Лакеи в ливреях сновали в толпе, ловко удерживая на согнутых пальцах массивные серебряные подносы с маленькими бутербродами. Мерри еще никогда не приходилось видеть ничего подобного. У нее просто захватило дух от всего этого великолепия.
Сам прием оказался довольно скучным, но обстановка настолько поражала, что Мерри была только рада, что ей не слишком докучают и не пристают с разговорами и расспросами. Время от времени ее представляли синьору Имярек, или месье Такому-то, или герру фон Оттуда. Все бубнили одни и те же банальности про то, как им понравился фильм и как она хорошо играла, а Мерри в ответ только улыбалась и благодарила. После чего новые знакомые откланивались и поворачивались, чтобы обратиться к Гарднеру или Кляйнзингеру.
Один из них, из Аргентины, кажется, указал на статуи Нептуна и Марса работы Сансовино, заметив, что они, по его мнению, просто необыкновенно прекрасны. Они с Мерри обсуждали красоту внутреннего дворика.
– Сансовино? – переспросила Мерри. Она, конечно, слышала об этом мастере и даже изучала его работы, но собеседник произнес это имя так, что Мерри не поняла, верно ли расслышала.
– Сан-со-ви-но, – медленно, с расстановкой повторил он. – Если бы не он, все это сооружение подверглось бы разрушению. Палладио бы от него камня на камне не оставил. Он хотел построить на этом месте новый дворец…
– Что вы говорите?
Аргентинец хотел что-то добавить, но к ним присоединился Гарднер, и разговор зашел о чем-то другом. Потом откуда-то вынырнул Фредди и увлек Мерри за собой, чтобы познакомить с вновь прибывшим гостем.
Они не стали задерживаться допоздна. Вскоре Финкель заявил, что устал. Кляйнзингер поддержал его. Они вернулись к причалу, и катер доставил их в «Эксельсиор».
Мисс Китс уже спала. Сквозь приоткрытую дверь спальни Мерри слышала ее размеренное похрапывание. Она не стала будить мисс Китс, а разделась сама, облачилась в отделанную кружевами шелковую ночную рубашку, которую на днях купила в Париже, и легла спать. И дала себе обещание, что завтра непременно погуляет по Венеции.
В каком-то смысле было удивительно правильно и уместно, что все случилось именно таким образом и именно здесь – в Венеции. Венецианские улочки – это лабиринт узких переулков, проходов, ворот, крытых мостов, образующих самые затейливые и невероятные хитросплетения и вдруг неожиданно вырывающихся на волю, когда взгляду изумленного туриста вместо cul-de-sac внезапно открывается просторная площадь с видом на палаццо, собор или канал или просто уютный campo, где, греясь на солнышке, спят две пушистые серые кошки, свернувшись в клубочек у основания замшелого фонтана.
Но Мерри так и не удалось посвятить следующее утро прогулке по Венеции. С половины девятого до одиннадцати она давала интервью. Представители коммерческой прессы, а также репортеры из «Нью-Йорк таймс», «Санди таймс» и «Л'Экспресс» – все жаждали встретиться с ней. Когда последний из интервьюеров удалился, Мерри уже собралась было на экскурсию, но тут позвонил мистер Финкель и пригласил ее отобедать с ним, так что прогулку пришлось отложить на несколько часов. Затем позвонил Фредди, и Мерри постигло новое разочарование – ему предстояло ехать в аэропорт и кого-то встречать, так что ее провожатой стала мисс Китс. Правда, в конце концов, вышло так, что человек, которого должен был встречать Фредди, не прилетел, и Фредди освободился Он оставил в номере Мерри записку, где и сообщил об этом. Мерри перезвонила, они встретились в вестибюле и сели на vaporetto, который доставил их на причал возле собора Сан-Марко. Как и накануне, общение с Фредди Гринделлом приносило Мерри радость. Пусть он и не слишком разбирался в истории и искусстве Венеции, но гулять с ним было интересно. Тем более что Мерри предусмотрительно запаслась прекрасным путеводителем.
Войдя в собор Сан-Марко, они погрузились в золотистый свет, струившийся с мозаик, полюбовавшись на Пала д'Оро, а потом, прежде чем идти во Дворец дожей, который накануне так толком и не рассмотрели, посидели в кафе «Флориан» и выпили по чашечке кофе. Позже Мерри тщетно пыталась припомнить, как называлась картина, которая так привлекла ее внимание, или хотя бы в каком зале она висела. Кажется, это был Веронезе. На картине была изображена символическая обнаженная женщина – богиня правосудия, милосердия или добродетели, – которая то ли привходила в Венецию, то ли просто благословляла ее. Мерри тогда обмолвилась, насколько дурацким ей показался свист зрителей во время вчерашнего показа «Продажной троицы». Она припомнила эти слова, потому что разговор вдруг свернул в иное русло и речь зашла об интервью, которое она дала Джослин Стронг, после чего на свет появилась та чудовищная статья. Мерри рассказала об этом Гринделлу, поскольку он и сам иногда писал о кинобизнесе, но главное – потому что он был друг. Она рассказала про злобу, которой была пропитана вся статья, и про то, что написала она так из чувства личной мести. Мерри еще добавила, что Джослин Стронг давно знакома с Мередитом Хаусманом.
– Да, я знаю, – кивнул Гринделл.
– Знаете?
– Все происходило на моих глазах. То есть не совсем, конечно, но я был рядом. Грустная история.
– Да, – вздохнула Мерри. – Я порой думаю, насколько иначе повернулась бы моя жизнь, не случись так.
– Она была чудесная женщина, – произнес Гринделл.
– Кто? Мама? Я и не знала, что вы знакомы.
– Да, хотя и не очень близко. Мы встречались всего два раза. В Париже и в Швейцарии.
– Где? В Париже? Но она никогда не была в Париже. И, насколько я знаю, никогда не выезжала в Швейцарию. Она живет в Лос-Анджелесе.
– Живет в… – начал Фредди, но осекся. – Простите меня, – сказал он. – Я… Должно быть, я что-то напутал.
– Но как странно, – проговорила Мерри. Гринделл промолчал. Он, казалось, хотел прекратить этот разговор, да Мерри и сама была бы рада не продолжать его, но внутри ее точил червь сомнения. Она уже не пыталась больше разглядывать полотна великих мастеров или закованных в латы средневековых рыцарей, а вновь и вновь возвращалась к словам Фредди, пытаясь понять таящийся в них смысл. Наконец, она не выдержала.
– А что вы все-таки имели в виду? – спросила она. – Когда сказали, что все происходило на ваших глазах.
– А что рассказал вам ваш отец?
– Ничего, – призналась Мерри. – Или почти ничего. Я узнала об этом от своей матери.
– О чем именно?
– Ну… Не знаю, как бы это назвать. Не роман, а… Ну, скажем, интрижка. Которая завязалась у моего отца с Джослин Стронг. Сразу после того, как я родилась.
– Понятно, – протянул Гринделл.
– Вы же сказали, что были при этом рядом.
– Видимо, я ошибся. С тех пор утекло много воды. Должно быть, я что-то перепутал.
Его объяснение не удовлетворило Мерри, но она поняла, что Фредди не расположен больше говорить на эту тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Сам прием оказался довольно скучным, но обстановка настолько поражала, что Мерри была только рада, что ей не слишком докучают и не пристают с разговорами и расспросами. Время от времени ее представляли синьору Имярек, или месье Такому-то, или герру фон Оттуда. Все бубнили одни и те же банальности про то, как им понравился фильм и как она хорошо играла, а Мерри в ответ только улыбалась и благодарила. После чего новые знакомые откланивались и поворачивались, чтобы обратиться к Гарднеру или Кляйнзингеру.
Один из них, из Аргентины, кажется, указал на статуи Нептуна и Марса работы Сансовино, заметив, что они, по его мнению, просто необыкновенно прекрасны. Они с Мерри обсуждали красоту внутреннего дворика.
– Сансовино? – переспросила Мерри. Она, конечно, слышала об этом мастере и даже изучала его работы, но собеседник произнес это имя так, что Мерри не поняла, верно ли расслышала.
– Сан-со-ви-но, – медленно, с расстановкой повторил он. – Если бы не он, все это сооружение подверглось бы разрушению. Палладио бы от него камня на камне не оставил. Он хотел построить на этом месте новый дворец…
– Что вы говорите?
Аргентинец хотел что-то добавить, но к ним присоединился Гарднер, и разговор зашел о чем-то другом. Потом откуда-то вынырнул Фредди и увлек Мерри за собой, чтобы познакомить с вновь прибывшим гостем.
Они не стали задерживаться допоздна. Вскоре Финкель заявил, что устал. Кляйнзингер поддержал его. Они вернулись к причалу, и катер доставил их в «Эксельсиор».
Мисс Китс уже спала. Сквозь приоткрытую дверь спальни Мерри слышала ее размеренное похрапывание. Она не стала будить мисс Китс, а разделась сама, облачилась в отделанную кружевами шелковую ночную рубашку, которую на днях купила в Париже, и легла спать. И дала себе обещание, что завтра непременно погуляет по Венеции.
В каком-то смысле было удивительно правильно и уместно, что все случилось именно таким образом и именно здесь – в Венеции. Венецианские улочки – это лабиринт узких переулков, проходов, ворот, крытых мостов, образующих самые затейливые и невероятные хитросплетения и вдруг неожиданно вырывающихся на волю, когда взгляду изумленного туриста вместо cul-de-sac внезапно открывается просторная площадь с видом на палаццо, собор или канал или просто уютный campo, где, греясь на солнышке, спят две пушистые серые кошки, свернувшись в клубочек у основания замшелого фонтана.
Но Мерри так и не удалось посвятить следующее утро прогулке по Венеции. С половины девятого до одиннадцати она давала интервью. Представители коммерческой прессы, а также репортеры из «Нью-Йорк таймс», «Санди таймс» и «Л'Экспресс» – все жаждали встретиться с ней. Когда последний из интервьюеров удалился, Мерри уже собралась было на экскурсию, но тут позвонил мистер Финкель и пригласил ее отобедать с ним, так что прогулку пришлось отложить на несколько часов. Затем позвонил Фредди, и Мерри постигло новое разочарование – ему предстояло ехать в аэропорт и кого-то встречать, так что ее провожатой стала мисс Китс. Правда, в конце концов, вышло так, что человек, которого должен был встречать Фредди, не прилетел, и Фредди освободился Он оставил в номере Мерри записку, где и сообщил об этом. Мерри перезвонила, они встретились в вестибюле и сели на vaporetto, который доставил их на причал возле собора Сан-Марко. Как и накануне, общение с Фредди Гринделлом приносило Мерри радость. Пусть он и не слишком разбирался в истории и искусстве Венеции, но гулять с ним было интересно. Тем более что Мерри предусмотрительно запаслась прекрасным путеводителем.
Войдя в собор Сан-Марко, они погрузились в золотистый свет, струившийся с мозаик, полюбовавшись на Пала д'Оро, а потом, прежде чем идти во Дворец дожей, который накануне так толком и не рассмотрели, посидели в кафе «Флориан» и выпили по чашечке кофе. Позже Мерри тщетно пыталась припомнить, как называлась картина, которая так привлекла ее внимание, или хотя бы в каком зале она висела. Кажется, это был Веронезе. На картине была изображена символическая обнаженная женщина – богиня правосудия, милосердия или добродетели, – которая то ли привходила в Венецию, то ли просто благословляла ее. Мерри тогда обмолвилась, насколько дурацким ей показался свист зрителей во время вчерашнего показа «Продажной троицы». Она припомнила эти слова, потому что разговор вдруг свернул в иное русло и речь зашла об интервью, которое она дала Джослин Стронг, после чего на свет появилась та чудовищная статья. Мерри рассказала об этом Гринделлу, поскольку он и сам иногда писал о кинобизнесе, но главное – потому что он был друг. Она рассказала про злобу, которой была пропитана вся статья, и про то, что написала она так из чувства личной мести. Мерри еще добавила, что Джослин Стронг давно знакома с Мередитом Хаусманом.
– Да, я знаю, – кивнул Гринделл.
– Знаете?
– Все происходило на моих глазах. То есть не совсем, конечно, но я был рядом. Грустная история.
– Да, – вздохнула Мерри. – Я порой думаю, насколько иначе повернулась бы моя жизнь, не случись так.
– Она была чудесная женщина, – произнес Гринделл.
– Кто? Мама? Я и не знала, что вы знакомы.
– Да, хотя и не очень близко. Мы встречались всего два раза. В Париже и в Швейцарии.
– Где? В Париже? Но она никогда не была в Париже. И, насколько я знаю, никогда не выезжала в Швейцарию. Она живет в Лос-Анджелесе.
– Живет в… – начал Фредди, но осекся. – Простите меня, – сказал он. – Я… Должно быть, я что-то напутал.
– Но как странно, – проговорила Мерри. Гринделл промолчал. Он, казалось, хотел прекратить этот разговор, да Мерри и сама была бы рада не продолжать его, но внутри ее точил червь сомнения. Она уже не пыталась больше разглядывать полотна великих мастеров или закованных в латы средневековых рыцарей, а вновь и вновь возвращалась к словам Фредди, пытаясь понять таящийся в них смысл. Наконец, она не выдержала.
– А что вы все-таки имели в виду? – спросила она. – Когда сказали, что все происходило на ваших глазах.
– А что рассказал вам ваш отец?
– Ничего, – призналась Мерри. – Или почти ничего. Я узнала об этом от своей матери.
– О чем именно?
– Ну… Не знаю, как бы это назвать. Не роман, а… Ну, скажем, интрижка. Которая завязалась у моего отца с Джослин Стронг. Сразу после того, как я родилась.
– Понятно, – протянул Гринделл.
– Вы же сказали, что были при этом рядом.
– Видимо, я ошибся. С тех пор утекло много воды. Должно быть, я что-то перепутал.
Его объяснение не удовлетворило Мерри, но она поняла, что Фредди не расположен больше говорить на эту тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117