И этим же чудным днем въехал Алик в однокомнатную
квартиру, по-местному - "студию", где засел за зубрежку правил
уличного движения, дабы освоить водительское ремесло.
Довольно скоро получил он и лицензию таксиста, после чего
началось практическое изучение города.
Бруклин с его несколькими основными магистралями и
обозначенными по алфавиту периферийными улицами Алик усвоил
легко, едва ли не за неделю. Манхэттен, при всей его пестроте и
плотности, тоже оказался не архисложным, укладываясь в простую
схему "авеню-стрит".
Быстро разобрался Алик и с помойкой Нью-Йорка, островом
Стейтен-Айленд, а вот с двумя остальными районами - Бронксом и
Куинсом - обстояло нелегко, тут приходилось плутать в
многочисленных закоулках, выезжая по ошибке на скоростные
трассы и не чая добраться до съезда с них. Однако по прошествии
года Алик знал Нью-Йорк если не досконально, то весьма
прилично. Сотня долларов в день зарабатывалась без особого
напряжения, денег хватало на все, но главное - на "Смирновскую"
и продажных девок, а потому Алик был счастлив. Точила, конечно,
ностальгия по далекой родине, прежним дружкам с телевидения,
старушке-маме... Увидит ли он когда-нибудь покинутое? Думалось,
вряд ли. Отношения между Штатами и Союзом накалялись, и не
приходилось мечтать даже о турпоездке, не то что о гостевой...
А как жаждалось Алику вернуться одетому в пух и прах, с
чемоданом сувениров, оказаться в окружении восторженной зависти
глупеньких провинциалочек, готовых отдаться за двухдолларовые
колготки... Здесь же, в Америке, он был тем, кем был, -
занюханным таксистом, подувядшим кавалером, а потому любовь
обходилась не менее сотни за ночь, дружбы - никакой и ни с кем,
ибо равные Алику боролись круглосуточно за хлеб насущный, а
серьезные люди обитали в иных сферах и кругах, говорили на
отменном английском и общаться с ними было - ну просто
невозможно!
Тщеславием не обремененный, Алик далеко и не устремлялся.
Главное, что имелось жилье и все, что к нему прилагалось:
холодильник с жратвой и выпивкой и основательная кровать
"кинг-сайз" - королевский размер... Как выразился один из
приятелей Бернацкого по эмиграции, малоизвестный поэт Гриша
Варшавский, Алик мыслил лишь своими эмоциями и поллюциями,
причем то от другого мало чем отличалось.
На такую характеристику Алик страшно обиделся, заявив:
"Чья бы корова ухала, а твоя бы нюхала", быстро, впрочем, Гришу
простив, тем более был тот один из немногих, кто искренне с
Аликом дружил, разделяя все его слабости и увлечения, а как-то:
хорошую жратву с обильной выпивкой, похождения на стороне от
жены, вскоре его оставившей, и отличал их в принципе лишь
интеллект и образование, натуры же не разнились. Равно как и
генеральные жизненные устремления. Так что насчет коровы -
верно.
Поэт Гриша сидел на "вэлфере" - пожизненном, можно
сказать, пособии, одновременно выпускал не пользующиеся
популярностью книжечки лирических стихов и остро страдал по
России, откуда вывез настоявшую на эмиграции молодую жену,
вышедшую в Америке замуж за лицо англосаксонского
происхождения.
Побочным доходом Гриши являлся крупномасштабный аферизм
малорезультативного свойства. Гриша посещал советское
консульство, в ту пору еще функционировавшее в Нью-Йорке (до
афганской войны), крутился там с предложениями всяких
культурных программ среди дипломатов, подвизающих его на
вербовку, и в итоге на вербовку подвизался, быстренько угодив в
ФБР, где тоже дал согласие на сотрудничество.
Обоим ведомствам около года он морочил мозги, настойчиво
требуя денег и деньги исправно получая. Обедал за счет агентов
ФБР в дорогих ресторанах и пьянствовал с советскими шпионами в
консульстве, куда часто прихватывал за компанию и Алика.
Когда Земля обернулась вокруг своей оси и минул год,
Гришины брехливые обещания и прожекты обе стороны раскусили и с
довольствия агента-афериста сняли, причем в советском
консульстве ему предложили более на порог не ступать, а
американские озлобленные контрразведчики пообещали, что отныне
он никогда не получит гражданства. Что и исполнили.
Жертвой же Гришиных плутней пал Алик, ибо совместные их
хождения к красным дипломатам на дармовую водку обошлись ему
также дорогой расплатой со стороны ФБР в плане получения
гражданства: иммиграционные власти попросту игнорировали все
заявления Бернацкого.
Вскоре дружба с Григорием прервалась. По обстоятельствам
невеселым. Заболел Гриша раком легкого, перенес безуспешную
операцию и - скончался.
За месяц до смерти прорвался в советское посольство,
упросил выслушать его, показал выписку из госпиталя, слезно
моля о визе, дабы умереть на родной земле.
Выслушали, приняли заявление, а после
категорически-лаконично отказали в официальной отписке...
Хоронить Гришу едва не пришлось "за счет города" - в яме
под строящейся дорогой, как бездомного, но все-таки на
оставшиеся от покойного гроши Алик организовал похороны -
скромные, но приличные.
Навестив же кладбище через три года, могилы приятеля он не
нашел - заросла, сровнялась с землей... Кладбищенский
служитель, потыкав пальцем в кнопки компьютера, сообщил, что
место захоронения существует и, конечно же, отыщется, но нужен
для могилы если не памятник, то хотя бы уж крест...
Крест стоил денег, но Алик, испытывая к умершему симпатию
и жалость, все-таки позвонил бывшей жене его и о кресте в канве
общего разговора упомянул.
Экс-супруга такую идею одобрила, но тяжести по
финансированию креста предложила нести Алику, так как покойнику
она вроде бы и никто, а Алик - друг; к тому же и второй мужик у
нее помер, ввергнув вдову в немалые расходы и хлопоты, а
посему, кроме благословения на подвижничество, дать она ничего
не может.
Алик в душе меркантильность бывшей подруги Григория
осудил, но спорить с ней не стал, рассудив, что лично свой долг
он исполнил, и даже дал себе торжественное обещание возвести на
могиле мраморный памятник, если, конечно, разбогатеет. А в
конце концо - с памятником, крестом или без них - какая
покойному разница? К такому мнению пришел он в итоге, и данный
поворот мыслей был для Алика характерен.
Разбогатеть же вскоре действительно привелось: один из
пассажиров такси, которого Алик зацепил в аэропорту, оставил в
машине портфельчик, и в нем обнаружил Бернацкий тридцать пять
тысяч долларов наличными, какие-то непонятные бумаги и вполне
понятные кредитные карточки разнообразных компаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41