так недолго и целый день потерять.
Я промерзла до костей в своем пальтишке на рыбьем меху. Возвращалась почти бегом, вприпрыжку. Снегу было много, он уже слегка подтаивал на солнце. Дорога была в рытвинах – беда тому, кто зазевается, – а лужи затянуты тонким слоем льда.
Вдруг что-то свистнуло – я даже присела, – потом еще и еще. Когда немного погодя, не вставая, я осторожно приподняла голову, несколько светящихся шаров один за другим со свистом пролетело надо мной. Я поняла: это били «катюши»! Страха как не бывало. Я сразу почувствовала себя в безопасности и побежала дальше.
Кто бы подумал, что Освобождение будет вот таким! Чего только мы друг другу не рассказывали, каждый был мудрецом. А тут сыграли «катюши», и немцев как ветром сдуло. В Кальварии ни единого стекла не вылетело, а фронт уже продвинулся дальше. Нам повезло. Могло получиться совсем по-другому. И насчет русских болтали чушь. Это настоящее войско. На отдыхе любят песни петь, от чарки не отказываются.
– А какие веселые! – говорил бабке Дрозд.
– Слава богу, что так вышло. Могло быть иначе, – кивала головой бабка. – Вот если бы тут, не приведи господи, фронт остановился… В тридцать девятом мы во Львове десять дней в подвале просидели, стрельба была – вспомнить страшно. Дом наш оказался на самой линии фронта. Бога надо благодарить, что на этот раз обошлось.
Я тут же отправила маме письмо. Теперь буду ждать ответа. Лишь бы побыстрее пришел. Затемнение не отменяется, ведь война еще не закончилась. Польских солдат пока что никто не видел. Думаю, что по-прежнему буду ходить к портнихе. Только бы мама приехала, тогда все наладится. Но боюсь, быстро ей не собраться.
Все радуются Освобождению.
– Иначе дышится, – говорит хозяйка.
Да только у бабки в доме царит нужда. Я работаю у пани Ковалик. Бабка все ворчит, что деньги на исходе и мать могла бы уже за мной приехать или, по крайней мере, написать пару слов. Тетка Виктория, хмурая и злая, слоняется по комнате. Михал прислал письмо, где сообщил, что семейство, поселившееся в конце оккупации в нашей краковской квартире, и не думает съезжать.
В один прекрасный день пани Ковалик, в последнее время какая-то уж очень веселая, призналась, что влюблена без памяти и вскоре бросит шитье.
– Передохнем малость. Когда снова возьмусь за работу, я тебе дам знать. Теперь я влюблена и должна довести дело до свадьбы. Иначе из-за этих поганых тряпок мужика потеряю.
И опять началась страда дома от зари до зари. Бабка стала просто невыносимой, хотя хозяйка и унимала ее как могла.
– По правде говоря, вы, видно, бога забыли, раз так девчонкой помыкаете.
– А ее иначе, чем в ежовых рукавицах не удержишь. Отец у нее такой, что и сказать стыдно, а она вся в него, ей только дай волю, тут же покатится по дурной дорожке. И нечего меня укорять, что я ею помыкаю. Я в ее годы как белка в колесе вертелась. У нас в семье восемь душ было моложе меня. Мать с утра до вечера меня подгоняла. На первую обувку я сама себе заработала.
И вот теперь, когда, казалось, рассчитывать было не на что, мне вдруг повезло. Сначала одной русской девушке-регулировщице понадобилось сшить блузку. Она обратилась к пани Ковалик, но у той не нашлось времени – на пасху была назначена свадьба, и портниха направила девушку ко мне. Я растерялась – предложение было таким неожиданным – и, разумеется, испугалась ответственности, но в конце концов согласилась. Решила испытать свои силы. За шитье взялась сразу. Волновалась страшно. Блузка должна была получиться удачной, – за мной наблюдали все домашние. Мне важно было убедить бабку, что и за четыре месяца можно кое-чему научиться. И все обошлось. Блузка сидела превосходно.
– Сколько времени ты потратила? Один день? Молодец, Катажина, белоручкой тебя не назовешь, – похвалила меня хозяйка.
Регулировщица Таня была довольна и спросила:
– Можно принести еще? У нас девушек много, и всем нужны кофточки.
Работа закипела. С утра до вечера сплошные блузки. Расплачивались девушки кто деньгами, а кто продуктами.
Я подружилась с Таней, которая приходила чаще других. Как-то она посоветовала мне съездить в Бельск: там проходит линия фронта и туго с продуктами; если повезти туда сало, его можно обменять на шерстяной отрез. Я рассказала об этом хозяйке:
– Не знаю, как быть. Конечно, это не прогулочка. Но у меня ведь ничего своего нет. Если развалятся мои деревяшки, придется ходить босиком. Бабка скажет, чтобы я сама себе на обувь заработала, но тогда уже не будет такого удобного случая. Меня они с Викторией совсем заели, а мама неизвестно когда приедет. Все-таки хотелось бы попытаться, только где взять сало?
– Сало – это пустяки. Я тебе одолжу. Если дело выгорит – вернешь.
Еще несколько дней я прикидывала, ехать или нет. В конце концов решилась, конечно, тайком от бабки. В советской комендатуре благодаря Тане я получила пропуск.
– Береги эту бумажку как зеницу ока. Она дает право на проезд в военных машинах. При проверке ничего другого и не нужно, – предупредила меня Таня и проводила на контрольно-пропускной пункт, где в тот день дежурила ее подруга. Там она со мной распрощалась, не забыв попросить дежурную побыстрее отправить меня в сторону Бельска.
Началось ожидание. Мне казалось, что любому прохожему понятно, чего я жду и куда еду. От стыда я готова была сквозь землю провалиться. Машины проезжали в разных направлениях. Наконец я увидела открытый «виллис», в котором сидел сержант с забинтованной головой. Оказалось, что он едет в Бельск и может прихватить меня. Лица его под бинтами невозможно было разглядеть, но голос внушал доверие. Это было важнее всего. Я устроилась рядом с ним, и сразу на душе стало легче. Ехали мы быстро, было холодновато. Но я совсем приободрилась. Промелькнули окрестные деревеньки, и, не успела я оглянуться, мы уже были в Вадовицах. Дальше Вадовиц я прежде никогда не бывала. Впрочем, пейзаж ничуть не изменился: по обеим сторонам дороги тянулись такие же ровные поля, кое-где еще покрытые снегом. У правой обочины шоссе выстроились длинные колонны мотопехоты. Солдаты сновали среди грузовиков, лежали на крышах кабин; кое-кто, заметив в «виллисе» сержанта с женщиной, весело нас приветствовал.
Миновали еще какое-то местечко. Я догадалась, что это Андрыхув. И не успела я подумать, что же делать дальше, как мы въехали на окраину Бельска.
Когда «виллис» остановился, я вышла из машины, поблагодарила сержанта и зашагала вперед.
О господи, да здесь же война! В двух шагах от контрольно-пропускного пункта я услыхала выстрелы, очень громкие, словно стреляли за соседним домом. Когда немного погодя пальба стихла, я огляделась по сторонам. На улице было совершенно пусто – ни души. Куда идти? В город нельзя, там уже фронт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Я промерзла до костей в своем пальтишке на рыбьем меху. Возвращалась почти бегом, вприпрыжку. Снегу было много, он уже слегка подтаивал на солнце. Дорога была в рытвинах – беда тому, кто зазевается, – а лужи затянуты тонким слоем льда.
Вдруг что-то свистнуло – я даже присела, – потом еще и еще. Когда немного погодя, не вставая, я осторожно приподняла голову, несколько светящихся шаров один за другим со свистом пролетело надо мной. Я поняла: это били «катюши»! Страха как не бывало. Я сразу почувствовала себя в безопасности и побежала дальше.
Кто бы подумал, что Освобождение будет вот таким! Чего только мы друг другу не рассказывали, каждый был мудрецом. А тут сыграли «катюши», и немцев как ветром сдуло. В Кальварии ни единого стекла не вылетело, а фронт уже продвинулся дальше. Нам повезло. Могло получиться совсем по-другому. И насчет русских болтали чушь. Это настоящее войско. На отдыхе любят песни петь, от чарки не отказываются.
– А какие веселые! – говорил бабке Дрозд.
– Слава богу, что так вышло. Могло быть иначе, – кивала головой бабка. – Вот если бы тут, не приведи господи, фронт остановился… В тридцать девятом мы во Львове десять дней в подвале просидели, стрельба была – вспомнить страшно. Дом наш оказался на самой линии фронта. Бога надо благодарить, что на этот раз обошлось.
Я тут же отправила маме письмо. Теперь буду ждать ответа. Лишь бы побыстрее пришел. Затемнение не отменяется, ведь война еще не закончилась. Польских солдат пока что никто не видел. Думаю, что по-прежнему буду ходить к портнихе. Только бы мама приехала, тогда все наладится. Но боюсь, быстро ей не собраться.
Все радуются Освобождению.
– Иначе дышится, – говорит хозяйка.
Да только у бабки в доме царит нужда. Я работаю у пани Ковалик. Бабка все ворчит, что деньги на исходе и мать могла бы уже за мной приехать или, по крайней мере, написать пару слов. Тетка Виктория, хмурая и злая, слоняется по комнате. Михал прислал письмо, где сообщил, что семейство, поселившееся в конце оккупации в нашей краковской квартире, и не думает съезжать.
В один прекрасный день пани Ковалик, в последнее время какая-то уж очень веселая, призналась, что влюблена без памяти и вскоре бросит шитье.
– Передохнем малость. Когда снова возьмусь за работу, я тебе дам знать. Теперь я влюблена и должна довести дело до свадьбы. Иначе из-за этих поганых тряпок мужика потеряю.
И опять началась страда дома от зари до зари. Бабка стала просто невыносимой, хотя хозяйка и унимала ее как могла.
– По правде говоря, вы, видно, бога забыли, раз так девчонкой помыкаете.
– А ее иначе, чем в ежовых рукавицах не удержишь. Отец у нее такой, что и сказать стыдно, а она вся в него, ей только дай волю, тут же покатится по дурной дорожке. И нечего меня укорять, что я ею помыкаю. Я в ее годы как белка в колесе вертелась. У нас в семье восемь душ было моложе меня. Мать с утра до вечера меня подгоняла. На первую обувку я сама себе заработала.
И вот теперь, когда, казалось, рассчитывать было не на что, мне вдруг повезло. Сначала одной русской девушке-регулировщице понадобилось сшить блузку. Она обратилась к пани Ковалик, но у той не нашлось времени – на пасху была назначена свадьба, и портниха направила девушку ко мне. Я растерялась – предложение было таким неожиданным – и, разумеется, испугалась ответственности, но в конце концов согласилась. Решила испытать свои силы. За шитье взялась сразу. Волновалась страшно. Блузка должна была получиться удачной, – за мной наблюдали все домашние. Мне важно было убедить бабку, что и за четыре месяца можно кое-чему научиться. И все обошлось. Блузка сидела превосходно.
– Сколько времени ты потратила? Один день? Молодец, Катажина, белоручкой тебя не назовешь, – похвалила меня хозяйка.
Регулировщица Таня была довольна и спросила:
– Можно принести еще? У нас девушек много, и всем нужны кофточки.
Работа закипела. С утра до вечера сплошные блузки. Расплачивались девушки кто деньгами, а кто продуктами.
Я подружилась с Таней, которая приходила чаще других. Как-то она посоветовала мне съездить в Бельск: там проходит линия фронта и туго с продуктами; если повезти туда сало, его можно обменять на шерстяной отрез. Я рассказала об этом хозяйке:
– Не знаю, как быть. Конечно, это не прогулочка. Но у меня ведь ничего своего нет. Если развалятся мои деревяшки, придется ходить босиком. Бабка скажет, чтобы я сама себе на обувь заработала, но тогда уже не будет такого удобного случая. Меня они с Викторией совсем заели, а мама неизвестно когда приедет. Все-таки хотелось бы попытаться, только где взять сало?
– Сало – это пустяки. Я тебе одолжу. Если дело выгорит – вернешь.
Еще несколько дней я прикидывала, ехать или нет. В конце концов решилась, конечно, тайком от бабки. В советской комендатуре благодаря Тане я получила пропуск.
– Береги эту бумажку как зеницу ока. Она дает право на проезд в военных машинах. При проверке ничего другого и не нужно, – предупредила меня Таня и проводила на контрольно-пропускной пункт, где в тот день дежурила ее подруга. Там она со мной распрощалась, не забыв попросить дежурную побыстрее отправить меня в сторону Бельска.
Началось ожидание. Мне казалось, что любому прохожему понятно, чего я жду и куда еду. От стыда я готова была сквозь землю провалиться. Машины проезжали в разных направлениях. Наконец я увидела открытый «виллис», в котором сидел сержант с забинтованной головой. Оказалось, что он едет в Бельск и может прихватить меня. Лица его под бинтами невозможно было разглядеть, но голос внушал доверие. Это было важнее всего. Я устроилась рядом с ним, и сразу на душе стало легче. Ехали мы быстро, было холодновато. Но я совсем приободрилась. Промелькнули окрестные деревеньки, и, не успела я оглянуться, мы уже были в Вадовицах. Дальше Вадовиц я прежде никогда не бывала. Впрочем, пейзаж ничуть не изменился: по обеим сторонам дороги тянулись такие же ровные поля, кое-где еще покрытые снегом. У правой обочины шоссе выстроились длинные колонны мотопехоты. Солдаты сновали среди грузовиков, лежали на крышах кабин; кое-кто, заметив в «виллисе» сержанта с женщиной, весело нас приветствовал.
Миновали еще какое-то местечко. Я догадалась, что это Андрыхув. И не успела я подумать, что же делать дальше, как мы въехали на окраину Бельска.
Когда «виллис» остановился, я вышла из машины, поблагодарила сержанта и зашагала вперед.
О господи, да здесь же война! В двух шагах от контрольно-пропускного пункта я услыхала выстрелы, очень громкие, словно стреляли за соседним домом. Когда немного погодя пальба стихла, я огляделась по сторонам. На улице было совершенно пусто – ни души. Куда идти? В город нельзя, там уже фронт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134