А здорово мы подделали билеты на его представление!
— За светлое будущее древнего искусства!
— За папашу… Пили! За Марселюшку… Пили! За билеты… Пили! За любовь… Нэма любви — бутылка пустая!
Счастливчики: такие молодые, а уже знают, что они артисты. У них свои словечки, свои песенки — в общем, свой мир. Нам еще с Шуркой поступать, мучиться: думать кто ты, что ты, получится — не получится… а они уже живут веселым братством.
— Тихо вы, охламоны! Хватит горланить, люди отдыхают.
— Ты, Староста, не командуй. Проверь лучше, что из бутылок еще можно выжать.
— Ни-че-го. Бум-бум — пусто. Как в моем кошельке.
— Предлагаю Марселятам не трясти понапрасну бутылками, а протрястись до озера.
— Ура! Айда ночью купаться!
— Вот и хорошо, а я тут по-стариковски посижу, потом стенку пойду доштукатуривать. Дочку только мою не потеряйте.
— Ни в коем разе. На купанье ста-ановись!
— Есть становись!
— Сабский с гитарой вперед!
— Есть вперед!
— Староста с Малышкой стройсь!
— Есть стройсь!
— Мы с Катюшей замыкающие. Будем потерявшихся подбирать. Песню за-апевай!
— Один верблюд идет, другой верблюд идет, третий верблюд идет, и весь караван идет…
Представляю, что о нас петушихинские дачники думают. Эй! Распахивайте окна! Протирайте глаза! Хлопайте в ладошки! Вот идут артисты! А ну как они перевернут вверх ногами ваш сонный уют? Что, понравится вам стоять с задранными вверх добропорядочно вымытыми ногами?! А каково артисту всю жизнь кувыркаться на арене?!
— Не оглядывайся, Малышка, сегодня Торопов с Катюшей немного выпивши, немного влюблены. Пусть себе целуются.
— Торопов же сказал, что он женат?
— Угу. И знаешь, какой у него талантливый дьяволенок сынишка! Они с отцом такие уличные этюды разыгрывают. Идут по Невскому, вдруг мальчишка кричит: «Смотрите-смотрите! В подворотню побежал!»: Торопов «Где? Где?» Сын: «Да вот же, рыжий такой!» Все начинают оглядываться, искать. Топорков: «Кот что ли?» «Да какой кот, ТИГР! Да вон, вон хвост!» Все: «Тигр! Из зоопарка! Ребенок врать не будет!» Паника. А эти довольные сматываются.
— А как же Сабский?
— Жених? Ну, этому полезно поревновать — больно много о себе мнит.
Надо же, не боятся никого. Играют с миром, будто это один большой цирк. А сами как будто одна семья: и не важно кто на ком женат, кто с кем целуется. Главное, что все талантливы, все друг в друга влюблены. Здорово!
— Эй, как там водичка?
— Жаль, я плавки не взял. Придется оставить свое мещанство неприкрытым!
— Здесь все свои, можно и без ничего.
— Эй, посторонись, голое искусство идет!
— А я купальник захватила.
— Смотри, Староста, от коллектива отрываешься!
— Во Малышка дает: раз-два и в воду. Холодно, Малыш?
— Не, ей не холодно. Ее, поди, в бродячей повозке заделали. В походном котелке купали.
Дураки. Самих их неизвестно в чем купали, если они даже озерной воды боятся. Кто их просил сюда приезжать, если они считают папу стариком. Подумаешь, артисты, папа, между прочим, лауреат международных конкурсов. И не хвастает. Ладно, барахтайтесь голые в тине у берега, а я по лунной дорожке доплыву до середины озера. Эй, где вы там, ау! Что-то не слышно голосов. Бр-р-р, прохладно, пора поворачивать. Неужели они бросили меня одну? Или спрятались в кустах, чтобы напугать? Ушли. Ну и черт с ними. Я-то одна доберусь, а вот где они будут искать матрасы-раскладушки? Не знаю.
— Доча, это ты?
— Угу.
— А народ где? Спит?
— Наверно. Свет отключили, ничего не видно.
— Ты вот что, дружок, принеси холодной воды. Голова у твоего непутевого отца раскалывается. Перепил.
Еще не легче. Напоили человека и дрыхнут. Где-то у нас огрызок свечки на веранде был.
— Спасибо, голуба. Еще, знаешь, дружок, мне бы компресс холодный на лоб. И анальгинчику.
Где тут найдешь полотенце? Намочу-ка свою рубашку. Ой, коробка с лекарствами рассыпалась! Ничего, завтра соберу.
— Ну, ты, мартышка, настоящий друг. Спасла старика отца от неминуемой смерти. Поздно уже, ложись.
Интересно, куда «ложись»? В моей кровати кто-то спит. И в кровати Антонины Ивановны тоже. Может, собрать старые ватники и лечь внизу на кухне? На полу, конечно, жестковато, зато туда по дощечке никто не пройдет и никто не помешает.
— Ты что, мартышка, здесь всю ночь спала? Прямо на ватниках? А я-то тебя ищу, ищу, куда, думаю, делась?
— Как голова?
— Болит, проклятая. Ну, ничего, я ее с утра трудотерапией лечу. Идем, покажу, какой я кусок стены отмахал. Или вот что: народ уже встал, поди поставь чайник, пока я тут закончу.
Ага, чай, а к чаю что? Ну, хлеб-булка есть, масло есть, но гостей же этим не кормят?
— Привет, Малыш, как вчера поплавала?
— Спасибо, хорошо.
— Мы знаешь, чо тут мозгуем: после вчерашнего выпивона всех мучают муки творчества.
— Точно. Трэба глоточек пропустить, а пети-мети, сама понимаешь, на исходе.
— Так вот, твой батя сказал, что у вас тут где-то полно бутылок скопилось.
— Да, в дождевой бочке.
— Точно, Малыш, а где эта заветная бочечка?
— За домом.
— Сабский, Катюша, ну-ка, организуйте.
— Есть организовать.
Что— то при дневном свете Сабский не выглядит таким уж несчастным. Может, вчера не заметил, как его Катюша с Торопковым целовалась?
— Вот она бочка с сокровищами! Ого! Да вы тут с отцом выпить не дураки!
Причем тут «не дураки», у нас же здесь рабочие и солдаты работают. И нечего жонглировать бутылками над бочкой. Во-первых, не умеете и разобьете, во-вторых, вода нам эта нужна для поливки.
— А, дьявол! Сорвалось!
Смеетесь. А кто теперь осколки из воды вынимать будет? Антонина Ивановна? Ведь ей в первую очередь вода понадобится. Сразу видно, не ваша это бочка, не ваша вода, не ваши цветы будут сохнуть. Черт! Порезалась! Хоть бы они кровь не заметили, а то подумают, что мне бутылок жалко.
— Слушай, Малыш, у вас рюкзак есть?
— Нет, только большая сетка.
— Тащи.
— Катю-юша, Са-абский! Что-то вы там надолго уединились. Бутылки не грибы, их искать нечего.
— Иде-ем!
— Слушай мою команду! В колонну ста-ановись! Сабский, бутылки и Староста — вперед!
— Есть вперед!
— Катюша и Малыш, стройсь!
— Есть стройсь!
— Песню запевай!
— Один верблюд идет, второй верблюд идет…
Что— то сегодня песня фальшиво звучит. Наверно, это просто не утренняя и не шоссейная песня. Слишком много народу, и все хмуро тащатся в очередях стоять.
— Староста, ау! Видала, как все на наши бутылки глазеют.
— Еще бы, они думают, что мы это все вчера выжрали.
— Уважа-ают!
— Катюш, вон мужик впереди мешок с отрубями волочет. Ты у нас самая хрупкая. Ну-ка, изобрази этюд «помощь».
— Есть изобразить «помощь».
Отчаянные они все-таки: а ну, как огромный мешковладелец догадается, что над ним смеются?
— Не оглядывайся, Малыш, а то мужик заметит. Взгляни лучше на Сабского: двадцать бутылок волочет, да еще на гитаре наяривает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
— За светлое будущее древнего искусства!
— За папашу… Пили! За Марселюшку… Пили! За билеты… Пили! За любовь… Нэма любви — бутылка пустая!
Счастливчики: такие молодые, а уже знают, что они артисты. У них свои словечки, свои песенки — в общем, свой мир. Нам еще с Шуркой поступать, мучиться: думать кто ты, что ты, получится — не получится… а они уже живут веселым братством.
— Тихо вы, охламоны! Хватит горланить, люди отдыхают.
— Ты, Староста, не командуй. Проверь лучше, что из бутылок еще можно выжать.
— Ни-че-го. Бум-бум — пусто. Как в моем кошельке.
— Предлагаю Марселятам не трясти понапрасну бутылками, а протрястись до озера.
— Ура! Айда ночью купаться!
— Вот и хорошо, а я тут по-стариковски посижу, потом стенку пойду доштукатуривать. Дочку только мою не потеряйте.
— Ни в коем разе. На купанье ста-ановись!
— Есть становись!
— Сабский с гитарой вперед!
— Есть вперед!
— Староста с Малышкой стройсь!
— Есть стройсь!
— Мы с Катюшей замыкающие. Будем потерявшихся подбирать. Песню за-апевай!
— Один верблюд идет, другой верблюд идет, третий верблюд идет, и весь караван идет…
Представляю, что о нас петушихинские дачники думают. Эй! Распахивайте окна! Протирайте глаза! Хлопайте в ладошки! Вот идут артисты! А ну как они перевернут вверх ногами ваш сонный уют? Что, понравится вам стоять с задранными вверх добропорядочно вымытыми ногами?! А каково артисту всю жизнь кувыркаться на арене?!
— Не оглядывайся, Малышка, сегодня Торопов с Катюшей немного выпивши, немного влюблены. Пусть себе целуются.
— Торопов же сказал, что он женат?
— Угу. И знаешь, какой у него талантливый дьяволенок сынишка! Они с отцом такие уличные этюды разыгрывают. Идут по Невскому, вдруг мальчишка кричит: «Смотрите-смотрите! В подворотню побежал!»: Торопов «Где? Где?» Сын: «Да вот же, рыжий такой!» Все начинают оглядываться, искать. Топорков: «Кот что ли?» «Да какой кот, ТИГР! Да вон, вон хвост!» Все: «Тигр! Из зоопарка! Ребенок врать не будет!» Паника. А эти довольные сматываются.
— А как же Сабский?
— Жених? Ну, этому полезно поревновать — больно много о себе мнит.
Надо же, не боятся никого. Играют с миром, будто это один большой цирк. А сами как будто одна семья: и не важно кто на ком женат, кто с кем целуется. Главное, что все талантливы, все друг в друга влюблены. Здорово!
— Эй, как там водичка?
— Жаль, я плавки не взял. Придется оставить свое мещанство неприкрытым!
— Здесь все свои, можно и без ничего.
— Эй, посторонись, голое искусство идет!
— А я купальник захватила.
— Смотри, Староста, от коллектива отрываешься!
— Во Малышка дает: раз-два и в воду. Холодно, Малыш?
— Не, ей не холодно. Ее, поди, в бродячей повозке заделали. В походном котелке купали.
Дураки. Самих их неизвестно в чем купали, если они даже озерной воды боятся. Кто их просил сюда приезжать, если они считают папу стариком. Подумаешь, артисты, папа, между прочим, лауреат международных конкурсов. И не хвастает. Ладно, барахтайтесь голые в тине у берега, а я по лунной дорожке доплыву до середины озера. Эй, где вы там, ау! Что-то не слышно голосов. Бр-р-р, прохладно, пора поворачивать. Неужели они бросили меня одну? Или спрятались в кустах, чтобы напугать? Ушли. Ну и черт с ними. Я-то одна доберусь, а вот где они будут искать матрасы-раскладушки? Не знаю.
— Доча, это ты?
— Угу.
— А народ где? Спит?
— Наверно. Свет отключили, ничего не видно.
— Ты вот что, дружок, принеси холодной воды. Голова у твоего непутевого отца раскалывается. Перепил.
Еще не легче. Напоили человека и дрыхнут. Где-то у нас огрызок свечки на веранде был.
— Спасибо, голуба. Еще, знаешь, дружок, мне бы компресс холодный на лоб. И анальгинчику.
Где тут найдешь полотенце? Намочу-ка свою рубашку. Ой, коробка с лекарствами рассыпалась! Ничего, завтра соберу.
— Ну, ты, мартышка, настоящий друг. Спасла старика отца от неминуемой смерти. Поздно уже, ложись.
Интересно, куда «ложись»? В моей кровати кто-то спит. И в кровати Антонины Ивановны тоже. Может, собрать старые ватники и лечь внизу на кухне? На полу, конечно, жестковато, зато туда по дощечке никто не пройдет и никто не помешает.
— Ты что, мартышка, здесь всю ночь спала? Прямо на ватниках? А я-то тебя ищу, ищу, куда, думаю, делась?
— Как голова?
— Болит, проклятая. Ну, ничего, я ее с утра трудотерапией лечу. Идем, покажу, какой я кусок стены отмахал. Или вот что: народ уже встал, поди поставь чайник, пока я тут закончу.
Ага, чай, а к чаю что? Ну, хлеб-булка есть, масло есть, но гостей же этим не кормят?
— Привет, Малыш, как вчера поплавала?
— Спасибо, хорошо.
— Мы знаешь, чо тут мозгуем: после вчерашнего выпивона всех мучают муки творчества.
— Точно. Трэба глоточек пропустить, а пети-мети, сама понимаешь, на исходе.
— Так вот, твой батя сказал, что у вас тут где-то полно бутылок скопилось.
— Да, в дождевой бочке.
— Точно, Малыш, а где эта заветная бочечка?
— За домом.
— Сабский, Катюша, ну-ка, организуйте.
— Есть организовать.
Что— то при дневном свете Сабский не выглядит таким уж несчастным. Может, вчера не заметил, как его Катюша с Торопковым целовалась?
— Вот она бочка с сокровищами! Ого! Да вы тут с отцом выпить не дураки!
Причем тут «не дураки», у нас же здесь рабочие и солдаты работают. И нечего жонглировать бутылками над бочкой. Во-первых, не умеете и разобьете, во-вторых, вода нам эта нужна для поливки.
— А, дьявол! Сорвалось!
Смеетесь. А кто теперь осколки из воды вынимать будет? Антонина Ивановна? Ведь ей в первую очередь вода понадобится. Сразу видно, не ваша это бочка, не ваша вода, не ваши цветы будут сохнуть. Черт! Порезалась! Хоть бы они кровь не заметили, а то подумают, что мне бутылок жалко.
— Слушай, Малыш, у вас рюкзак есть?
— Нет, только большая сетка.
— Тащи.
— Катю-юша, Са-абский! Что-то вы там надолго уединились. Бутылки не грибы, их искать нечего.
— Иде-ем!
— Слушай мою команду! В колонну ста-ановись! Сабский, бутылки и Староста — вперед!
— Есть вперед!
— Катюша и Малыш, стройсь!
— Есть стройсь!
— Песню запевай!
— Один верблюд идет, второй верблюд идет…
Что— то сегодня песня фальшиво звучит. Наверно, это просто не утренняя и не шоссейная песня. Слишком много народу, и все хмуро тащатся в очередях стоять.
— Староста, ау! Видала, как все на наши бутылки глазеют.
— Еще бы, они думают, что мы это все вчера выжрали.
— Уважа-ают!
— Катюш, вон мужик впереди мешок с отрубями волочет. Ты у нас самая хрупкая. Ну-ка, изобрази этюд «помощь».
— Есть изобразить «помощь».
Отчаянные они все-таки: а ну, как огромный мешковладелец догадается, что над ним смеются?
— Не оглядывайся, Малыш, а то мужик заметит. Взгляни лучше на Сабского: двадцать бутылок волочет, да еще на гитаре наяривает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155