Рехнулся? Нет, не рехнулся,
кажется... Тогда что?
Вот посадили сына. За взятки, как внук объяснил. Ну, тут
ясно. Спасибо, не расстреляли, раньше бы за такие дела...
Горько, конечно, обидно, верил он в сына, и ведь честным рос,
политически выдержанным, в большие начальники вышел, в
секретари райкома, видным стал коммунистом... А может, враги-то
его в тюрьму и упрятали? А нынче власть взяли, отсюда и сектор
нэпманский, и с Америкой вась-вась, и вообще разлад повсюду...
Ясно, почему в магазинах ничего нет - народ-то больше по улицам
болтается, митинги проводит, прохлаждается, а руководство и не
приструнит, не употребит власть... А ведь не это мечтал увидеть
старик в революционном семнадцатом, не такое... Что-то иное. А
что? Вспоминал, как лежал с винтовкой в дозоре под Москвой,
ожидая нашествия банды анархистов на склады продовольственные,
вспоминал, как завод налаживал, собирал рабочих, про жизнь
светлую им говорил, которую им же создать надо, и создали ведь
жизнь эту! И какую жизнь! Хорошую, основательную! Слезы
выступают у старика, когда ее вспоминает, и видится неизменно:
темное зимнее утро, разорванное воем гудка, заиндевелое оконце
комнатки в коммуналке - своей комнатки в настоящем кирпичном
доме, одном из первых в деревянных еще Сокольниках; завтрак,
пусть скудный: чаек морковный, хлеб черный с луком... А после -
заснеженная дорога к заводу. А на заводе - рай! Свет
электрический, станков шум ровный, масла машинного запах...
Надежно все, дисциплинированно, уютно... И чтоб кто-нибудь к
смене опоздал! Товарищ Сталин хоть крут был, да хозяин, порядок
укрепил: прогулял - срок, опоздал - санкции. Строго было, но
рука хозяйская чувствовалась, а потому надежно жили, с верой. А
сейчас?
Стоял портрет товарища Сталина в полках книжных - хороший
портрет, на гладкой фотобумаге, долго стоял, и вот те на - внук
едва в ведро помойное не выбросил, насилу отобрал, насилу
упросил оставить...
- Тогда, - заявил внук, - в комод себе положи этого гада,
но чтоб меня перед людьми не позорил! Тоже, выставил мразь
всякую вместо иконы...
Вот что внук сказал. Он, старик, и ответить не смог,
оторопел. Этак о человеке, который богом был для страны,
который и войну выиграл, и народ накормил, и цены снижал каждый
год, и...
Даже всплакнул старик. День себе места не мог найти. А
потом понял: если в газетах такое, разве внук виноват?
Образумить мальчишку надо, правду ему рассказать... Попытался.
А внук и слушать не захотел, отмахнулся; а тут еще грузины
пришли в дом - опять коробки с иностранными надписями выносили,
а после другие приехали и новые коробки принесли... Вот
коробкам-то этим иностранным внук и молится, а в них приборы
тоже иностранные, непонятные, кино там какое-то показывается
через них, и чувствует старик, нехорошее кино, ихнее,
империалистическое... И предупреждал ведь внука: держись
подальше! - а тот снова отмахивается - мол, говорит, это при
Сталине твоем такое кино не в почете было, а сейчас только
такое и смотрят. А раз вошел старик в гостиную: внук спит,
телевизор работает, а по телевизору-то... ох, да такой разврат,
такой... И два голоса говорят. Один вроде по-русски, другой
по-иностранному... Точно. Спелись с Америкой. И телевизор не
выключить - ни кнопок нет, ни рычажков, тоже американский,
видать. Окрутили молодежь капиталисты. Эх, внучок, внучок...
Товарища Сталина в ведро! А у самого, как у бабки-богомолки,
исусы на стенках и девы-марии, позор-то! И опять - почему на
работу не ходит? Говорит, на дому работает. Но не инвалид же!
Насчет партии тоже... Все в семье партийные, а этот - ни в
какую! Мне, заявляет, партвзносы - разорение, на моих
партвзносах завод соорудить можно! Не удался внук. Всем парень
хорош: и его, старика, не обижает, всегда еду принесет, белье
сдаст в прачечную, в комнате приберет, а вот жизнь неясную
ведет, неясную... но и что скажешь? - ведь понимается где-то,
словно бы изнутри, что мир за окном в ладу с внуком, ему
принадлежит мир этот - странный, чужой мир. Смотрит на него
старик из окна, долго и пристально смотрит. Что-то знакомое
осталось: каланча пожарная стоит, как и прежде стояла,
церковь... Но не те Сокольники стали, не те... А ведь родился
он здесь, вырос, мальчишкой бегал среди улочек грязных с
лепившимися друг к другу домишками деревянными... Нет домишек
уже. И тот, первый кирпичный, в котором комнату получил свою,
первую, тот тоже сломали. Теснятся теперь громады каменные,
асфальт повсюду, если бы не каланча и не церковь - ничего бы и
не узнал. Другим стал мир. Таким он его представлял, когда в
революцию рабочих агитировал? Когда о коммунистическом будущем
им говорил? Нет, такого и представить себе не мог. Эх, показать
бы тогда тем работягам и солдатам гражданской мир сегодняшний -
ахнули бы. Да только не их это мир все-таки оказался, другого в
нем много, враждебного. И не коммунизмом этот мир зоется, нет.
Хотя и райком партии есть, поздравления каждый год аккуратно
оттуда приходят, и паек в магазине получить можно как ветерану
партии - значит, есть партия, и ценит она его, но вот куда
смотрит только? С Америкой этой опять-таки... А может, в
Америке коммунисты верх взяли? Мирно как-нибудь? Без революции?
Не ясно. Но на водку-то чего цены подняли? Туда, в Америку ее
всю переправляют, оттого и так? А нам остается мало?
Эта мысль постепенно окрепла. Все, наверное, туда и идет.
И не только водка. Продукты тоже туда. И машины, наверное...
да.
Внук вон что говорит - на машину нынче не один год в
очереди стоять надо, много за границу отправляют... Но тогда
что они нам за это? Кино, что ли, гадость ту, которая из
коробок, всю квартиру заставивших? Иль одежду, что на внуке, -
не одежда, обноски какие-то - разноцветно все, пятнисто, как в
цирке клоун... Зачем такое кино и одежда нужны? Вот раньше... и
костюм добротный недорого, и мясо, и балык в магазине, и
рюмочные дешевые... С работы пришел, выпил, хозяйка стол
накрыла, а там и телевизор поглядели - умный советский фильм. И
песни красивые, и герои душевные... Сытый, по-хорошему усталый
засыпаешь, а утром - гудок. И - цех, запах масла, станков
гуд... Вот куда бы вернуться. А туда, если что и возвращает, -
водка. А она в Америку, проклятая, идет, в Америку!
ИЗ ЖИЗНИ АДОЛЬФА БЕРНАЦКОГО
С Сан-Франциско для Алика Бернацкого начался его
стабильный этап жизни по подвалам Америки.
Земляки из Свердловска, арендовавшие дом, отвели в нем для
Алика благоустроенное подземелье, и стало оно первым в цепи
иных, последующих - выше Алик уже не забирался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
кажется... Тогда что?
Вот посадили сына. За взятки, как внук объяснил. Ну, тут
ясно. Спасибо, не расстреляли, раньше бы за такие дела...
Горько, конечно, обидно, верил он в сына, и ведь честным рос,
политически выдержанным, в большие начальники вышел, в
секретари райкома, видным стал коммунистом... А может, враги-то
его в тюрьму и упрятали? А нынче власть взяли, отсюда и сектор
нэпманский, и с Америкой вась-вась, и вообще разлад повсюду...
Ясно, почему в магазинах ничего нет - народ-то больше по улицам
болтается, митинги проводит, прохлаждается, а руководство и не
приструнит, не употребит власть... А ведь не это мечтал увидеть
старик в революционном семнадцатом, не такое... Что-то иное. А
что? Вспоминал, как лежал с винтовкой в дозоре под Москвой,
ожидая нашествия банды анархистов на склады продовольственные,
вспоминал, как завод налаживал, собирал рабочих, про жизнь
светлую им говорил, которую им же создать надо, и создали ведь
жизнь эту! И какую жизнь! Хорошую, основательную! Слезы
выступают у старика, когда ее вспоминает, и видится неизменно:
темное зимнее утро, разорванное воем гудка, заиндевелое оконце
комнатки в коммуналке - своей комнатки в настоящем кирпичном
доме, одном из первых в деревянных еще Сокольниках; завтрак,
пусть скудный: чаек морковный, хлеб черный с луком... А после -
заснеженная дорога к заводу. А на заводе - рай! Свет
электрический, станков шум ровный, масла машинного запах...
Надежно все, дисциплинированно, уютно... И чтоб кто-нибудь к
смене опоздал! Товарищ Сталин хоть крут был, да хозяин, порядок
укрепил: прогулял - срок, опоздал - санкции. Строго было, но
рука хозяйская чувствовалась, а потому надежно жили, с верой. А
сейчас?
Стоял портрет товарища Сталина в полках книжных - хороший
портрет, на гладкой фотобумаге, долго стоял, и вот те на - внук
едва в ведро помойное не выбросил, насилу отобрал, насилу
упросил оставить...
- Тогда, - заявил внук, - в комод себе положи этого гада,
но чтоб меня перед людьми не позорил! Тоже, выставил мразь
всякую вместо иконы...
Вот что внук сказал. Он, старик, и ответить не смог,
оторопел. Этак о человеке, который богом был для страны,
который и войну выиграл, и народ накормил, и цены снижал каждый
год, и...
Даже всплакнул старик. День себе места не мог найти. А
потом понял: если в газетах такое, разве внук виноват?
Образумить мальчишку надо, правду ему рассказать... Попытался.
А внук и слушать не захотел, отмахнулся; а тут еще грузины
пришли в дом - опять коробки с иностранными надписями выносили,
а после другие приехали и новые коробки принесли... Вот
коробкам-то этим иностранным внук и молится, а в них приборы
тоже иностранные, непонятные, кино там какое-то показывается
через них, и чувствует старик, нехорошее кино, ихнее,
империалистическое... И предупреждал ведь внука: держись
подальше! - а тот снова отмахивается - мол, говорит, это при
Сталине твоем такое кино не в почете было, а сейчас только
такое и смотрят. А раз вошел старик в гостиную: внук спит,
телевизор работает, а по телевизору-то... ох, да такой разврат,
такой... И два голоса говорят. Один вроде по-русски, другой
по-иностранному... Точно. Спелись с Америкой. И телевизор не
выключить - ни кнопок нет, ни рычажков, тоже американский,
видать. Окрутили молодежь капиталисты. Эх, внучок, внучок...
Товарища Сталина в ведро! А у самого, как у бабки-богомолки,
исусы на стенках и девы-марии, позор-то! И опять - почему на
работу не ходит? Говорит, на дому работает. Но не инвалид же!
Насчет партии тоже... Все в семье партийные, а этот - ни в
какую! Мне, заявляет, партвзносы - разорение, на моих
партвзносах завод соорудить можно! Не удался внук. Всем парень
хорош: и его, старика, не обижает, всегда еду принесет, белье
сдаст в прачечную, в комнате приберет, а вот жизнь неясную
ведет, неясную... но и что скажешь? - ведь понимается где-то,
словно бы изнутри, что мир за окном в ладу с внуком, ему
принадлежит мир этот - странный, чужой мир. Смотрит на него
старик из окна, долго и пристально смотрит. Что-то знакомое
осталось: каланча пожарная стоит, как и прежде стояла,
церковь... Но не те Сокольники стали, не те... А ведь родился
он здесь, вырос, мальчишкой бегал среди улочек грязных с
лепившимися друг к другу домишками деревянными... Нет домишек
уже. И тот, первый кирпичный, в котором комнату получил свою,
первую, тот тоже сломали. Теснятся теперь громады каменные,
асфальт повсюду, если бы не каланча и не церковь - ничего бы и
не узнал. Другим стал мир. Таким он его представлял, когда в
революцию рабочих агитировал? Когда о коммунистическом будущем
им говорил? Нет, такого и представить себе не мог. Эх, показать
бы тогда тем работягам и солдатам гражданской мир сегодняшний -
ахнули бы. Да только не их это мир все-таки оказался, другого в
нем много, враждебного. И не коммунизмом этот мир зоется, нет.
Хотя и райком партии есть, поздравления каждый год аккуратно
оттуда приходят, и паек в магазине получить можно как ветерану
партии - значит, есть партия, и ценит она его, но вот куда
смотрит только? С Америкой этой опять-таки... А может, в
Америке коммунисты верх взяли? Мирно как-нибудь? Без революции?
Не ясно. Но на водку-то чего цены подняли? Туда, в Америку ее
всю переправляют, оттого и так? А нам остается мало?
Эта мысль постепенно окрепла. Все, наверное, туда и идет.
И не только водка. Продукты тоже туда. И машины, наверное...
да.
Внук вон что говорит - на машину нынче не один год в
очереди стоять надо, много за границу отправляют... Но тогда
что они нам за это? Кино, что ли, гадость ту, которая из
коробок, всю квартиру заставивших? Иль одежду, что на внуке, -
не одежда, обноски какие-то - разноцветно все, пятнисто, как в
цирке клоун... Зачем такое кино и одежда нужны? Вот раньше... и
костюм добротный недорого, и мясо, и балык в магазине, и
рюмочные дешевые... С работы пришел, выпил, хозяйка стол
накрыла, а там и телевизор поглядели - умный советский фильм. И
песни красивые, и герои душевные... Сытый, по-хорошему усталый
засыпаешь, а утром - гудок. И - цех, запах масла, станков
гуд... Вот куда бы вернуться. А туда, если что и возвращает, -
водка. А она в Америку, проклятая, идет, в Америку!
ИЗ ЖИЗНИ АДОЛЬФА БЕРНАЦКОГО
С Сан-Франциско для Алика Бернацкого начался его
стабильный этап жизни по подвалам Америки.
Земляки из Свердловска, арендовавшие дом, отвели в нем для
Алика благоустроенное подземелье, и стало оно первым в цепи
иных, последующих - выше Алик уже не забирался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41