «Рад познакомиться». Чудно! Но Кэсси это нравилось.
К концу вечера она была определенно влюблена.
Пока смотрели фильм, Томми держал ее за руку. В самом начале, когда по экрану бежали титры, он положил свою руку на ее, да так и оставил. Картина закончилась, зажегся свет, Кэсси как бы со стороны услышала свой голос:
– Спасибо, что зашли. Пока. Анджелина, проводи ребят.
Она никого не пригласила остаться. Ей хотелось, чтобы все поскорее ушли и оставили их с Томми наедине.
Они проговорили до двух ночи. Никогда и ни перед кем она так не откровенничала. Она говорила ему даже то, в чем сама не хотела себе признаться. Единственное, о чем она умолчала, – о том первом своем английском мальчике. Томми сидел тихо, держал ее за руку и слушал. Он казался Кэсси пришельцем из другого мира – так не похож он был на спортивных, загорелых пляжных мальчиков с квадратными подбородками и выгоревшими на солнце волосами, которых она привыкла видеть. Чувственность сквозила в каждом его жесте, в каждой черточке его красивого лица. У него была стройная фигура – впрочем, как и у многих ребят на пляже, но лицо… Романтическое, загадочное, цыганское. Длинные черные волосы забраны в красивый хвост, в ушах – серьги, в форме золотых подковок.
– Не знаю, как буду жить в Нью-Йорке, – жаловалась она ему. – Мне страшно. Я боюсь. Я привыкла жить на воле, у моря, на пляже. А там эта страшная бетонная квартира. Как тюрьма.
– Тебе бы понравилась жизнь в английском поместье. Кстати, ты ездишь верхом?
– Довольно часто. У меня лошадь в конюшне на Топанга-кэньон. Я люблю кататься вдоль моря. Но с этим тоже придется распрощаться. А у вас в Англии много земли?
– Много. Очень много. Сама увидишь.
«Сама увидишь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95