И то же самое на следующую ночь, и так далее в течение всей недели. Каждый раз я, естественно, повторял лечение. Но к концу недели не произошло практически почти никаких изменений. Прыщ был открыт еще больше, а секреции в нем… соответственно меньше. Затем – это было уже через восемь дней после его появления – я начал лечение окисью ртути под стерильным компрессом, который я менял каждую ночь после того, как принимал душ. Я продолжал это лечение две недели, и в течение этого времени произошли ощутимые изменения: дырка стала заметно больше, чем раньше, а секреции пропорционально меньше. Теперь дырка была размером со спичечную головку. Опухоль вокруг раны стала больше, чем была до этого, естественно, но не в таких пропорциях, как увеличилась сама дырка. Очевидно, это локальное лечение не помогло. Так что я снял тампон и компресс и в течение нескольких следующих недель делал все необходимое, чтобы привести в норму свой метаболизм: много отдыхал в постели, принимал горячие ванны, придерживался регулярного питания и так далее.
Хотя доктор Эйхнер, казалось, всем своим видом демонстрировал беспристрастную врачебную заинтересованность в ходе рассказа, время от времени кивая, вытягивая свои пальцы по длине авторучки, которую он держал в руках, но как раз на этом моменте стало заметно возрастающее нетерпение, некое негодование прослеживалось за его показной сдержанностью в течение длительного описания пациентом своей истории болезни. Теперь доктор излучал снисходительную, отеческую улыбку, которую мистер Тривли не мог не заметить.
– Вероятно, вас будет раздражать, – после паузы произнес молодой человек, – мое использование – или неправильное использование вашей собственной идиомы; но дело в том, что я прилагаю все усилия, чтобы рассказать вам определенные подробности, которые помогут прояснить этот случай.
– Конечно, – сказал доктор, снова слегка покашливая. – Нет, совсем наоборот. Это всегда похвально, когда пациент может объективно описать симптомы заболевания, и… – на этом слове он прочистил горло, в то же время жестом показывая, что ничего страшного не произошло, – и… с точностью. Разумеется. Так что случилось после того, как вы прекратили лечение окисью?
– Да, – продолжил мистер Тривли, сначала напрягшись, а затем снова расслабившись. – Ну, как я сказал, я прекратил делать примочки и компрессы. В то же время я начал оборачивать повреждение исключительно белой хлопковой тканью – белые хлопковые носки, очень длинные, естественно, и очищал поверхность тела дважды в неделю, исключил никотин, алкоголь, кофеин, маринад из своей диеты и делал все возможное, чтобы систематично бороться с вирусом. – На этом месте он передернулся, сдержанно улыбнулся, однако теперь казался чем-то еще более озабоченным. – Но это было постоянно, понимаете? И, на самом деле, я уделял этому столько своего внимания, столько своих мыслей… Не потому, что это было болезненно. Нет-нет, я не могу сказать, что это было действительно болезненно. – Он потряс головой, как бы пытаясь подтвердить это. – О, иногда там бывало легкое раздражение, некоторый зуд и общее болезненное ощущение при прикосновении, да, это было. Но это, в общем, мало беспокоило меня на физиологическом уровне. Дело в постоянстве этой штуки, вот в чем суть…
Мистер Тривли остановился и предложил доктору сигарету, от которой последний отказался, затем продолжил, какое-то время говоря с зажатой между губ сигаретой и слегка посмеиваясь.
– Вы должны понять, какое это доставляло беспокойство – психологическое, я имею в виду; постоянство этой…
– О, да, – сказал доктор Эйхнер. – Да, конечно.
– Так вот, – продолжил пациент, – после того, как я четыре недели целенаправленно боролся с вирусом, ничего не изменилось. – Он снова прервался и улыбнулся, слегка застенчиво, или даже, как это могло показаться, с некоторой осознанной скромностью. – Да, он по-прежнему был на месте, никуда не исчез. Теперь он был шире по размеру, примерно как кончик авторучки, глубиной в четверть дюйма, мягкий, но не выделяющий жидкость. Я решил, что слишком много переживаю по этому поводу и надо выкинуть это из головы. В конце концов, в известной степени, это могло быть психосоматическим явлением. Это сводило меня с ума, или я сам себя сводил с ума, постоянно думая об этом. Так что я прижег прыщ с помощью маленькой серебряной пластинки, раскаленной электричеством, – и потом я забыл про него, окончательно забыл. Я даже не думал взглянуть на него, когда бывал в душе… и я перестал надевать белые хлопковые носки – не специально, естественно, но я больше не выбирал себе носки именно белого цвета, просто брал ту пару, которая была под рукой. У меня не было случая осмотреть эту болячку в течение полугода. А когда я, наконец, осмотрел ее, оказалось, что дырка в прыще уже размером в мелкую монету и глубиной практически в дюйм. Я замазал ее раковой культурой – мозговым видом раковой опухоли. И заклеил прыщ пластырем «Бэнд-Эйд».
Мистер Тривли прервался и наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу, стоявшую на столе.
– Боюсь, что я не совсем понял ваш рассказ, – сказал доктор Эйхнер.
– Ну, я не вполне оперирую специальными терминами, конечно, но это была мозговая раковая культура из лабораторий Ренна. У меня есть друг, который проводит там биологические исследования, понимаете, и иногда я заезжаю за ним туда, в клинику, забираю его, и мы вместе идем куда-нибудь погулять. И он мне периодически показывает результаты исследований, над которыми работает. И в этот раз он мне показал свою работу по изучению рака мозга… и там были все эти трубки, или пузырьки – как вам угодно, этой самой раковой культуры, там, прямо на стойке они и находились. О, естественно, я заметил их еще раньше, правда, я как-то и не думал о них специально. Хотя тем вечером – он как раз работал с какими-то отвратительными пятнами и после этого очень долго мыл руки, – пока я оставался один и ждал его в лаборатории, так получилось, что я снова начал думать о своем повреждении. Может, оно слегка саднило, даже уже сам не помню, во всяком случае, я посмотрел на него. «Ты еще там, да? – сказал я. – Просто сидишь там все время и ничего не делаешь? Ну, так давай вместе что-нибудь сделаем, а?» И я взял один из пузырьков с раковой культурой, выковырял оттуда немного прямо ногтем и наполнил этой массой свое повреждение, прямо вовнутрь все это засунул – это было цвета и консистенции мокрых дрожжей… знаете ли вы, что это такое, кстати? Полагаю, что все-таки знаете, разумеется. И я запечатал все это «Бэнд-Эйдом».
– Чем? – спросил доктор Эйхнер, нахмурившись.
– «Бэнд-Эйдом», – беспечно ответил молодой человек. – Знаете ли, таким маленьким клеящимся компрессом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Хотя доктор Эйхнер, казалось, всем своим видом демонстрировал беспристрастную врачебную заинтересованность в ходе рассказа, время от времени кивая, вытягивая свои пальцы по длине авторучки, которую он держал в руках, но как раз на этом моменте стало заметно возрастающее нетерпение, некое негодование прослеживалось за его показной сдержанностью в течение длительного описания пациентом своей истории болезни. Теперь доктор излучал снисходительную, отеческую улыбку, которую мистер Тривли не мог не заметить.
– Вероятно, вас будет раздражать, – после паузы произнес молодой человек, – мое использование – или неправильное использование вашей собственной идиомы; но дело в том, что я прилагаю все усилия, чтобы рассказать вам определенные подробности, которые помогут прояснить этот случай.
– Конечно, – сказал доктор, снова слегка покашливая. – Нет, совсем наоборот. Это всегда похвально, когда пациент может объективно описать симптомы заболевания, и… – на этом слове он прочистил горло, в то же время жестом показывая, что ничего страшного не произошло, – и… с точностью. Разумеется. Так что случилось после того, как вы прекратили лечение окисью?
– Да, – продолжил мистер Тривли, сначала напрягшись, а затем снова расслабившись. – Ну, как я сказал, я прекратил делать примочки и компрессы. В то же время я начал оборачивать повреждение исключительно белой хлопковой тканью – белые хлопковые носки, очень длинные, естественно, и очищал поверхность тела дважды в неделю, исключил никотин, алкоголь, кофеин, маринад из своей диеты и делал все возможное, чтобы систематично бороться с вирусом. – На этом месте он передернулся, сдержанно улыбнулся, однако теперь казался чем-то еще более озабоченным. – Но это было постоянно, понимаете? И, на самом деле, я уделял этому столько своего внимания, столько своих мыслей… Не потому, что это было болезненно. Нет-нет, я не могу сказать, что это было действительно болезненно. – Он потряс головой, как бы пытаясь подтвердить это. – О, иногда там бывало легкое раздражение, некоторый зуд и общее болезненное ощущение при прикосновении, да, это было. Но это, в общем, мало беспокоило меня на физиологическом уровне. Дело в постоянстве этой штуки, вот в чем суть…
Мистер Тривли остановился и предложил доктору сигарету, от которой последний отказался, затем продолжил, какое-то время говоря с зажатой между губ сигаретой и слегка посмеиваясь.
– Вы должны понять, какое это доставляло беспокойство – психологическое, я имею в виду; постоянство этой…
– О, да, – сказал доктор Эйхнер. – Да, конечно.
– Так вот, – продолжил пациент, – после того, как я четыре недели целенаправленно боролся с вирусом, ничего не изменилось. – Он снова прервался и улыбнулся, слегка застенчиво, или даже, как это могло показаться, с некоторой осознанной скромностью. – Да, он по-прежнему был на месте, никуда не исчез. Теперь он был шире по размеру, примерно как кончик авторучки, глубиной в четверть дюйма, мягкий, но не выделяющий жидкость. Я решил, что слишком много переживаю по этому поводу и надо выкинуть это из головы. В конце концов, в известной степени, это могло быть психосоматическим явлением. Это сводило меня с ума, или я сам себя сводил с ума, постоянно думая об этом. Так что я прижег прыщ с помощью маленькой серебряной пластинки, раскаленной электричеством, – и потом я забыл про него, окончательно забыл. Я даже не думал взглянуть на него, когда бывал в душе… и я перестал надевать белые хлопковые носки – не специально, естественно, но я больше не выбирал себе носки именно белого цвета, просто брал ту пару, которая была под рукой. У меня не было случая осмотреть эту болячку в течение полугода. А когда я, наконец, осмотрел ее, оказалось, что дырка в прыще уже размером в мелкую монету и глубиной практически в дюйм. Я замазал ее раковой культурой – мозговым видом раковой опухоли. И заклеил прыщ пластырем «Бэнд-Эйд».
Мистер Тривли прервался и наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу, стоявшую на столе.
– Боюсь, что я не совсем понял ваш рассказ, – сказал доктор Эйхнер.
– Ну, я не вполне оперирую специальными терминами, конечно, но это была мозговая раковая культура из лабораторий Ренна. У меня есть друг, который проводит там биологические исследования, понимаете, и иногда я заезжаю за ним туда, в клинику, забираю его, и мы вместе идем куда-нибудь погулять. И он мне периодически показывает результаты исследований, над которыми работает. И в этот раз он мне показал свою работу по изучению рака мозга… и там были все эти трубки, или пузырьки – как вам угодно, этой самой раковой культуры, там, прямо на стойке они и находились. О, естественно, я заметил их еще раньше, правда, я как-то и не думал о них специально. Хотя тем вечером – он как раз работал с какими-то отвратительными пятнами и после этого очень долго мыл руки, – пока я оставался один и ждал его в лаборатории, так получилось, что я снова начал думать о своем повреждении. Может, оно слегка саднило, даже уже сам не помню, во всяком случае, я посмотрел на него. «Ты еще там, да? – сказал я. – Просто сидишь там все время и ничего не делаешь? Ну, так давай вместе что-нибудь сделаем, а?» И я взял один из пузырьков с раковой культурой, выковырял оттуда немного прямо ногтем и наполнил этой массой свое повреждение, прямо вовнутрь все это засунул – это было цвета и консистенции мокрых дрожжей… знаете ли вы, что это такое, кстати? Полагаю, что все-таки знаете, разумеется. И я запечатал все это «Бэнд-Эйдом».
– Чем? – спросил доктор Эйхнер, нахмурившись.
– «Бэнд-Эйдом», – беспечно ответил молодой человек. – Знаете ли, таким маленьким клеящимся компрессом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47