И зачем только люди свои комнаты шкафами да диванами в игрушечные города превращают? Сделали бы лучше из своей комнаты лес.
Ой, и вправду опята! А я-то думала, меня просто так отправили, чтоб под ногами не болталась. Да сколько же их! С двух пней корзина наберется. Нужно поторопиться их собрать и бежать обратно. А то там все на наш дом работают, а я тут прохлаждаюсь, веточками-кустиками любуюсь.
— Вот и молодая хозяюшка вернулась. Ну-ка, покажи, что в корзинке-то?
«Хозяюшка» — придумает же Анюта… Разве у хозяев бывают ноги по колено мокрые?. И руки, как у рака.?
— Ах, хороши опятки! Люблю их маринованными. Их, между прочим, и солить, и жарить, и сушить можно. Вот у нас в деревне бывало…
— Пришла, дочура, молодец. Нам нужно торопиться. Если твой отец и вправду наприглашал гостей, то неудобно опаздывать.
— Опятки, говорю, отборные. Прямо один к одному.
— Так вы, Анна Григорьевна, возьмите их себе. Замаринуйте. Зимой будет самое милое дело.
Ого! Анюте все мои опята! Она, видите ли, их любит! Мы, может, тоже их любим!
— Да, молодой-то хозяюшке, поди, жалко опяток-то?.
Причем тут «жалко»? Раз мама решила отдать — пусть отдает. Только зачем сюсюкать: «Ням-ням-ням, деточка, угости тетю конфеткой».
— Ну, что вы! Берите, берите. Она у нас девочка добрая.
— Вот и хорошо, что ты добрая. А то если будешь жадничать, люди подумают, что ты еврейка. Думаешь, моим парням еврейка нужна?
Мало ей грибов, она еще и обзывается! И мама за меня не заступилась. Не сказала ей, что между грибами, евреями и штукатуркой нет никакой связи
Ну и ладно. Я тоже промолчу. Возьму ведро, спущусь в подвал и буду вычерпывать воду. Может, тогда хотя бы дом заметит, что я полезная?
— Мартышка, ты что тут затеяла? Ехать же надо.
На— адо же! Про меня вспомнили! Гости, поди, уж и собрались давно. Ждут-пождут хозяев, на пыльные углы посматривают. Художник взял от скуки журнал, валяющийся на стуле, Писатель машинально поправил разбросанные по столу недопечатанные листы. Дамы сидят на диване и стараются не замечать мещанскую тахту, простодушно высовывающуюся из-за шкафа. Светские гости ждут светски опаздывающих хозяев. Вот, наконец, дверь распахивается и изящно влетает папа: «Извините, но у меня вместо ресторанного обеда котлеты из кулинарии и две свежеиспеченных шутки. Надеюсь, первосортный юмор заменит первосортный бифштекс из „Астории“?
Впрочем, не исключено, что первыми до дома доберемся мы, ибо мы уже вышли на финишную прямую. И тогда: «Ах, извините, мы задержались — штукатурили дом. Сами понимаете, настоящая интеллигенция сначала землю попашет, а потом уже попишет стихи».
— Мам, а ты что наденешь?
— Костюм джерси.
— Новый, голубой? Здорово! Я еще ни у кого не видела, чтоб и юбка и кофта были вязаными. Сразу видно, что он заграничный. А мне что надеть?
— У тебя же есть терракотовый сарафан. С белой кофточкой он еще прилично выглядит.
Да— а, рыжий сарафан… Он мне выше колен, и молния едва сходится. Впрочем, как хотите. Уж лучше я похожу в старом сарафане, чем меня обвинят в том, что я мещанка и клянчу тряпки.
— Мам, а где мы переоденемся?
— Войдем на минуту в комнату, поздороваемся, возьмем быстро, что нужно из шкафа, и в кладовке оденемся. В конце концов, они люди интеллигентные, поймут.
Они— то поймут, а вот папа с мамой не понимают, что у меня просто не подходящий возраст для интеллигентности.
Интересно, кто для них важнее — гости или я? Вот умри я, кто им меня заменит? Даже если родится другой ребенок, разве это буду я? Нет. Почему же тогда все самое лучшее для гостей?
— Зайка, не сутулься. Постарайся войти к гостям непринужденно, но без развязности.
Легко сказать: в грязных шароварах, мокрых носках — и без «развязности».
— Ну-у наконец-то, гости уже заждались прекрасных хозяек!
— Работникам штукатурного фронта — виват, виват, виват!
— Как, эти тонкие пальцы хирурга еще и штукатурить умеют?!
— К столу, хозяюшки, к столу.
— Одну минуту, мы только переоденемся в сухое.
Здорово папа все устроил: и накрыл, и сервировал, и блюда, похоже, что из ресторана. Как это он один управился?
— Мам, у меня чулок в шкафу целых не оказалось. Мне при гостях неудобно было рыться.
— Возьми мой капрон. Только вымой ноги и шею.
Причем тут шея? Можно подумать, что она сквозь капрон будет просвечивать.
— Что ты делаешь?! Прекрати сейчас же ягоды из варенья руками вытаскивать.
— Это не ягоды. Это похоже на орехи. Разве варенье из орехов бывает?
— Бывает. Любимое варенье Сталина. Если ты так будешь за столом себя вести, стыда с тобой не оберешься.
Конечно— конечно -за столом! Что я, не знаю: рыбу ни в коем случае ножом. Дичь ножом, а потом руками. И изящно помалкивать. Пока тебя не спросят.
— Наливай суп в супницу. Только не опрокинь на себя.
— Папа будет фильм показывать? Он достал со шкафа аппаратуру
— Добавь сметану в салат.
— А в той коробке торт или птифуры?
— Не трогай ничего. Неси салат в комнату.
Ага, салат это хорошо. Его перед собой как щит нести можно, никто и не заметит, что сарафан мал.
— Вот они плоды эмансипации: женщины штукатурят, мужчины занимаются кулинарией.
— Ну почему женщина может быть профессором и не может быть штукатуром?
— Но не в одном же лице совмещать оба достоинства?
— Э-э-э, что не говорите, а я заплесневелый ретроград: люблю, когда рядом слабое, милое, уютное создание.
— Скажи лучше, что ты любишь жену-служанку.
Есть до чего хочется! Так бы и заглотила всю тарелку! Но! И — раз: колени вместе, спина прямая! И-и два — ложку зачерпнуть не до краев, и три — бесшумно сглотнуть суп, и-раз — локти прижаты к туловищу, и — два — не хлюпать носом, и три…
— Зайка, принеси, пожалуйста, с кухни хрен и нарежь еще хлеба.
— Кстати, о нашей привычке есть хлеб: у нас на днях на Ленфильме был прием английских кинематографистов. И одна англичанка за столом меня спрашивает: «А что, это правда, что русские едят очень много хлеба?» А я ей: «Ну, что вы, совсем нет». И вдруг замечаю, что тянусь за последним куском булки, оставшемся на огромном блюде.
Суп это — ерунда на постном масле, а вот как я воспитанно справлюсь с этим плоско раздавленным цыпленком? Может, сказать, что уже сыта? Еще больше к себе внимание привлеку…
— Прекрасный цыпленок-табака, просто во рту тает. А вы, барышня, что так неохотно с ним копаетесь? Не стесняйтесь, берите его прямо за косточку, курицу можно есть руками.
Я и сама знаю, что можно. Но когда этот «табака» ускользнет у меня под стол, чем я буду его вылавливать? Ногами?
— Доча, расставляй стулья вокруг экрана. Захвати грязные тарелки, и пойдем ставить кофе.
Странно, что фильмы будет показывать не папа. По-моему, раньше я этого сутулого человека у нас не видела. Наверно, он кинооператор. Раз папа с ним советуется насчет киноаппаратуры, значит, он работает в кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Ой, и вправду опята! А я-то думала, меня просто так отправили, чтоб под ногами не болталась. Да сколько же их! С двух пней корзина наберется. Нужно поторопиться их собрать и бежать обратно. А то там все на наш дом работают, а я тут прохлаждаюсь, веточками-кустиками любуюсь.
— Вот и молодая хозяюшка вернулась. Ну-ка, покажи, что в корзинке-то?
«Хозяюшка» — придумает же Анюта… Разве у хозяев бывают ноги по колено мокрые?. И руки, как у рака.?
— Ах, хороши опятки! Люблю их маринованными. Их, между прочим, и солить, и жарить, и сушить можно. Вот у нас в деревне бывало…
— Пришла, дочура, молодец. Нам нужно торопиться. Если твой отец и вправду наприглашал гостей, то неудобно опаздывать.
— Опятки, говорю, отборные. Прямо один к одному.
— Так вы, Анна Григорьевна, возьмите их себе. Замаринуйте. Зимой будет самое милое дело.
Ого! Анюте все мои опята! Она, видите ли, их любит! Мы, может, тоже их любим!
— Да, молодой-то хозяюшке, поди, жалко опяток-то?.
Причем тут «жалко»? Раз мама решила отдать — пусть отдает. Только зачем сюсюкать: «Ням-ням-ням, деточка, угости тетю конфеткой».
— Ну, что вы! Берите, берите. Она у нас девочка добрая.
— Вот и хорошо, что ты добрая. А то если будешь жадничать, люди подумают, что ты еврейка. Думаешь, моим парням еврейка нужна?
Мало ей грибов, она еще и обзывается! И мама за меня не заступилась. Не сказала ей, что между грибами, евреями и штукатуркой нет никакой связи
Ну и ладно. Я тоже промолчу. Возьму ведро, спущусь в подвал и буду вычерпывать воду. Может, тогда хотя бы дом заметит, что я полезная?
— Мартышка, ты что тут затеяла? Ехать же надо.
На— адо же! Про меня вспомнили! Гости, поди, уж и собрались давно. Ждут-пождут хозяев, на пыльные углы посматривают. Художник взял от скуки журнал, валяющийся на стуле, Писатель машинально поправил разбросанные по столу недопечатанные листы. Дамы сидят на диване и стараются не замечать мещанскую тахту, простодушно высовывающуюся из-за шкафа. Светские гости ждут светски опаздывающих хозяев. Вот, наконец, дверь распахивается и изящно влетает папа: «Извините, но у меня вместо ресторанного обеда котлеты из кулинарии и две свежеиспеченных шутки. Надеюсь, первосортный юмор заменит первосортный бифштекс из „Астории“?
Впрочем, не исключено, что первыми до дома доберемся мы, ибо мы уже вышли на финишную прямую. И тогда: «Ах, извините, мы задержались — штукатурили дом. Сами понимаете, настоящая интеллигенция сначала землю попашет, а потом уже попишет стихи».
— Мам, а ты что наденешь?
— Костюм джерси.
— Новый, голубой? Здорово! Я еще ни у кого не видела, чтоб и юбка и кофта были вязаными. Сразу видно, что он заграничный. А мне что надеть?
— У тебя же есть терракотовый сарафан. С белой кофточкой он еще прилично выглядит.
Да— а, рыжий сарафан… Он мне выше колен, и молния едва сходится. Впрочем, как хотите. Уж лучше я похожу в старом сарафане, чем меня обвинят в том, что я мещанка и клянчу тряпки.
— Мам, а где мы переоденемся?
— Войдем на минуту в комнату, поздороваемся, возьмем быстро, что нужно из шкафа, и в кладовке оденемся. В конце концов, они люди интеллигентные, поймут.
Они— то поймут, а вот папа с мамой не понимают, что у меня просто не подходящий возраст для интеллигентности.
Интересно, кто для них важнее — гости или я? Вот умри я, кто им меня заменит? Даже если родится другой ребенок, разве это буду я? Нет. Почему же тогда все самое лучшее для гостей?
— Зайка, не сутулься. Постарайся войти к гостям непринужденно, но без развязности.
Легко сказать: в грязных шароварах, мокрых носках — и без «развязности».
— Ну-у наконец-то, гости уже заждались прекрасных хозяек!
— Работникам штукатурного фронта — виват, виват, виват!
— Как, эти тонкие пальцы хирурга еще и штукатурить умеют?!
— К столу, хозяюшки, к столу.
— Одну минуту, мы только переоденемся в сухое.
Здорово папа все устроил: и накрыл, и сервировал, и блюда, похоже, что из ресторана. Как это он один управился?
— Мам, у меня чулок в шкафу целых не оказалось. Мне при гостях неудобно было рыться.
— Возьми мой капрон. Только вымой ноги и шею.
Причем тут шея? Можно подумать, что она сквозь капрон будет просвечивать.
— Что ты делаешь?! Прекрати сейчас же ягоды из варенья руками вытаскивать.
— Это не ягоды. Это похоже на орехи. Разве варенье из орехов бывает?
— Бывает. Любимое варенье Сталина. Если ты так будешь за столом себя вести, стыда с тобой не оберешься.
Конечно— конечно -за столом! Что я, не знаю: рыбу ни в коем случае ножом. Дичь ножом, а потом руками. И изящно помалкивать. Пока тебя не спросят.
— Наливай суп в супницу. Только не опрокинь на себя.
— Папа будет фильм показывать? Он достал со шкафа аппаратуру
— Добавь сметану в салат.
— А в той коробке торт или птифуры?
— Не трогай ничего. Неси салат в комнату.
Ага, салат это хорошо. Его перед собой как щит нести можно, никто и не заметит, что сарафан мал.
— Вот они плоды эмансипации: женщины штукатурят, мужчины занимаются кулинарией.
— Ну почему женщина может быть профессором и не может быть штукатуром?
— Но не в одном же лице совмещать оба достоинства?
— Э-э-э, что не говорите, а я заплесневелый ретроград: люблю, когда рядом слабое, милое, уютное создание.
— Скажи лучше, что ты любишь жену-служанку.
Есть до чего хочется! Так бы и заглотила всю тарелку! Но! И — раз: колени вместе, спина прямая! И-и два — ложку зачерпнуть не до краев, и три — бесшумно сглотнуть суп, и-раз — локти прижаты к туловищу, и — два — не хлюпать носом, и три…
— Зайка, принеси, пожалуйста, с кухни хрен и нарежь еще хлеба.
— Кстати, о нашей привычке есть хлеб: у нас на днях на Ленфильме был прием английских кинематографистов. И одна англичанка за столом меня спрашивает: «А что, это правда, что русские едят очень много хлеба?» А я ей: «Ну, что вы, совсем нет». И вдруг замечаю, что тянусь за последним куском булки, оставшемся на огромном блюде.
Суп это — ерунда на постном масле, а вот как я воспитанно справлюсь с этим плоско раздавленным цыпленком? Может, сказать, что уже сыта? Еще больше к себе внимание привлеку…
— Прекрасный цыпленок-табака, просто во рту тает. А вы, барышня, что так неохотно с ним копаетесь? Не стесняйтесь, берите его прямо за косточку, курицу можно есть руками.
Я и сама знаю, что можно. Но когда этот «табака» ускользнет у меня под стол, чем я буду его вылавливать? Ногами?
— Доча, расставляй стулья вокруг экрана. Захвати грязные тарелки, и пойдем ставить кофе.
Странно, что фильмы будет показывать не папа. По-моему, раньше я этого сутулого человека у нас не видела. Наверно, он кинооператор. Раз папа с ним советуется насчет киноаппаратуры, значит, он работает в кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155