Все они обставлены. В трех комнатах паркет застлан великолепными коврами. Есть у меня и картины, и фарфор. Одним словом, дворец.
Вчера я впервые надела форму. Она голубовато-стальная, похожа на летную. Я затянула ремень, пристегнула кобуру с пистолетом и… долго не могла решиться выйти из комнаты. Мне казалось, все сразу поймут, что форма новая. Я даже подумывала, не помять ли мне ее немного или почистить ею ботинки, как это делал до войны со своими гимназическими фуражками Михал. Но, в конце концов, мне стало жаль форму, и я вышла на улицу в такой, какой она была, – с иголочки. На работе я получила полное одобрение: и фигура у меня для этой формы подходящая, и сидит она на мне как влитая, а уж с пистолетом вид получается прямо-таки воинственный. У этого пистолета очень красивое название: парабеллум.
Кругом масса людей, причем очень интересных. Вчера я узнала много нового. Был у нас Янковский. Он организует в Свиднице комитет ППР, то есть Польской рабочей партии. Эта партия возникла в годы оккупации. Программа у них замечательная. В частности, они хотят, чтобы восторжествовала справедливость, стремятся уничтожить эксплуатацию человека человеком. Есть и другие партии: ППС, ПСЛ и СД. Из них ППР – наиболее радикальная и самая справедливая.
Янковский вступил в партию во время войны, воевал в партизанском отряде, а теперь приехал в Свидницу. Живет он пока в специальном партийном доме, который охраняет часовой. Без часового не обойдешься – случается, на членов ППР устраивают покушения. Янковский очень знающий человек. Ко мне он относится доброжелательно, называет «товарищ». Я сначала смущалась, но потом решила, что ничего плохого в этом нет. Через отделение Красного Креста, словно через большой перевалочный пункт, проходят разные люди: главным образом больные, возвращающиеся из лагерей. Часть из них, наиболее слабые, задерживаются у нас надолго, другие, отдохнув несколько дней, отправляются дальше. Приходят не только поляки, но и иностранцы разных национальностей и вероисповеданий. Молодые и старые. Представители самых разных профессий. Особую группу составляют переселенцы, приезжающие сюда на постоянное жительство. Эти, быстро уладив формальности, перебираются в отведенные им квартиры или дома. Медицинский персонал, состоящий преимущественно из врачей – бывших узников гитлеровских лагерей, под стать пациентам, многоязычен. В случае необходимости нам помогают советские врачи из стоящей в Свиднице воинской части. Главный врач, поляк, объяснял мне:
– Из лагерей все возвращаются больными. После таких испытаний это вполне понятно. У некоторых останутся комплексы до конца дней. У многих возвращение к нормальной жизни вызывает нервный шок.
Наши пациенты часто с жадностью набрасывались на еду, а это было очень опасно, особенно после длительного недоедания. Я наблюдала за такими людьми. Они не всегда сознавали, что серьезно больны. Некоторые впадали в апатию, сами не могли понять, чего хотят. На вопросы о дальнейших своих планах обычно не отвечали. Другие, стараясь наверстать потерянное в лагерях время, отказывались соблюдать режим, и сестрам с превеликим трудом удавалось удерживать их в постелях. Во всем этом следовало как-то разобраться. Я старалась каждому помочь, доставить хотя бы маленькую радость.
Однажды я целое утро пробегала в поисках польской газеты. Газеты привозили из Кракова или Познани, и к нам только время от времени попадали разрозненные экземпляры. Но в тот день ни у кого газеты не было.
– В чем дело, Катажина? – спросил заведующий. – Ты так ищешь эту газету, словно от нее зависит, по крайней мере, человеческая жизнь.
– Вот именно зависит. Пожалуйста, не смейтесь. – Я вспылила. – Тут одна женщина из пятой палаты не верит, что война кончилась. Все твердит, что это ей только снится. Когда ее будили, чтобы покормить, она приложила палец к губам и сказала: «Тише, я не хочу просыпаться». Сидит на постели, ловит руками воздух и ничего не ест. Вот я и подумала: если положить ей на кровать газету, то, может, она невольно ее заметит и начнет читать. Понимаете?
– Ясно. Раз так, позвони в комитет ППР. У них наверняка есть газеты, – посоветовал заведующий. – Они тебе дадут.
С нашим заведующим всегда можно договориться. У него самого большое несчастье – у дочери тяжелая болезнь сердца. Она лежала у нас в изоляторе. Мацеевский заботливо ухаживал за ней и в то же время прекрасно справлялся с работой. Пожалуй, он, как никто другой, разбирался во всех наших сложностях.
В тот же день к вечеру меня разыскала медсестра. Схватив меня за руку, она торжествующе воскликнула:
– Больная из пятой читает! Слышишь? Читает!
– Ну как успехи, Катажина? Достала что-нибудь хорошее? – этот вопрос повторялся ежедневно.
Сестре-хозяйке всегда полагалось подробно рассказывать, что, где и почем куплено. Хотя прочный курс еще не установился и цены постоянно менялись, она всегда требовала полного отчета.
Сестра-хозяйка была очень важной фигурой в Красном Кресте. Это она присматривала за кухней, и прежде всего благодаря ей больные так быстро становились на ноги. Готовила она превосходно. Удивительное дело, на кухне работали одни только немки и прекрасно ее понимали. Переводчика не требовалось, работа шла как по маслу.
Была наша хозяюшка сложения богатырского и весила сто двадцать килограммов. В низенькой кухне она едва не задевала головой потолок. Ребята ее побаивались и только на приличном расстоянии осмеливались отпускать на ее счет шуточки.
– Не миновать беды с нашей хозяюшкой. Того и гляди головой потолок прошибет. А сережки свои она бы лучше какому-нибудь велосипедисту подарила – отличные выйдут колеса.
Серьги хозяюшка и в самом деле носила гигантские. Но при своих огромных размерах была она человеком мягким и добродушным. А двигалась так быстро и изящно, будто полнота нисколечко ей не мешала.
– А яйца откуда? Почем брала?
– Купила совершенно случайно. Ездила-то я за хлебом и яблоками. Управилась быстро – булочник уже меня дожидался. И захотелось мне проехать еще несколько километров по дороге на Валим. Ужасно интересно, что тебя ждет за поворотом. И тут я впервые в жизни увидела такую огромную птицеферму. Там уже обосновались поляки. Они сказали, что охотно будут продавать нам свежие яйца. Для начала я купила все, что у них нашлось. И кур купила, да некуда было положить – съезжу за ними завтра. Хозяева очень милые люди, по фамилии Ковалик. Как и моя знакомая портниха из Кальварии. Приглашали в гости.
– Молодец! Видно, что знаешь толк в хозяйстве. Разве можно сравнить свежие яйца с яичным порошком, который мы получаем в ЮНРРА! Теперь я порошок буду пускать только в тесто. Люблю готовить, когда есть все, что полагается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Вчера я впервые надела форму. Она голубовато-стальная, похожа на летную. Я затянула ремень, пристегнула кобуру с пистолетом и… долго не могла решиться выйти из комнаты. Мне казалось, все сразу поймут, что форма новая. Я даже подумывала, не помять ли мне ее немного или почистить ею ботинки, как это делал до войны со своими гимназическими фуражками Михал. Но, в конце концов, мне стало жаль форму, и я вышла на улицу в такой, какой она была, – с иголочки. На работе я получила полное одобрение: и фигура у меня для этой формы подходящая, и сидит она на мне как влитая, а уж с пистолетом вид получается прямо-таки воинственный. У этого пистолета очень красивое название: парабеллум.
Кругом масса людей, причем очень интересных. Вчера я узнала много нового. Был у нас Янковский. Он организует в Свиднице комитет ППР, то есть Польской рабочей партии. Эта партия возникла в годы оккупации. Программа у них замечательная. В частности, они хотят, чтобы восторжествовала справедливость, стремятся уничтожить эксплуатацию человека человеком. Есть и другие партии: ППС, ПСЛ и СД. Из них ППР – наиболее радикальная и самая справедливая.
Янковский вступил в партию во время войны, воевал в партизанском отряде, а теперь приехал в Свидницу. Живет он пока в специальном партийном доме, который охраняет часовой. Без часового не обойдешься – случается, на членов ППР устраивают покушения. Янковский очень знающий человек. Ко мне он относится доброжелательно, называет «товарищ». Я сначала смущалась, но потом решила, что ничего плохого в этом нет. Через отделение Красного Креста, словно через большой перевалочный пункт, проходят разные люди: главным образом больные, возвращающиеся из лагерей. Часть из них, наиболее слабые, задерживаются у нас надолго, другие, отдохнув несколько дней, отправляются дальше. Приходят не только поляки, но и иностранцы разных национальностей и вероисповеданий. Молодые и старые. Представители самых разных профессий. Особую группу составляют переселенцы, приезжающие сюда на постоянное жительство. Эти, быстро уладив формальности, перебираются в отведенные им квартиры или дома. Медицинский персонал, состоящий преимущественно из врачей – бывших узников гитлеровских лагерей, под стать пациентам, многоязычен. В случае необходимости нам помогают советские врачи из стоящей в Свиднице воинской части. Главный врач, поляк, объяснял мне:
– Из лагерей все возвращаются больными. После таких испытаний это вполне понятно. У некоторых останутся комплексы до конца дней. У многих возвращение к нормальной жизни вызывает нервный шок.
Наши пациенты часто с жадностью набрасывались на еду, а это было очень опасно, особенно после длительного недоедания. Я наблюдала за такими людьми. Они не всегда сознавали, что серьезно больны. Некоторые впадали в апатию, сами не могли понять, чего хотят. На вопросы о дальнейших своих планах обычно не отвечали. Другие, стараясь наверстать потерянное в лагерях время, отказывались соблюдать режим, и сестрам с превеликим трудом удавалось удерживать их в постелях. Во всем этом следовало как-то разобраться. Я старалась каждому помочь, доставить хотя бы маленькую радость.
Однажды я целое утро пробегала в поисках польской газеты. Газеты привозили из Кракова или Познани, и к нам только время от времени попадали разрозненные экземпляры. Но в тот день ни у кого газеты не было.
– В чем дело, Катажина? – спросил заведующий. – Ты так ищешь эту газету, словно от нее зависит, по крайней мере, человеческая жизнь.
– Вот именно зависит. Пожалуйста, не смейтесь. – Я вспылила. – Тут одна женщина из пятой палаты не верит, что война кончилась. Все твердит, что это ей только снится. Когда ее будили, чтобы покормить, она приложила палец к губам и сказала: «Тише, я не хочу просыпаться». Сидит на постели, ловит руками воздух и ничего не ест. Вот я и подумала: если положить ей на кровать газету, то, может, она невольно ее заметит и начнет читать. Понимаете?
– Ясно. Раз так, позвони в комитет ППР. У них наверняка есть газеты, – посоветовал заведующий. – Они тебе дадут.
С нашим заведующим всегда можно договориться. У него самого большое несчастье – у дочери тяжелая болезнь сердца. Она лежала у нас в изоляторе. Мацеевский заботливо ухаживал за ней и в то же время прекрасно справлялся с работой. Пожалуй, он, как никто другой, разбирался во всех наших сложностях.
В тот же день к вечеру меня разыскала медсестра. Схватив меня за руку, она торжествующе воскликнула:
– Больная из пятой читает! Слышишь? Читает!
– Ну как успехи, Катажина? Достала что-нибудь хорошее? – этот вопрос повторялся ежедневно.
Сестре-хозяйке всегда полагалось подробно рассказывать, что, где и почем куплено. Хотя прочный курс еще не установился и цены постоянно менялись, она всегда требовала полного отчета.
Сестра-хозяйка была очень важной фигурой в Красном Кресте. Это она присматривала за кухней, и прежде всего благодаря ей больные так быстро становились на ноги. Готовила она превосходно. Удивительное дело, на кухне работали одни только немки и прекрасно ее понимали. Переводчика не требовалось, работа шла как по маслу.
Была наша хозяюшка сложения богатырского и весила сто двадцать килограммов. В низенькой кухне она едва не задевала головой потолок. Ребята ее побаивались и только на приличном расстоянии осмеливались отпускать на ее счет шуточки.
– Не миновать беды с нашей хозяюшкой. Того и гляди головой потолок прошибет. А сережки свои она бы лучше какому-нибудь велосипедисту подарила – отличные выйдут колеса.
Серьги хозяюшка и в самом деле носила гигантские. Но при своих огромных размерах была она человеком мягким и добродушным. А двигалась так быстро и изящно, будто полнота нисколечко ей не мешала.
– А яйца откуда? Почем брала?
– Купила совершенно случайно. Ездила-то я за хлебом и яблоками. Управилась быстро – булочник уже меня дожидался. И захотелось мне проехать еще несколько километров по дороге на Валим. Ужасно интересно, что тебя ждет за поворотом. И тут я впервые в жизни увидела такую огромную птицеферму. Там уже обосновались поляки. Они сказали, что охотно будут продавать нам свежие яйца. Для начала я купила все, что у них нашлось. И кур купила, да некуда было положить – съезжу за ними завтра. Хозяева очень милые люди, по фамилии Ковалик. Как и моя знакомая портниха из Кальварии. Приглашали в гости.
– Молодец! Видно, что знаешь толк в хозяйстве. Разве можно сравнить свежие яйца с яичным порошком, который мы получаем в ЮНРРА! Теперь я порошок буду пускать только в тесто. Люблю готовить, когда есть все, что полагается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134