Чушь какая! Фредди всегда свято соблюдал мудрую заповедь: не гадь там, где ешь. Тем более, когда речь идет о деле.
Правда, дело было довольно пустяковое. Руководство римской студии, узнав о том, что «Пульс» собирается интервьюировать Хаусмана, засуетилось и отправило Фредди в Монтрё, чтобы он присутствовал во время беседы Мередита с журналисткой. Роль Фредди состояла в том, чтобы улыбаться и всячески ублажать журналистку. Конечно, репортаж в любом случае будет хвалебным, выдержанным в самых превосходных тонах. Так уж заведено, когда портрет героя репортажа выносится на обложку. Должны же издатели чем-то оправдать перед читателями свой выбор. Обычно в таких случаях герою воздается такой панегирик, как будто речь идет, по меньшей мере, о присуждении ему Нобелевской премии. Как в «Тайме», только все наоборот. «Тайм» делает из Нобелевских лауреатов тупиц и ничтожеств.
Так что Фредди вполне мог позволить себе расслабиться и насладиться хорошей погодой. Впрочем, мог ли? Фредди обуревало предчувствие, что у Мередита с Карлоттой что-то не так. То есть внешне все было нормально – они общались, мило улыбались и так далее, но Фредди чуял, что дело неладно. Ради кого они старались делать вид, что все в порядке? Ради него? Ради «Пульса»? Или ради друг друга?
Придется запастись терпением, подумал Фредди. Только во что бы то ни стало нужно докопаться до причины, прежде чем журналистка почует неладное.
Фредди принялся слушать Мередита. Актер рассуждал о роли неореализма в современном итальянском кинематографе, приходя к выводу, что подобный подход следует применить и в Голливуде. Что ж, для «Пульса» это, пожалуй, в самый раз, подумал Фредди. Они представят Мередита умным, патриотически настроенным деятелем.
В следующий миг на террасу вышла Карлотта, и Фредди на какое-то время позабыл о своих тревогах. Сейчас она начнет выкладывать, кто кого оскорбил, кто упился в стельку, кто с кем переспал, какие вечеринки удались, а какие нет – главные новости с фестиваля. Фредди встал и переставил шезлонг, чтобы больше не сидеть лицом к солнцу. На самом деле это был просто предлог. Фокус состоял в том, чтобы встать при появлении Карлотты, но так, чтобы не подчеркивать промашку Мередита, который остался сидеть. Фредди поступил так не ради Мередита и Карлотты, а ради себя. Чтобы не терять форму. Он знал, что о нем говорят, и старался поддерживать репутацию мужчины с самыми безукоризненными в мире манерами.
Однако, вопреки его ожиданиям, Карлотта не села и не начала развлекать его байками о Венецианском фестивале. Она просто возвестила, что Джослин приехала и звонит с вокзала.
– Я поговорю с ней, – сказал Мередит и не спеша пошел в дом.
– Расскажите мне о Венеции, – обратился Фредди к Карлотте.
Она казалась напряженной. Почему? – Какие восхитительные истории и громкие скандалы случились там на сей раз?
– О, все было как обычно.
– Да, это очень живописно.
– Извините, пожалуйста, – сказала Карлотта. – Я просто думала о другом.
– Я так и понял, – улыбнулся Фредди.
– Хотя, с другой стороны, это, наверное, настолько же ваше дело, насколько и мое. Или почти настолько.
– Ваше дело это всегда и мое дело.
– Не всегда, но на этот раз, похоже, что это так.
– Вот как? – Фредди поднял бровь. – Позвольте, я попробую угадать. Джослин?
– Он вам рассказал? – Нет.
– Тогда как вам удалось…
– Как я догадался? Как раз потому, что он мне ничего не сказал. Ни единого слова. Хотя совершенно очевидно, что вы с ней знакомы.
– Почему это очевидно?
– Вы назвали ее по имени. Это было бы очень странно, если бы речь шла о совершенно незнакомой для вас журналистке. А Мередит ни разу не упомянул, что знает ее, следовательно, его знакомство не просто шапочное.
– Да, вы догадались правильно.
– Как давно это случилось?
– Еще до того, как мы поженились. Двенадцать… нет, даже тринадцать лет назад.
– Но он сам вам все рассказал. Или вы сами узнали?
– Нет, Мередит рассказал мне.
– Тогда вам волноваться не из-за чего. Можете выкинуть ее из головы. Хотя, если подумать, может быть, все не так просто.
– Что именно?
– О, это уже моя забота.
– Почему?
– А вот почему. Очевидно, что Мередита эта журналистка больше не интересует. Ведь он вам все рассказал. Но ведь и ей это тоже станет очевидно, не так ли? А это ей может не понравиться. А если так, то это может отразиться на интервью, верно?
– Пожалуй, да, – задумчиво сказала Карлотта.
– Видите, это ясно как Божий день. Я серьезно обеспокоен, – произнес Фредди и состроил испуганное лицо.
– Или не вы, – сказала Карлотта.
С этими словами она улыбнулась, но от Фредди не ускользнула озабоченность в ее глазах. Более того, Карлотта отчаянно старалась скрыть ее. Да, дело принимало серьезный оборот.
Если Карлотта настолько встревожена, значит, для этого есть серьезная причина. Карлотта – не такая женщина, которая расстраивается по пустякам. Фредди давно подметил это и взял себе на заметку. Карлотте он сочувствовал, потому что она ему нравилась. Однако Фредди поймал себя на мысли о том, что если интервью не удастся, то он уже сможет оправдаться.
Дело было даже не в Джослин, а во времени ее приезда. Именно это так обеспокоило Карлотту. Отъезд Мерри и последующий тяжелый разговор с Мередитом состоялись совсем недавно и раны еще не успели зарубцеваться. Отношения с Мередитом оставались натянутыми. А приезд Джослин еще посыпал солью ее раны. Причем Джослин умудрилась, сама того не зная, еще больше растравить душу Карлотте. Например, ее шуточка насчет Фредди была вполне невинной, поскольку Джослин не могла знать ни про аборт, ни про гистерэктомию. Не могла знать и не знала. Но между тем заметила вслух: «Фредди такая душка. Кажется, одна балерина как-то призналась мне, что всегда держит при себе дежурного гомика, чтобы он подносил к ее сигарете зажигалку и бегал за тампаксами. И еще при этом подмигнула и гаденько хихикнула. Карлотту просто передернуло! Они сидели вчетвером в гостиной, попивая «квантро» и кофе. Карлотта и Фредди сидели в противоположном углу, чтобы не мешать Джослин беседовать с Мередитом. Фредди безмятежно лопотал, как ребенок, забавляя ее. Нет, не его вина была в том, что ей ни с того ни с сего вдруг подумалось: в одном конце гостиной сидят два здоровых и сильных человека, в противоположном – двое несчастных калек, увечных и ущербных. Причем они с Фредди – те самые ущербные калеки. На противоположной стороне баррикады. За колючей проволокой. Внезапно ее мысли перескочили в прошлое. Карлотта вспомнила, как читала когда-то про доктора Менгеле и про его опыты над людьми в концентрационных лагерях. Ему достаточно было кивнуть головой в ту или иную сторону, что означало соответственно жизнь или смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Правда, дело было довольно пустяковое. Руководство римской студии, узнав о том, что «Пульс» собирается интервьюировать Хаусмана, засуетилось и отправило Фредди в Монтрё, чтобы он присутствовал во время беседы Мередита с журналисткой. Роль Фредди состояла в том, чтобы улыбаться и всячески ублажать журналистку. Конечно, репортаж в любом случае будет хвалебным, выдержанным в самых превосходных тонах. Так уж заведено, когда портрет героя репортажа выносится на обложку. Должны же издатели чем-то оправдать перед читателями свой выбор. Обычно в таких случаях герою воздается такой панегирик, как будто речь идет, по меньшей мере, о присуждении ему Нобелевской премии. Как в «Тайме», только все наоборот. «Тайм» делает из Нобелевских лауреатов тупиц и ничтожеств.
Так что Фредди вполне мог позволить себе расслабиться и насладиться хорошей погодой. Впрочем, мог ли? Фредди обуревало предчувствие, что у Мередита с Карлоттой что-то не так. То есть внешне все было нормально – они общались, мило улыбались и так далее, но Фредди чуял, что дело неладно. Ради кого они старались делать вид, что все в порядке? Ради него? Ради «Пульса»? Или ради друг друга?
Придется запастись терпением, подумал Фредди. Только во что бы то ни стало нужно докопаться до причины, прежде чем журналистка почует неладное.
Фредди принялся слушать Мередита. Актер рассуждал о роли неореализма в современном итальянском кинематографе, приходя к выводу, что подобный подход следует применить и в Голливуде. Что ж, для «Пульса» это, пожалуй, в самый раз, подумал Фредди. Они представят Мередита умным, патриотически настроенным деятелем.
В следующий миг на террасу вышла Карлотта, и Фредди на какое-то время позабыл о своих тревогах. Сейчас она начнет выкладывать, кто кого оскорбил, кто упился в стельку, кто с кем переспал, какие вечеринки удались, а какие нет – главные новости с фестиваля. Фредди встал и переставил шезлонг, чтобы больше не сидеть лицом к солнцу. На самом деле это был просто предлог. Фокус состоял в том, чтобы встать при появлении Карлотты, но так, чтобы не подчеркивать промашку Мередита, который остался сидеть. Фредди поступил так не ради Мередита и Карлотты, а ради себя. Чтобы не терять форму. Он знал, что о нем говорят, и старался поддерживать репутацию мужчины с самыми безукоризненными в мире манерами.
Однако, вопреки его ожиданиям, Карлотта не села и не начала развлекать его байками о Венецианском фестивале. Она просто возвестила, что Джослин приехала и звонит с вокзала.
– Я поговорю с ней, – сказал Мередит и не спеша пошел в дом.
– Расскажите мне о Венеции, – обратился Фредди к Карлотте.
Она казалась напряженной. Почему? – Какие восхитительные истории и громкие скандалы случились там на сей раз?
– О, все было как обычно.
– Да, это очень живописно.
– Извините, пожалуйста, – сказала Карлотта. – Я просто думала о другом.
– Я так и понял, – улыбнулся Фредди.
– Хотя, с другой стороны, это, наверное, настолько же ваше дело, насколько и мое. Или почти настолько.
– Ваше дело это всегда и мое дело.
– Не всегда, но на этот раз, похоже, что это так.
– Вот как? – Фредди поднял бровь. – Позвольте, я попробую угадать. Джослин?
– Он вам рассказал? – Нет.
– Тогда как вам удалось…
– Как я догадался? Как раз потому, что он мне ничего не сказал. Ни единого слова. Хотя совершенно очевидно, что вы с ней знакомы.
– Почему это очевидно?
– Вы назвали ее по имени. Это было бы очень странно, если бы речь шла о совершенно незнакомой для вас журналистке. А Мередит ни разу не упомянул, что знает ее, следовательно, его знакомство не просто шапочное.
– Да, вы догадались правильно.
– Как давно это случилось?
– Еще до того, как мы поженились. Двенадцать… нет, даже тринадцать лет назад.
– Но он сам вам все рассказал. Или вы сами узнали?
– Нет, Мередит рассказал мне.
– Тогда вам волноваться не из-за чего. Можете выкинуть ее из головы. Хотя, если подумать, может быть, все не так просто.
– Что именно?
– О, это уже моя забота.
– Почему?
– А вот почему. Очевидно, что Мередита эта журналистка больше не интересует. Ведь он вам все рассказал. Но ведь и ей это тоже станет очевидно, не так ли? А это ей может не понравиться. А если так, то это может отразиться на интервью, верно?
– Пожалуй, да, – задумчиво сказала Карлотта.
– Видите, это ясно как Божий день. Я серьезно обеспокоен, – произнес Фредди и состроил испуганное лицо.
– Или не вы, – сказала Карлотта.
С этими словами она улыбнулась, но от Фредди не ускользнула озабоченность в ее глазах. Более того, Карлотта отчаянно старалась скрыть ее. Да, дело принимало серьезный оборот.
Если Карлотта настолько встревожена, значит, для этого есть серьезная причина. Карлотта – не такая женщина, которая расстраивается по пустякам. Фредди давно подметил это и взял себе на заметку. Карлотте он сочувствовал, потому что она ему нравилась. Однако Фредди поймал себя на мысли о том, что если интервью не удастся, то он уже сможет оправдаться.
Дело было даже не в Джослин, а во времени ее приезда. Именно это так обеспокоило Карлотту. Отъезд Мерри и последующий тяжелый разговор с Мередитом состоялись совсем недавно и раны еще не успели зарубцеваться. Отношения с Мередитом оставались натянутыми. А приезд Джослин еще посыпал солью ее раны. Причем Джослин умудрилась, сама того не зная, еще больше растравить душу Карлотте. Например, ее шуточка насчет Фредди была вполне невинной, поскольку Джослин не могла знать ни про аборт, ни про гистерэктомию. Не могла знать и не знала. Но между тем заметила вслух: «Фредди такая душка. Кажется, одна балерина как-то призналась мне, что всегда держит при себе дежурного гомика, чтобы он подносил к ее сигарете зажигалку и бегал за тампаксами. И еще при этом подмигнула и гаденько хихикнула. Карлотту просто передернуло! Они сидели вчетвером в гостиной, попивая «квантро» и кофе. Карлотта и Фредди сидели в противоположном углу, чтобы не мешать Джослин беседовать с Мередитом. Фредди безмятежно лопотал, как ребенок, забавляя ее. Нет, не его вина была в том, что ей ни с того ни с сего вдруг подумалось: в одном конце гостиной сидят два здоровых и сильных человека, в противоположном – двое несчастных калек, увечных и ущербных. Причем они с Фредди – те самые ущербные калеки. На противоположной стороне баррикады. За колючей проволокой. Внезапно ее мысли перескочили в прошлое. Карлотта вспомнила, как читала когда-то про доктора Менгеле и про его опыты над людьми в концентрационных лагерях. Ему достаточно было кивнуть головой в ту или иную сторону, что означало соответственно жизнь или смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117