Лифчик тоже никак не хотел поддаваться. Со всех сторон крохотного зала доносились хлопки и подбадривающие возгласы. Наконец, Элейн удалось избавиться от лифчика, и она отбросила его в сторону. Потом попыталась потрясти грудями, как это делала стриптизерша, но ничего, естественно, не вышло. Зрители заулюлюкали. Кто-то громко захохотал. Смех, похоже, отрезвил Элейн. Она остановилась, посмотрела на себя, испуганно икнула, и в следующий миг ее жестоко вырвало. Публика засвистела, и Денверу ничего не оставалось делать, как влезть на сцену, сгрести Элейн в охапку и оттащить за кулисы. Там он с грехом пополам стер с нее рвотную массу и кое-как натянул на бесчувственное тело платье. После чего отнес к машине, запихнул на переднее сиденье и отвез в гостиницу, по дороге думая, что зря взял Элейн в Мексику.
Оттащив Элейн в номер, Денвер уложил ее на кровать и раздел донага. Потом снова попытался привести ее в чувство, но безрезультатно. Ну, и черт с ней, подумал Денвер. Он отправился в ванную и принял душ, чтобы смыть с себя запах блевотины. Вернувшись в спальню, снова попытался растолкать Элейн, но она так и не очухалась. А вот Денвер тем не менее возбудился, тем более что уж он-то точно заслужил, чтобы овладеть ею напоследок. Не зря же он так надрывался и тащил ее в гостиницу. Господи, да оставь он Элейн там, в ночном клубе, ее бы уже давно оттрахал весь местный сброд в какой-нибудь темной аллее. Денвер снова шлепнул ее по лицу. Впрочем, не сильно. Элейн не пошевелилась. Он ущипнул ее за грудь, покрутил сосок. Опять никакой реакции. Тогда он погладил свой набухший член и злорадно ухмыльнулся. Сейчас он отплатит ей за унижение. Возбужденный собственной выдумкой, как и новизной затеи – ему никогда прежде не приходилось делать ничего подобного, – Денвер принялся быстро дрочить член и наконец кончил прямо в лицо похрапывающей Элейн. Потом с любопытством понаблюдал, как тоненький ручеек молочно-белой спермы стекает по шее и дальше вниз по желобку между грудей. Поделом тебе, подумал Денвер.
Он оделся, оставил Элейн пятьдесят долларов на обратную дорогу и уехал. Навсегда.
ГЛАВА 3
Порывистые, неуправляемые, непредсказуемые, изобретательные – какие только характеристики не дают детям, но при этом всегда учитывают, что за всем этим таятся наивность и святая простота. И уж во всяком случае, мало кто способен упрекнуть маленького ребенка в умысле или коварстве или хотя бы заподозрить в ребенке расчетливость, способность манипулировать другими детьми или взрослыми, подобно тому, как игрок в бридж просчитывает свои ходы, предвосхищая действия партнеров. Особенно нелепым было бы заподозрить в подобной расчетливости маленькую девочку.
Тем не менее эта маленькая девочка уже научилась быть расчетливой. Более того, она знала, что красива, что взрослые считают ее прехорошенькой и что ее золотые кудряшки, сияющие голубые глаза и вздернутый носик считаются у тех же взрослых признаками доверчивости и наивности. Девочка знала все это и научилась пользоваться своими достоинствами. Собственно говоря, пользовалась она ими вполне невинно, играя во взрослую игру подобно тому, как другие дети играют в куклы или кубики. Не ее вина, что именно такой игре обучили ее взрослые люди, среди которых она жила. Будучи падчерицей, Мерри рано научилась соперничать за внимание и ласку со своим единоутробным братиком. Но даже до его появления на свет она уже знала пределы терпения своего отчима, за которые не стоит переступать, знала и его слабые струнки, на которых могла сыграть, чтобы чего-нибудь выпросить. Все это и впрямь походило на игру. Но для Мерри это была вовсе не игра. Она боролась за то, чтобы утвердиться в семье, за то, чтобы ее не отсылали в «Крествью», где она провела несколько столь безрадостных лет.
Мерри научилась использовать маленького Лиона для достижения своих целей. Самое удивительное, что ни Элейн, ни отчим так и не раскусили ее хитрость. Ну как, скажите, можно воспользоваться младенцем? Он все время спит. Или ест. Или пачкает пеленки. А вот Мерри быстро усвоила, что, сидя рядом с ребенком и напевая ему песенки, она убивает сразу двух зайцев – добиваясь расположения отчима и благодарности матери.
Позднее, когда Лион немного подрос, Мерри вдруг осознала, что и в самом деле искренне привязалась к малышу. Ведь с ним можно было и поиграть и поговорить – даже тогда, когда никто не смотрит и не похвалит. А Гарри Новотны, муж Элейн и отчим Мерри, не наградит ее конфеткой.
Эти конфетки были для Мерри не просто сладостями. Они олицетворяли для нее награду за хорошо исполненный номер. Мерри не раз видела, как на заднем дворе ее отчим обходил понастроенные там ряды клеток и раздавал животным кусочки сахара, сыра или мяса. Примерно так же он угощал и Мерри. Возможно, сам он этого не замечал, но вот Мерри мигом подметила сходство. Пожалуй, будь она немного повзрослее, она бы сама задала себе жестокий вопрос: кто в этом случае был дрессировщиком, а кто – животным?
В какой-то степени она даже завидовала животным. По крайней мере, их положение было предельно ясно. Правда, их жизни, конечно, позавидовать было никак нельзя, но Мерри рано приучилась не вникать в их жизнь и сдерживать свои чувства. Кошки, мыши, кролики, собаки, львы – да, у них жили даже два льва – и обезьянки были бы подлинным раем для любого другого ребенка, тогда как Мерри смотрела на них всего лишь как на объекты дрессировки, и они представляли для нее не больше интереса, чем хранящиеся в морозильнике туши для ребенка мясника. С тем лишь отличием, что в случае Гарри Новотны туши были живые.
Гарри никогда не кривил душой и сразу открыл Мерри суровую правду, которой девочка, правда, долго не хотела верить, подобно тому, как игрок в преферанс долго не верит, когда один из соперников объявляет «десять без прикупа».
– Весь этот треп о любви к животным, – заявил Гарри, – бессовестное вранье. Дешевый трюк. Для зрителей и для газетных писак. Если любить зверей, то с голодухи помрешь. Нет, я своих зверей лупцую немилосердно. Бью смертным боем.
Однажды он рассказал о том, как приучил кошку ходить по натянутой проволоке, да еще при этом перепрыгивать через полдюжины мышей, которые выскакивают из домика, установленного у противоположного конца этой проволоки. Гарри рассказывал это Элейн, но Мерри сидела рядом и слушала затаив дыхание.
– Сперва я приучил кошку ходить по проволоке. Это было просто. Я посадил кошку на шест, еду укрепил на другом шесте, а между шестами натянул проволоку. Одна кошка упрямилась или боялась, а в итоге сдохла от голода. А вот вторая – довольно быстро научилась. Тогда я начал возиться с мышами. Сначала все было без толку – раз за разом чертова кошка сжирала мышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Оттащив Элейн в номер, Денвер уложил ее на кровать и раздел донага. Потом снова попытался привести ее в чувство, но безрезультатно. Ну, и черт с ней, подумал Денвер. Он отправился в ванную и принял душ, чтобы смыть с себя запах блевотины. Вернувшись в спальню, снова попытался растолкать Элейн, но она так и не очухалась. А вот Денвер тем не менее возбудился, тем более что уж он-то точно заслужил, чтобы овладеть ею напоследок. Не зря же он так надрывался и тащил ее в гостиницу. Господи, да оставь он Элейн там, в ночном клубе, ее бы уже давно оттрахал весь местный сброд в какой-нибудь темной аллее. Денвер снова шлепнул ее по лицу. Впрочем, не сильно. Элейн не пошевелилась. Он ущипнул ее за грудь, покрутил сосок. Опять никакой реакции. Тогда он погладил свой набухший член и злорадно ухмыльнулся. Сейчас он отплатит ей за унижение. Возбужденный собственной выдумкой, как и новизной затеи – ему никогда прежде не приходилось делать ничего подобного, – Денвер принялся быстро дрочить член и наконец кончил прямо в лицо похрапывающей Элейн. Потом с любопытством понаблюдал, как тоненький ручеек молочно-белой спермы стекает по шее и дальше вниз по желобку между грудей. Поделом тебе, подумал Денвер.
Он оделся, оставил Элейн пятьдесят долларов на обратную дорогу и уехал. Навсегда.
ГЛАВА 3
Порывистые, неуправляемые, непредсказуемые, изобретательные – какие только характеристики не дают детям, но при этом всегда учитывают, что за всем этим таятся наивность и святая простота. И уж во всяком случае, мало кто способен упрекнуть маленького ребенка в умысле или коварстве или хотя бы заподозрить в ребенке расчетливость, способность манипулировать другими детьми или взрослыми, подобно тому, как игрок в бридж просчитывает свои ходы, предвосхищая действия партнеров. Особенно нелепым было бы заподозрить в подобной расчетливости маленькую девочку.
Тем не менее эта маленькая девочка уже научилась быть расчетливой. Более того, она знала, что красива, что взрослые считают ее прехорошенькой и что ее золотые кудряшки, сияющие голубые глаза и вздернутый носик считаются у тех же взрослых признаками доверчивости и наивности. Девочка знала все это и научилась пользоваться своими достоинствами. Собственно говоря, пользовалась она ими вполне невинно, играя во взрослую игру подобно тому, как другие дети играют в куклы или кубики. Не ее вина, что именно такой игре обучили ее взрослые люди, среди которых она жила. Будучи падчерицей, Мерри рано научилась соперничать за внимание и ласку со своим единоутробным братиком. Но даже до его появления на свет она уже знала пределы терпения своего отчима, за которые не стоит переступать, знала и его слабые струнки, на которых могла сыграть, чтобы чего-нибудь выпросить. Все это и впрямь походило на игру. Но для Мерри это была вовсе не игра. Она боролась за то, чтобы утвердиться в семье, за то, чтобы ее не отсылали в «Крествью», где она провела несколько столь безрадостных лет.
Мерри научилась использовать маленького Лиона для достижения своих целей. Самое удивительное, что ни Элейн, ни отчим так и не раскусили ее хитрость. Ну как, скажите, можно воспользоваться младенцем? Он все время спит. Или ест. Или пачкает пеленки. А вот Мерри быстро усвоила, что, сидя рядом с ребенком и напевая ему песенки, она убивает сразу двух зайцев – добиваясь расположения отчима и благодарности матери.
Позднее, когда Лион немного подрос, Мерри вдруг осознала, что и в самом деле искренне привязалась к малышу. Ведь с ним можно было и поиграть и поговорить – даже тогда, когда никто не смотрит и не похвалит. А Гарри Новотны, муж Элейн и отчим Мерри, не наградит ее конфеткой.
Эти конфетки были для Мерри не просто сладостями. Они олицетворяли для нее награду за хорошо исполненный номер. Мерри не раз видела, как на заднем дворе ее отчим обходил понастроенные там ряды клеток и раздавал животным кусочки сахара, сыра или мяса. Примерно так же он угощал и Мерри. Возможно, сам он этого не замечал, но вот Мерри мигом подметила сходство. Пожалуй, будь она немного повзрослее, она бы сама задала себе жестокий вопрос: кто в этом случае был дрессировщиком, а кто – животным?
В какой-то степени она даже завидовала животным. По крайней мере, их положение было предельно ясно. Правда, их жизни, конечно, позавидовать было никак нельзя, но Мерри рано приучилась не вникать в их жизнь и сдерживать свои чувства. Кошки, мыши, кролики, собаки, львы – да, у них жили даже два льва – и обезьянки были бы подлинным раем для любого другого ребенка, тогда как Мерри смотрела на них всего лишь как на объекты дрессировки, и они представляли для нее не больше интереса, чем хранящиеся в морозильнике туши для ребенка мясника. С тем лишь отличием, что в случае Гарри Новотны туши были живые.
Гарри никогда не кривил душой и сразу открыл Мерри суровую правду, которой девочка, правда, долго не хотела верить, подобно тому, как игрок в преферанс долго не верит, когда один из соперников объявляет «десять без прикупа».
– Весь этот треп о любви к животным, – заявил Гарри, – бессовестное вранье. Дешевый трюк. Для зрителей и для газетных писак. Если любить зверей, то с голодухи помрешь. Нет, я своих зверей лупцую немилосердно. Бью смертным боем.
Однажды он рассказал о том, как приучил кошку ходить по натянутой проволоке, да еще при этом перепрыгивать через полдюжины мышей, которые выскакивают из домика, установленного у противоположного конца этой проволоки. Гарри рассказывал это Элейн, но Мерри сидела рядом и слушала затаив дыхание.
– Сперва я приучил кошку ходить по проволоке. Это было просто. Я посадил кошку на шест, еду укрепил на другом шесте, а между шестами натянул проволоку. Одна кошка упрямилась или боялась, а в итоге сдохла от голода. А вот вторая – довольно быстро научилась. Тогда я начал возиться с мышами. Сначала все было без толку – раз за разом чертова кошка сжирала мышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117