А сегодня гляжу – в нем письмо.
– Письмо! – удивилась Люцина. – И ты спокойно сидишь на месте? Чего ты ждешь? Откуда бы оно могло быть? Я б уж давным-давно прочитала, прямо на площадке. Ну и нервы у тебя!
– Мне тоже интересно, – попыталась я оправдаться, – да жаль ящик портить. Когда я поранила палец, то вернулась в квартиру и забросила куда-то ключик. Теперь никак не могу его найти.
– А на подоконнике что за ключ лежит?
– Он самый! Бегу за письмом!
Я открыла дверь и вытащила из почтового ящика зеленый конверт. Повертела его в руках, потом закрыла дверь и закричала:
– Представь себе: это от моей мамы! – Быстро разорвав конверт, я вполголоса прочитала:
– «Дорогая дочка!
Две недели назад я вернулась в Польшу. Пробыла пять дней в Ченстохове у тети Михаси и только после этого поехала в Кальварию. В Ченстохове я задержалась, потому что мне хотелось разузнать, нельзя ли нам с тобой там обосноваться. Но из этого ничего не вышло, всюду теснота.
Я была поражена, когда мама сказала мне, что уже год, как ты у нее не живешь. Я бы такого безобразия не допустила. Ты должна вернуться в Кальварию. На что это похоже, когда такая молоденькая девушка уезжает из дому невесть куда!
Надеюсь, что ты меня послушаешься. От мамы и Виктории я узнала, что ты доставила им много хлопот.
Если ты ослушаешься и немедленно не вернешься, я поверю, что ты и в самом деле упрямица, как говорит мама. Я была возмущена, когда мне рассказали, что ты здесь вытворяла. Они не знали с тобой покоя.
Да будет тебе известно, что я приехала из Львова с пустыми руками, так что в финансовом отношении мы полностью зависим от бабушки. Помни об этом. Бедные люди должны быть покорными.
Я ищу работу. Увы, даже и это нелегко.
Одумайся! Меня так расстраивает твое поведение, что я ночей не сплю. Не забывай, что у меня осталась только ты. Вместе со мной к маме приехала тетя Михася. Она тоже считает: «дикий запад» не место для девушек. Туда, наверное, съехались одни воры, бандиты и проститутки.
Погубишь ты себя. А еще говорят, что вот-вот начнется новая война. Ты там погибнешь.
Напиши скорее, когда приедешь. Тетя Михася – по словам мамы – в первые же дни войны сказала, что ты себя еще покажешь. И была права.
Мама говорит, что если ты теперь не вернешься, можешь не возвращаться совсем.
Привет тебе от хозяйки, добрая она душа, только благодаря ей я еще не сошла с ума от горя.
Обнимаю тебя и целую,
мама».
В комнате воцарилась такая тишина, что слышно было, как в ванной из неплотно завернутого крана капает вода. Первой молчание нарушила Люцина.
– Да… Твоя мама думает, что ты тут путаешься с кем попало. В этом ее убедила твоя бабка. «Дикий запад». Верно, что здесь не так тихо, как в Кальварии, что сюда понаехало много спекулянтов, жулья, всякой сволочи, но разве можно всех стричь под одну гребенку? Я понимаю, они там люди «порядочные», а мы отверженные. Ищем приключений и губим себя.
– Прошу тебя, Люцина, напишем ответ вместе. Ты не представляешь, какие они страшные люди. Бабка моя – чистая ведьма, а тетка Виктория изображает из себя оскорбленную добродетель. Они бы сожрали меня заживо, если б только могли. Одно меня расстраивает, что мама так безоговорочно верит бабке. Нужно написать спокойное, вежливое письмо, но так, чтобы бабку как следует проняло.
– Сейчас они гнушаются «диким западом», а пройдет несколько лет – попомни мои слова! – здесь яблоку негде будет упасть. Многим места не хватит. Вот увидишь. Нам в управлении рассказывали. Вроцлав станет столицей Западных земель. Уже пущены в ход огромные заводы. Здесь такой город вырастет, что куда до него Кракову…
– Ты можешь меня не убеждать. Я здесь нашла все то, чего у меня никогда не было бы в Кальварии. Работу, квартиру и покой.
– Здесь человек чувствует, что он нужен. Все меняется буквально у меня на глазах, и я принимаю в этом участие. Не стою в стороне, – Люцина нервно потерла лоб, немного помолчала, а потом уже спокойнее добавила: – Грустно мне стало после этого письма. Прости, может быть, не следовало говорить тебе об этом…
– Мне тоже невесело. Я даже себе не признавалась в том, как ждала маминого приезда. И квартиру искала с мыслью о ней. Но у нас всегда так было: бабка права, что бы она ни говорила. Но может, все-таки и я дождусь своей правды. А ты, ты никого не ждешь?
– Нет. К сожалению, нет. Мамы я не помню, воспитывала меня тетка, а она… Видишь ли, моя тетка из России через Индию уехала в Канаду. Так что я одна, – Люцина грустно опустила голову, но быстро взяла себя в руки, встала, поправила волосы и уже гораздо бодрее сказала: – Ничего, хороших людей на свете хватает. Не пропаду!
По молчаливому уговору мы никогда друг друга ни о чем не расспрашивали. Этот разговор пробил брешь в стене молчания. Я узнала, что Люцина была помолвлена, что жених ее во время войны пропал без вести, не вернулся из разведки. Но она и с этим примирилась – видно, немало горя пришлось ей увидеть и пережить за войну.
Теперь Люцина стала мне гораздо ближе. Я знала, что мы будем держаться вместе и, уж конечно, друг друга не подведем.
– Люцина немного резка, – сказала мне как-то пани Мира, – но мне нравится. Она человек порядочный, не сплетничает, не бегает за парнями. Догадываюсь, что она одинока, оттого и такая задиристая.
То, что я теперь узнала о Люцине, давало ей право на плохое настроение.
Я обзавелась мебелью. Началось с того, что в Красном Кресте объявили тревогу. Своего рода боевую тревогу. В этот день никого из сотрудников не отпустили домой. Отбой дали только ночью. В особенно трудном положении оказались женщины: они не могли ни спать на столах, как это сделали некоторые мужчины, ни возвращаться ночью домой по улицам разрушенного и темного города.
Делегация прекрасного пола, действуя по принципу «где наша не пропадала!», добилась самого подходящего в данной ситуации решения. Развезти женщин по домам на санитарных машинах.
Мы разделились на группы. Я села в машину, которая двинулась в сторону улиц Костюшки и Траугутта через Олавскую. Шофер, молодой, очень самоуверенный парень, решил ехать по улице Костюшко, а на обратном пути – по улице Траугутта. Меня он должен был отвезти последней. Мы выехали с улицы Траугутта, вдали мелькнул костел св. Иосифа, и вдруг сразу стало совсем темно. Мы ехали не сворачивая, но рынка все не было видно… Шофер по-прежнему хорохорился, но в конце концов признался, что города не знает. Пришлось мне «взять руководство» в свои руки.
– Надо возвращаться. Рынок мы проехали. Куда едем, не знаю, но, уж во всяком случае, не к рынку.
Шофер в точности последовал моему совету и развернулся так лихо, что мы врезались в развалины. Авария оказалась не страшной. Попавшийся под руку кусок железа превратился в инструмент для выпрямления крыла, которым заклинило переднее колесо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
– Письмо! – удивилась Люцина. – И ты спокойно сидишь на месте? Чего ты ждешь? Откуда бы оно могло быть? Я б уж давным-давно прочитала, прямо на площадке. Ну и нервы у тебя!
– Мне тоже интересно, – попыталась я оправдаться, – да жаль ящик портить. Когда я поранила палец, то вернулась в квартиру и забросила куда-то ключик. Теперь никак не могу его найти.
– А на подоконнике что за ключ лежит?
– Он самый! Бегу за письмом!
Я открыла дверь и вытащила из почтового ящика зеленый конверт. Повертела его в руках, потом закрыла дверь и закричала:
– Представь себе: это от моей мамы! – Быстро разорвав конверт, я вполголоса прочитала:
– «Дорогая дочка!
Две недели назад я вернулась в Польшу. Пробыла пять дней в Ченстохове у тети Михаси и только после этого поехала в Кальварию. В Ченстохове я задержалась, потому что мне хотелось разузнать, нельзя ли нам с тобой там обосноваться. Но из этого ничего не вышло, всюду теснота.
Я была поражена, когда мама сказала мне, что уже год, как ты у нее не живешь. Я бы такого безобразия не допустила. Ты должна вернуться в Кальварию. На что это похоже, когда такая молоденькая девушка уезжает из дому невесть куда!
Надеюсь, что ты меня послушаешься. От мамы и Виктории я узнала, что ты доставила им много хлопот.
Если ты ослушаешься и немедленно не вернешься, я поверю, что ты и в самом деле упрямица, как говорит мама. Я была возмущена, когда мне рассказали, что ты здесь вытворяла. Они не знали с тобой покоя.
Да будет тебе известно, что я приехала из Львова с пустыми руками, так что в финансовом отношении мы полностью зависим от бабушки. Помни об этом. Бедные люди должны быть покорными.
Я ищу работу. Увы, даже и это нелегко.
Одумайся! Меня так расстраивает твое поведение, что я ночей не сплю. Не забывай, что у меня осталась только ты. Вместе со мной к маме приехала тетя Михася. Она тоже считает: «дикий запад» не место для девушек. Туда, наверное, съехались одни воры, бандиты и проститутки.
Погубишь ты себя. А еще говорят, что вот-вот начнется новая война. Ты там погибнешь.
Напиши скорее, когда приедешь. Тетя Михася – по словам мамы – в первые же дни войны сказала, что ты себя еще покажешь. И была права.
Мама говорит, что если ты теперь не вернешься, можешь не возвращаться совсем.
Привет тебе от хозяйки, добрая она душа, только благодаря ей я еще не сошла с ума от горя.
Обнимаю тебя и целую,
мама».
В комнате воцарилась такая тишина, что слышно было, как в ванной из неплотно завернутого крана капает вода. Первой молчание нарушила Люцина.
– Да… Твоя мама думает, что ты тут путаешься с кем попало. В этом ее убедила твоя бабка. «Дикий запад». Верно, что здесь не так тихо, как в Кальварии, что сюда понаехало много спекулянтов, жулья, всякой сволочи, но разве можно всех стричь под одну гребенку? Я понимаю, они там люди «порядочные», а мы отверженные. Ищем приключений и губим себя.
– Прошу тебя, Люцина, напишем ответ вместе. Ты не представляешь, какие они страшные люди. Бабка моя – чистая ведьма, а тетка Виктория изображает из себя оскорбленную добродетель. Они бы сожрали меня заживо, если б только могли. Одно меня расстраивает, что мама так безоговорочно верит бабке. Нужно написать спокойное, вежливое письмо, но так, чтобы бабку как следует проняло.
– Сейчас они гнушаются «диким западом», а пройдет несколько лет – попомни мои слова! – здесь яблоку негде будет упасть. Многим места не хватит. Вот увидишь. Нам в управлении рассказывали. Вроцлав станет столицей Западных земель. Уже пущены в ход огромные заводы. Здесь такой город вырастет, что куда до него Кракову…
– Ты можешь меня не убеждать. Я здесь нашла все то, чего у меня никогда не было бы в Кальварии. Работу, квартиру и покой.
– Здесь человек чувствует, что он нужен. Все меняется буквально у меня на глазах, и я принимаю в этом участие. Не стою в стороне, – Люцина нервно потерла лоб, немного помолчала, а потом уже спокойнее добавила: – Грустно мне стало после этого письма. Прости, может быть, не следовало говорить тебе об этом…
– Мне тоже невесело. Я даже себе не признавалась в том, как ждала маминого приезда. И квартиру искала с мыслью о ней. Но у нас всегда так было: бабка права, что бы она ни говорила. Но может, все-таки и я дождусь своей правды. А ты, ты никого не ждешь?
– Нет. К сожалению, нет. Мамы я не помню, воспитывала меня тетка, а она… Видишь ли, моя тетка из России через Индию уехала в Канаду. Так что я одна, – Люцина грустно опустила голову, но быстро взяла себя в руки, встала, поправила волосы и уже гораздо бодрее сказала: – Ничего, хороших людей на свете хватает. Не пропаду!
По молчаливому уговору мы никогда друг друга ни о чем не расспрашивали. Этот разговор пробил брешь в стене молчания. Я узнала, что Люцина была помолвлена, что жених ее во время войны пропал без вести, не вернулся из разведки. Но она и с этим примирилась – видно, немало горя пришлось ей увидеть и пережить за войну.
Теперь Люцина стала мне гораздо ближе. Я знала, что мы будем держаться вместе и, уж конечно, друг друга не подведем.
– Люцина немного резка, – сказала мне как-то пани Мира, – но мне нравится. Она человек порядочный, не сплетничает, не бегает за парнями. Догадываюсь, что она одинока, оттого и такая задиристая.
То, что я теперь узнала о Люцине, давало ей право на плохое настроение.
Я обзавелась мебелью. Началось с того, что в Красном Кресте объявили тревогу. Своего рода боевую тревогу. В этот день никого из сотрудников не отпустили домой. Отбой дали только ночью. В особенно трудном положении оказались женщины: они не могли ни спать на столах, как это сделали некоторые мужчины, ни возвращаться ночью домой по улицам разрушенного и темного города.
Делегация прекрасного пола, действуя по принципу «где наша не пропадала!», добилась самого подходящего в данной ситуации решения. Развезти женщин по домам на санитарных машинах.
Мы разделились на группы. Я села в машину, которая двинулась в сторону улиц Костюшки и Траугутта через Олавскую. Шофер, молодой, очень самоуверенный парень, решил ехать по улице Костюшко, а на обратном пути – по улице Траугутта. Меня он должен был отвезти последней. Мы выехали с улицы Траугутта, вдали мелькнул костел св. Иосифа, и вдруг сразу стало совсем темно. Мы ехали не сворачивая, но рынка все не было видно… Шофер по-прежнему хорохорился, но в конце концов признался, что города не знает. Пришлось мне «взять руководство» в свои руки.
– Надо возвращаться. Рынок мы проехали. Куда едем, не знаю, но, уж во всяком случае, не к рынку.
Шофер в точности последовал моему совету и развернулся так лихо, что мы врезались в развалины. Авария оказалась не страшной. Попавшийся под руку кусок железа превратился в инструмент для выпрямления крыла, которым заклинило переднее колесо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134