А этот — низенький, с бородой, в старом вытянутом лыжном костюме.
Ой! Три комнаты! У одной семьи — целых три комнаты! Даже у Ларки и то две. И рояль! Как в театре! Нет, не буду навязываться со своей детской писаниной. Оказывается, такие комнаты еще хуже для чтения, чем коммуналка. Да и…конец у меня там, и правда, не того…
— А-а-а, замечательно, что Николай Михайлович именно тебя послал. Садись во-он туда подальше, к стеллажам. А то, как бы я тебя не заразила.
— Ско-олько у вас книг! Очень красиво, когда они на стеллажах, а не засунуты, как у нас, в несколько рядов в шкафы.
— Соскучилась я по вам. Как вы там, на литературе, не позорите мои седины?
— Два выброшенных из жизни года.
— Ну-ну, не будем преувеличивать. Первоисточники все равно нужно знать. А она добросовестный учитель.
— Вы вернетесь к нам?
— Трудно сказать. Увязла я в своей теме по уши. Если мне Володя не поможет разобраться с моим материалом, я вообще никогда не выплыву. К счастью, он досрочно вернулся из Англии, и я как поправлюсь, уцеплюсь за него как за спасательный круг.
— Ваш муж был в Англии?
— Да. Полгода стажировался там по социологии. Это совершенно новая для советской науки дисциплина, но Володя совершенно убежден, что скоро она станет королевой гуманитарных наук.
— А почему он досрочно вернулся?
— Там вышла какая-то темная история с его шефом. Он то ли сам выбросился из окна гостиницы, то ли его выбросили, но всю группу немедленно отозвали.
Не может быть, чтобы в Университете профессоров выбрасывали из окон! Такое могло быть только при Сталине или среди бандитов, от которых Ксения закрывается на крюк.
— Между прочим, я веду в Новом ТЮЗе уроки-диспуты для старшеклассников. Ты обязательно приходи.
— У нас там два человека поступили в юношескую театральную студию: один из нашего класса, один из 9 «А».
— Да-да, я их видела. Юра, мне кажется, по-настоящему увлечен. Он тонкий мальчик и писал нестандартные сочинения.
Интересно, как этот «тонкий мальчик» выживает под классным руководством англичанки? Там только купчиха Машка и подлиза Женька могут процветать, замордовывая всех остальных общественной работой.
— Какая красивая книга.
— Да уж, Володя мой — страшно непрактичный человек: все из Англии навезли тряпок, мохеровых шарфов, а он, видишь, безумно дорогие книги по европейскому искусству. Если тебя заинтересует, я могу показать и другие альбомы. Они у Володи в кабинете.
Полгода в Англии! Два кабинета, полные книг! Альбомы по современному западному искусству! А я-то собиралась лезть со своим примитивным сочинительством. Куда бы незаметно спрятать папку, чтобы она не попалась Людмиле Николаевне на глаза?
— Что за папку ты судорожно крутишь в руках? Что-нибудь еще из школы прислали?
— Нет, это… Я сказку сочинила.
— Сказку? Ну, читай. Только лучше бы ты мне ее оставила. Я с голоса плохо текст понимаю.
— Там все перечеркнуто…
— Хорошо было бы перепечатать. Ну-ну, слушаю.
Идиотка, влезла со своим «шедевром» к больному человеку. Не могла сама увидеть, что это все глупо. А длиннющая до чего! Барабаню-барабаню, а еще и до середины не добралась. Может, выпустить две-три страницы? А конец и вовсе в общих чертах пересказать?
— Не тарахти, я не успеваю следить.
Буль— буль, все равно, что озеро с Пшеничным переплывать. Захлебываюсь, пузыри пускаю. SOS! Нет не SOS. Ни в коем случае нельзя показать, что до берега не добраться. Тони, но делай вид, что переплыть озеро -плевое дело. Все! Клянусь больше никогда ничего не писать!
— Ну что ж, для первой пробы пера неплохо. Только нужно помнить, что жанр стилизованной сказки может легко перейти в банальность. Мне кажется, что начинающему писателю стоит обратиться к тому, что он знает лучше всего. Например, почему бы тебе не попробовать писать о школе?
— О ШКОЛЕ? Что же о ней можно писать?
— Как что?! Ведь подростки живут своей напряженной внутренней жизнью. У них происходят острые драматические конфликты на почве дружбы, любви. Тебе, знающей все это изнутри и обладающей наблюдательностью, легко будет все это описать.
— Подростки не живут СВОЕЙ жизнью. Они лишь копируют жизнь взрослых. И даже если бы у них и была СВОЯ жизнь, я все равно о ней ничего бы не узнала, потому что мы в классе на таком расстоянии друг от друга, что и на ракете не долететь.
— Тебе свойственно преувеличивать. Проблема подростков выдвигается современной литературой на передний план как в Америке — Сэллинджер, так и у наших писателей: возьми Василия Аксенова. Я советую тебе начать приглядываться к тем ребятам, которые тебя окружают, и вести нечто вроде журнала.
Итак, приговор вынесен, обжалованию не подлежит. Встаньте, классики в красивых переплетах. Стенные часы, остановитесь. Ах, вы и так стоите? Простите, не заметила. Пишущая машинка замри. Выслушайте приговор в скорбном молчании.
Первое. Сказка банальна.
Второе. Подсудимая не умеет видеть в Лаше, Алке, Ларисках и пр. уникальность подростковый души.
Третье. Предлагается запретить подсудимой занятия на поприще литературы. В крайнем случае, может попробовать себя в журналистике.
Стараюсь, хотя бы внешне, сохранить чувство собственного достоинства. Принимаю соболезнования окружающих. Благодарю кабинет Людмилы Николаевны, он был очень терпелив по отношению ко мне.
И вам, господин рояль, спасибо, нет, нет, что вы, я сама вижу, что не следовало этого писать. Господин дубовый стол? Не стоит беспокоиться, не провожайте, я прекрасно выйду сама. До свидания, резные стулья. Ну что вы, я совсем не обиделась. Это было просто ребячество — выносить свои тщедушные творения на ваш высокий суд.
Сказано писать о школе.
Значит о школе. А что писать? Рассказ? Роман? Нет, о школе лучше всего снимать кино. Помощник по свету, дайте, пожалуйста, над закопченным Лесным — яркое весеннее солнце. Так, хорошо. Наплыв камеры. Стадион. Живописные группы школьников возвращаются с урока физкультуры. Впереди в черных вельветовых куртках стайка мальчишек. Чуть позади — новенький небесно-голубой костюм сияющего Вити Волкова. Стоп! Эй, кто-нибудь, уберите из кадра Пшеничного. Вечно он вьется там, где можно развлечься за чужой счет! Объектив на третью группу! Прекрасно. Группа достаточно живописна. Сначала идут девушки в темных платьях и школьных фартуках. Это бывшие «вэшники». Затем темные платья сменяются белыми футболками и синими трусами. Бывшие «бэшники». Лашу — крупным планом, пожалуйста. В пол-лица улыбка с лошадиными зубами, могучий торс и полощущиеся на ветру голубыми знаменами трусы. Прошу оператора проследить, чтобы по яркости Лашины трусы ни в коем случае не уступали Витиному костюму.
Диалог.
— Ва-ань, а Вань, ну что ты все молчишь?
— Сказал бы чего, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Ой! Три комнаты! У одной семьи — целых три комнаты! Даже у Ларки и то две. И рояль! Как в театре! Нет, не буду навязываться со своей детской писаниной. Оказывается, такие комнаты еще хуже для чтения, чем коммуналка. Да и…конец у меня там, и правда, не того…
— А-а-а, замечательно, что Николай Михайлович именно тебя послал. Садись во-он туда подальше, к стеллажам. А то, как бы я тебя не заразила.
— Ско-олько у вас книг! Очень красиво, когда они на стеллажах, а не засунуты, как у нас, в несколько рядов в шкафы.
— Соскучилась я по вам. Как вы там, на литературе, не позорите мои седины?
— Два выброшенных из жизни года.
— Ну-ну, не будем преувеличивать. Первоисточники все равно нужно знать. А она добросовестный учитель.
— Вы вернетесь к нам?
— Трудно сказать. Увязла я в своей теме по уши. Если мне Володя не поможет разобраться с моим материалом, я вообще никогда не выплыву. К счастью, он досрочно вернулся из Англии, и я как поправлюсь, уцеплюсь за него как за спасательный круг.
— Ваш муж был в Англии?
— Да. Полгода стажировался там по социологии. Это совершенно новая для советской науки дисциплина, но Володя совершенно убежден, что скоро она станет королевой гуманитарных наук.
— А почему он досрочно вернулся?
— Там вышла какая-то темная история с его шефом. Он то ли сам выбросился из окна гостиницы, то ли его выбросили, но всю группу немедленно отозвали.
Не может быть, чтобы в Университете профессоров выбрасывали из окон! Такое могло быть только при Сталине или среди бандитов, от которых Ксения закрывается на крюк.
— Между прочим, я веду в Новом ТЮЗе уроки-диспуты для старшеклассников. Ты обязательно приходи.
— У нас там два человека поступили в юношескую театральную студию: один из нашего класса, один из 9 «А».
— Да-да, я их видела. Юра, мне кажется, по-настоящему увлечен. Он тонкий мальчик и писал нестандартные сочинения.
Интересно, как этот «тонкий мальчик» выживает под классным руководством англичанки? Там только купчиха Машка и подлиза Женька могут процветать, замордовывая всех остальных общественной работой.
— Какая красивая книга.
— Да уж, Володя мой — страшно непрактичный человек: все из Англии навезли тряпок, мохеровых шарфов, а он, видишь, безумно дорогие книги по европейскому искусству. Если тебя заинтересует, я могу показать и другие альбомы. Они у Володи в кабинете.
Полгода в Англии! Два кабинета, полные книг! Альбомы по современному западному искусству! А я-то собиралась лезть со своим примитивным сочинительством. Куда бы незаметно спрятать папку, чтобы она не попалась Людмиле Николаевне на глаза?
— Что за папку ты судорожно крутишь в руках? Что-нибудь еще из школы прислали?
— Нет, это… Я сказку сочинила.
— Сказку? Ну, читай. Только лучше бы ты мне ее оставила. Я с голоса плохо текст понимаю.
— Там все перечеркнуто…
— Хорошо было бы перепечатать. Ну-ну, слушаю.
Идиотка, влезла со своим «шедевром» к больному человеку. Не могла сама увидеть, что это все глупо. А длиннющая до чего! Барабаню-барабаню, а еще и до середины не добралась. Может, выпустить две-три страницы? А конец и вовсе в общих чертах пересказать?
— Не тарахти, я не успеваю следить.
Буль— буль, все равно, что озеро с Пшеничным переплывать. Захлебываюсь, пузыри пускаю. SOS! Нет не SOS. Ни в коем случае нельзя показать, что до берега не добраться. Тони, но делай вид, что переплыть озеро -плевое дело. Все! Клянусь больше никогда ничего не писать!
— Ну что ж, для первой пробы пера неплохо. Только нужно помнить, что жанр стилизованной сказки может легко перейти в банальность. Мне кажется, что начинающему писателю стоит обратиться к тому, что он знает лучше всего. Например, почему бы тебе не попробовать писать о школе?
— О ШКОЛЕ? Что же о ней можно писать?
— Как что?! Ведь подростки живут своей напряженной внутренней жизнью. У них происходят острые драматические конфликты на почве дружбы, любви. Тебе, знающей все это изнутри и обладающей наблюдательностью, легко будет все это описать.
— Подростки не живут СВОЕЙ жизнью. Они лишь копируют жизнь взрослых. И даже если бы у них и была СВОЯ жизнь, я все равно о ней ничего бы не узнала, потому что мы в классе на таком расстоянии друг от друга, что и на ракете не долететь.
— Тебе свойственно преувеличивать. Проблема подростков выдвигается современной литературой на передний план как в Америке — Сэллинджер, так и у наших писателей: возьми Василия Аксенова. Я советую тебе начать приглядываться к тем ребятам, которые тебя окружают, и вести нечто вроде журнала.
Итак, приговор вынесен, обжалованию не подлежит. Встаньте, классики в красивых переплетах. Стенные часы, остановитесь. Ах, вы и так стоите? Простите, не заметила. Пишущая машинка замри. Выслушайте приговор в скорбном молчании.
Первое. Сказка банальна.
Второе. Подсудимая не умеет видеть в Лаше, Алке, Ларисках и пр. уникальность подростковый души.
Третье. Предлагается запретить подсудимой занятия на поприще литературы. В крайнем случае, может попробовать себя в журналистике.
Стараюсь, хотя бы внешне, сохранить чувство собственного достоинства. Принимаю соболезнования окружающих. Благодарю кабинет Людмилы Николаевны, он был очень терпелив по отношению ко мне.
И вам, господин рояль, спасибо, нет, нет, что вы, я сама вижу, что не следовало этого писать. Господин дубовый стол? Не стоит беспокоиться, не провожайте, я прекрасно выйду сама. До свидания, резные стулья. Ну что вы, я совсем не обиделась. Это было просто ребячество — выносить свои тщедушные творения на ваш высокий суд.
Сказано писать о школе.
Значит о школе. А что писать? Рассказ? Роман? Нет, о школе лучше всего снимать кино. Помощник по свету, дайте, пожалуйста, над закопченным Лесным — яркое весеннее солнце. Так, хорошо. Наплыв камеры. Стадион. Живописные группы школьников возвращаются с урока физкультуры. Впереди в черных вельветовых куртках стайка мальчишек. Чуть позади — новенький небесно-голубой костюм сияющего Вити Волкова. Стоп! Эй, кто-нибудь, уберите из кадра Пшеничного. Вечно он вьется там, где можно развлечься за чужой счет! Объектив на третью группу! Прекрасно. Группа достаточно живописна. Сначала идут девушки в темных платьях и школьных фартуках. Это бывшие «вэшники». Затем темные платья сменяются белыми футболками и синими трусами. Бывшие «бэшники». Лашу — крупным планом, пожалуйста. В пол-лица улыбка с лошадиными зубами, могучий торс и полощущиеся на ветру голубыми знаменами трусы. Прошу оператора проследить, чтобы по яркости Лашины трусы ни в коем случае не уступали Витиному костюму.
Диалог.
— Ва-ань, а Вань, ну что ты все молчишь?
— Сказал бы чего, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155