Вошли два охранника. Один с раскрытой книгой в руках зачитывал фамилии.
– Адамовская Мария.
– Здесь.
– Барко Янина.
– Здесь.
– Дубинская Катажина.
– Здесь, – я хотела что-то добавить, но Черная до боли стиснула мне руку, заставив замолчать.
Принесли большой кувшин черного кофе и хлеб.
Я отхлебнула несколько глотков. Хлеб застревал в горле.
– Как ты думаешь, долго тебя продержат? – спросила Черная.
– Не знаю. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я вообще не знаю, в чем дело. Меня все только спрашивали и спрашивали, пока мне не сделалось дурно. Ничего не понимаю.
– Бывает. Если тебя отпустят домой, то вызовут с вещами. Тогда оставь нам сигареты.
– Возьмите сейчас… – я полезла в карман.
– Брось, мы же не свиньи. Тебе самой они еще могут понадобиться.
Дверь открывалась часто. На входившего охранника со страхом и надеждой устремлялись все взгляды.
– Дубинская, с вещами!
– Прощайте, – я поднялась. – Вот сигареты.
Мы проделали снова тот же путь, только в обратном направлении. Лестница вверх, длинные коридоры, снова лестница вверх.
«Забыла оставить им спички! – спохватилась я дорогой. – Какая досада!»
Мне вернули сумку и часы. Я расписалась в получении и прошла в секретариат. Там дежурила другая женщина, пожилая, с усталым, осунувшимся лицом.
– Прочтите и распишитесь, – сказала она негромко.
Я прочла. Это было обязательство сохранять в строгой тайне все, что я здесь видела и слышала.
Выпустили меня в другую дверь, маленькую и незаметную. Я очутилась на Луговой улице.
– Гражданка! – грозно окликнул меня часовой с автоматом и в каске, закрывавшей пол-лица. – Проходите, здесь стоять нельзя.
Я свободна. Могу идти, куда захочу. Скорее, скорее отсюда, подальше от этого здания. Но не успела я отойти, как кто-то тронул меня за руку. Рядом стояла сгорбленная женщина, по-деревенски закутанная в большую шерстяную шаль.
– Девушка, милая, послушайте, помогите! Мой сын Янек, там, в том доме…
Я вздрогнула.
– Не понимаю вас. Давайте отойдем отсюда.
Мы зашагали вместе в сторону рынка, непохожие друг на друга, но одинаково беспомощные и растерянные. Я украдкой разглядывала свою спутницу. Низенькая, пожилая. Лицо со следами многих пролитых слез и многих бессонных ночей. Подойдя к нашему дому, я взяла женщину за руку и втащила в подъезд.
Мама была дома и открыла нам дверь. Увидев меня, она встала как вкопанная.
– Вот и я. Этой женщиной нужно заняться. Я не могла ее бросить на улице. Мы обе голодны. Мне надо помыться. Знаешь, мама, где я была?
– Знаю. Сюда приходила ваша дежурная с работы. Сперва ничего не хотела говорить. Пришлось показать паспорт, чтобы убедить ее, что ты моя дочь. Тогда она сказала, что пришли из госбезопасности и тебя забрали. Мы пережили ужасную ночь, Катажина.
– Да и я, наверное, не лучшую. Пока что меня выпустили, но в чем дело – я так и не узнала. Мне устроили очную ставку с каким-то человеком, которого я в жизни не видела! Боже мой! Я едва жива. Раздевайтесь, пожалуйста. Закусим, а потом поговорим.
– Я здесь уже третий день скитаюсь, – рассказывала женщина. – Приехала из-под Бохни. Мой сын Янек там… в том доме… – старушка расплакалась снова.
Мама стала ее утешать как маленькую, а потом увела на кухню. Я не могла ничего есть. Выпила два стакана чаю и курила сигарету за сигаретой. Голова болела, мысли разбегались.
– Ложись в постель, – сказала мама. – Я займусь этой женщиной сама. Поведу ее к Стефану, авось он что-нибудь присоветует.
– Всю жизнь буду вам благодарна за совет. Я там двоих внучат оставила на чужих людей. Хозяйство бросила. Такое горе, ни о чем другом думать не могу.
– Не отчаивайтесь. Что-нибудь придумаем. Только к первым встречным больше не подходите. Еще затащат куда-нибудь, решив, что у вас есть деньги.
Я легла в постель. У меня поднялась температура. Я дремала, просыпалась вся в поту, засыпала снова. Временами мне казалось, что я стою, а меня окатывают ледяной водой. Потом становилось жарко и душно, как в аду.
Очнулась я вечером. В маминой комнате горел свет. Я хотела позвать маму, но не смогла выдавить из себя ни звука. Сесть в постели мне тоже не удалось. Тогда, смирившись, я стала терпеливо ждать, пока мама зайдет сама. Наконец дверь открылась, и вошли мама и пани Дзюня.
– Видите, как ей плохо? – сказала мама.
– Прежде всего давайте вызовем врача, – решила пани Дзюня.
Теперь я могла быть спокойной и ничего не бояться. Врач сказал, что у меня тяжелая ангина. Мама и пани Дзюня ухаживали за мной, стараясь угадывать любое мое желание. И, как ни странно, жили в полном мире и согласии.
На работу я не ходила десять дней. Послала туда с соседским мальчишкой записку, сообщив, что я заболела. Больше всего меня беспокоило, что я безнадежно отстану в техникуме. Но ни читать, ни даже вышивать не было сил. Едва взявшись за что-нибудь, я тут же засыпала.
Стройка простаивала. Рабочие болтались без дела – ждали цемента. Начальник сидел у себя и составлял отчет.
– Хорошо, что вы пришли. Здорово вас потрепала эта ангина, вы похудели, осунулись. Ну, а теперь как самочувствие?
– Сил еще маловато, но в остальном все в порядке. Меня волнует учеба, трудно, наверное, будет наверстывать.
– Знаете, что я вам посоветую? У меня один приятель дает уроки. Он инженер-электрик. А вообще, чего он только не изучал: и филологию, и искусствоведение… Электротехника – его четвертая или пятая специальность. Мы вместе учились в гимназии, и только благодаря ему я по сей день умею решать задачи по тригонометрии. Он прекрасный педагог.
– Большое спасибо, помощь мне очень пригодится. Такой огромный материал. Я все время корпела над математикой, но увы, без особых результатов.
– Да, чуть не забыл. Уже три раза звонили, чтобы вы немедленно по возвращении на работу зашли в отдел кадров. Советую не откладывать.
По дороге в трест я купила три плитки шоколада для детей дежурной, чтобы как-то отблагодарить ее за сочувствие.
– Вот пропуск. Можно пройти? – спросила я официальным тоном, а затем, наклонившись к дежурной и дав ей шоколад, добавила шепотом: – Большое спасибо, всю жизнь буду вам благодарна за то, что вы предупредили маму.
Девушка в отделе кадров протянула мне какую-то бумагу и попросила расписаться.
Что такое? «Гр. Дубинская уволена с работы в связи с грубым нарушением социалистической трудовой дисциплины…»
– Пропуск оставьте у нас. За расчетом придете в день выдачи зарплаты.
Я вышла в коридор и еще раз внимательно перечитала бумагу. Все понятно! Приказ подписали: начальник отдела кадров, председатель месткома и управляющий трестом.
«Ничего не поделаешь, – подумала я. – Придется уйти».
Дверь комнаты секретаря парткома была приоткрыта. Секретарь сидел за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
– Адамовская Мария.
– Здесь.
– Барко Янина.
– Здесь.
– Дубинская Катажина.
– Здесь, – я хотела что-то добавить, но Черная до боли стиснула мне руку, заставив замолчать.
Принесли большой кувшин черного кофе и хлеб.
Я отхлебнула несколько глотков. Хлеб застревал в горле.
– Как ты думаешь, долго тебя продержат? – спросила Черная.
– Не знаю. Хочешь – верь, хочешь – нет, но я вообще не знаю, в чем дело. Меня все только спрашивали и спрашивали, пока мне не сделалось дурно. Ничего не понимаю.
– Бывает. Если тебя отпустят домой, то вызовут с вещами. Тогда оставь нам сигареты.
– Возьмите сейчас… – я полезла в карман.
– Брось, мы же не свиньи. Тебе самой они еще могут понадобиться.
Дверь открывалась часто. На входившего охранника со страхом и надеждой устремлялись все взгляды.
– Дубинская, с вещами!
– Прощайте, – я поднялась. – Вот сигареты.
Мы проделали снова тот же путь, только в обратном направлении. Лестница вверх, длинные коридоры, снова лестница вверх.
«Забыла оставить им спички! – спохватилась я дорогой. – Какая досада!»
Мне вернули сумку и часы. Я расписалась в получении и прошла в секретариат. Там дежурила другая женщина, пожилая, с усталым, осунувшимся лицом.
– Прочтите и распишитесь, – сказала она негромко.
Я прочла. Это было обязательство сохранять в строгой тайне все, что я здесь видела и слышала.
Выпустили меня в другую дверь, маленькую и незаметную. Я очутилась на Луговой улице.
– Гражданка! – грозно окликнул меня часовой с автоматом и в каске, закрывавшей пол-лица. – Проходите, здесь стоять нельзя.
Я свободна. Могу идти, куда захочу. Скорее, скорее отсюда, подальше от этого здания. Но не успела я отойти, как кто-то тронул меня за руку. Рядом стояла сгорбленная женщина, по-деревенски закутанная в большую шерстяную шаль.
– Девушка, милая, послушайте, помогите! Мой сын Янек, там, в том доме…
Я вздрогнула.
– Не понимаю вас. Давайте отойдем отсюда.
Мы зашагали вместе в сторону рынка, непохожие друг на друга, но одинаково беспомощные и растерянные. Я украдкой разглядывала свою спутницу. Низенькая, пожилая. Лицо со следами многих пролитых слез и многих бессонных ночей. Подойдя к нашему дому, я взяла женщину за руку и втащила в подъезд.
Мама была дома и открыла нам дверь. Увидев меня, она встала как вкопанная.
– Вот и я. Этой женщиной нужно заняться. Я не могла ее бросить на улице. Мы обе голодны. Мне надо помыться. Знаешь, мама, где я была?
– Знаю. Сюда приходила ваша дежурная с работы. Сперва ничего не хотела говорить. Пришлось показать паспорт, чтобы убедить ее, что ты моя дочь. Тогда она сказала, что пришли из госбезопасности и тебя забрали. Мы пережили ужасную ночь, Катажина.
– Да и я, наверное, не лучшую. Пока что меня выпустили, но в чем дело – я так и не узнала. Мне устроили очную ставку с каким-то человеком, которого я в жизни не видела! Боже мой! Я едва жива. Раздевайтесь, пожалуйста. Закусим, а потом поговорим.
– Я здесь уже третий день скитаюсь, – рассказывала женщина. – Приехала из-под Бохни. Мой сын Янек там… в том доме… – старушка расплакалась снова.
Мама стала ее утешать как маленькую, а потом увела на кухню. Я не могла ничего есть. Выпила два стакана чаю и курила сигарету за сигаретой. Голова болела, мысли разбегались.
– Ложись в постель, – сказала мама. – Я займусь этой женщиной сама. Поведу ее к Стефану, авось он что-нибудь присоветует.
– Всю жизнь буду вам благодарна за совет. Я там двоих внучат оставила на чужих людей. Хозяйство бросила. Такое горе, ни о чем другом думать не могу.
– Не отчаивайтесь. Что-нибудь придумаем. Только к первым встречным больше не подходите. Еще затащат куда-нибудь, решив, что у вас есть деньги.
Я легла в постель. У меня поднялась температура. Я дремала, просыпалась вся в поту, засыпала снова. Временами мне казалось, что я стою, а меня окатывают ледяной водой. Потом становилось жарко и душно, как в аду.
Очнулась я вечером. В маминой комнате горел свет. Я хотела позвать маму, но не смогла выдавить из себя ни звука. Сесть в постели мне тоже не удалось. Тогда, смирившись, я стала терпеливо ждать, пока мама зайдет сама. Наконец дверь открылась, и вошли мама и пани Дзюня.
– Видите, как ей плохо? – сказала мама.
– Прежде всего давайте вызовем врача, – решила пани Дзюня.
Теперь я могла быть спокойной и ничего не бояться. Врач сказал, что у меня тяжелая ангина. Мама и пани Дзюня ухаживали за мной, стараясь угадывать любое мое желание. И, как ни странно, жили в полном мире и согласии.
На работу я не ходила десять дней. Послала туда с соседским мальчишкой записку, сообщив, что я заболела. Больше всего меня беспокоило, что я безнадежно отстану в техникуме. Но ни читать, ни даже вышивать не было сил. Едва взявшись за что-нибудь, я тут же засыпала.
Стройка простаивала. Рабочие болтались без дела – ждали цемента. Начальник сидел у себя и составлял отчет.
– Хорошо, что вы пришли. Здорово вас потрепала эта ангина, вы похудели, осунулись. Ну, а теперь как самочувствие?
– Сил еще маловато, но в остальном все в порядке. Меня волнует учеба, трудно, наверное, будет наверстывать.
– Знаете, что я вам посоветую? У меня один приятель дает уроки. Он инженер-электрик. А вообще, чего он только не изучал: и филологию, и искусствоведение… Электротехника – его четвертая или пятая специальность. Мы вместе учились в гимназии, и только благодаря ему я по сей день умею решать задачи по тригонометрии. Он прекрасный педагог.
– Большое спасибо, помощь мне очень пригодится. Такой огромный материал. Я все время корпела над математикой, но увы, без особых результатов.
– Да, чуть не забыл. Уже три раза звонили, чтобы вы немедленно по возвращении на работу зашли в отдел кадров. Советую не откладывать.
По дороге в трест я купила три плитки шоколада для детей дежурной, чтобы как-то отблагодарить ее за сочувствие.
– Вот пропуск. Можно пройти? – спросила я официальным тоном, а затем, наклонившись к дежурной и дав ей шоколад, добавила шепотом: – Большое спасибо, всю жизнь буду вам благодарна за то, что вы предупредили маму.
Девушка в отделе кадров протянула мне какую-то бумагу и попросила расписаться.
Что такое? «Гр. Дубинская уволена с работы в связи с грубым нарушением социалистической трудовой дисциплины…»
– Пропуск оставьте у нас. За расчетом придете в день выдачи зарплаты.
Я вышла в коридор и еще раз внимательно перечитала бумагу. Все понятно! Приказ подписали: начальник отдела кадров, председатель месткома и управляющий трестом.
«Ничего не поделаешь, – подумала я. – Придется уйти».
Дверь комнаты секретаря парткома была приоткрыта. Секретарь сидел за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134