Я носил с собой целую упаковку со времени первых попыток лечения.
– Да, понимаю, – сказал доктор.
– Так что… – передернул плечами мистер Тривли. – Так что я продолжал заниматься своими делами. Даже ни малейшего внимания этому не уделял, ни малейшего. Фактически я не осматривал повреждение в течение последующего, достаточно долгого периода – в течение четырех месяцев. Оно было заклеено пластырем, и я делал так, чтобы вода на это место не попадала, поэтому его не могло смыть, когда я принимал душ. А потом я снова осмотрел повреждение, случайно так получилось – просто когда я одевался, компресс окончательно отлип. Две недели назад. И тогда я записался к вам на прием. Я сказал девушке – вашей секретарше – что это не срочно, и она мне предложила вот эту дату. В то время я еще не осознавал, сколько предстоит ждать, но она сказала, что на тот момент вы были очень заняты. Так что я согласился на первую же дату, которую она предложила, все еще не осознавая, видите ли, сколько предстоит ждать. Я сегодня утром осмотрел повреждение. И, кажется, оно окончательно зажило.
После этого мистер Тривли наклонился вперед.
– Я просто покажу вам, – сказал он, поднял глаза и взглянул на доктора почти с вызовом.
Мгновение доктор Эйхнер сидел неподвижно, опершись головой о ладонь.
– Да, – наконец произнес он, поднимаясь. – Да. Если вы… если вы просто подойдете сюда к свету – наверное, вам лучше лечь на кушетку…
Мистер Тривли быстро снял ботинки и брюки и улегся на низенький диван из коричневой кожи, на котором ему, видимо, не слишком было удобно лежать, и уставился в потолок, как будто пребывая в трансе. Доктор Эйхнер осмотрел повреждение. На внутренней стороне левой икры, практически рядом с коленом, была зона слабого покраснения, кожа практически полностью затянула след от маленького ровного шрама. Доктор потрогал это место одним пальцем, потом несколькими вытянутыми пальцами, осторожно понажимал вокруг. Казалось, что повреждение окончательно затянулось.
Через несколько секунд он медленно поднялся, пересек комнату и подошел к большой блестящей металлической раковине.
– Да, – кинул он через плечо странным напряженным голосом. – Я думаю, вам совершенно не о чем беспокоиться. Ваша рана прекрасно затянулась.
Мистер Тривли сидел на краешке дивана и, нагнувшись, одевал ботинки. Доктор снова пересек комнату, на мгновение остановившись перед своим столом. Он взял со стола чашеобразное пресс-папье из оникса, высыпал лежащие в нем несколько скрепок и бинтов на стол и подошел к дивану, на ходу вытаскивая свой носовой платок и оборачивая его вокруг разноцветного каменного приспособления.
– Так что я думаю, – сказал молодой человек, нагнув голову и теребя пальцами шнурки – и его речь сейчас отдаленно напоминала хихиканье, – …но я всегда говорю, что безопасность превыше всего в таких вещах.
– Да, конечно, – с этими словами доктор подошел к нему вплотную и резко ударил тяжелым, обернутым платком пресс-папье точно в заднюю часть черепа.
Мистер Тривли сжался и стал сползать на пол, но доктор толкнул его обратно на диван. Затем быстро подошел к столу, снял платок с пресс-папье, поставил его на стол и сложил внутрь бинты и скрепки. Он уселся, выдернул из ежедневника листок и взял в руки карандаш.
«Вы врете, – написал он. – Вы психопатический лжец. Если вы еще хоть раз сюда придете, я отправлю вас прямо в полицию. Предупреждаю вас: держитесь отсюда подальше и оставьте меня в покое, или же вы рискуете заработать очень серьезные неприятности…»
В этот момент в офисе раздался звонок внутреннего телефона. Доктор Эйхнер встал, скомкал бумагу и выбросил ее в мусорную корзину. Он немедленно поднял трубку.
– Да? – почти прокричал он. – Что? Нет. Нет, мисс Смарт, послушайте меня, у меня в кабинете есть носилки. Я хочу, чтобы его перевели в одну из палат в Западном крыле. Он скоро придет в себя. У него интоксикация. Вы понимаете? И пришлите мне машину. Да, прямо сейчас, я еду домой. Естественно, отмените их! И пришлите машину! Да, да, сейчас же!
2
– Если Харрисон вдруг станет хуже, нарциссы ее порадуют, – громко говорила из окна смотровой Барбара Минтнер. Она с улыбкой перегнулась через подоконник, прижимаясь к нему своим изящным животиком.
Прямо внизу Гарсиа, перевернув лопатой полоску вскопанной земли, поднял к ней свое смуглое лицо, и она снова встала прямо и правильно, и ее тонкая фигура в безжалостно-белом конфетно-накрахмаленном халате медсестры резко выделялась на фоне розовато-серого цвета стен смотровой.
– Посмотреть, – сказал садовник-мексиканец, вяло пытаясь улыбнуться.
– Гарсиа, пожалуйста, – сказала мисс Минтнер своим детским голоском, слегка надула губки, как будто обидевшись, а затем снова склонилась над подоконником, вся излучая уверенность и воодушевление. – Она уедет в воскресенье. На этот раз это правда!
Гарсиа отвернулся, растерянно, недоверчиво пытаясь что-то подсчитать. Его сжатые губы шептали слова на испанском.
– Два дня, – сказал он, снова повернувшись к ней.
Барбара Минтнер тут же захлопала в ладоши.
– Доктор Уорнер так и сказал сегодня утром! Ну разве это не чудесно?
– Да, он так говорить об каждый, – ответил садовник без улыбки.
– Но в этот раз действительно так и будет, Гарсиа. – Мисс Минтнер надула губки и произнесла почти умоляюще: – На этот раз точно! И не стыдно разве будет не получить их в последние два дня после всего этого?
– Три дня, – сказал Гарсиа. – Три дня, вместе с сегодня.
– Все правильно, глупенький, три дня. Пожалуйста, постарайся! Не нужно фрезий для Харрисон, но, пожалуйста, достань розы. Помни, еще два дня.
– Два дня, – сказал садовник, покачав головой, и вернулся к своему занятию, уставившись на темный суглинок, который он переворачивал лопатой.
Не успела Барбара Минтнер закончить, как дверь Западного крыла с шумом открылась и послышались быстрые нервные шаги в коридоре за смотровой.
– Пожалуйста, Гарсиа, – сказала она быстро, понизив голос до шепота, – ты не пожалеешь, я тебе обещаю.
И она, стоя на цыпочках и слегка наклонившись вперед, медленно закрыла оконные створки, заговорщически улыбаясь ему, а он смотрел на нее снизу, слегка шевеля лопатой. Едва она закрыла щеколду, как старшая медсестра Элеанор Торн с шумом распахнула дверь смотровой.
– И чем сейчас занимается мистер Гарсиа? – сказала медсестра Торн, замедлив шаг только тогда, когда дошла до середины комнаты.
– О, он такой ребенок, – сказала Барбара Минтнер, поворачиваясь к ней лицом. – Боюсь, кое-кто скоро испортит его любимые игрушки.
Элеанор Торн усмехнулась.
– Я даже скажу, я только безмерно рада, что ты не сказала: «Его работку! »
Мягкое сияние тихоокеанского утра легло за спиной Барбары Минтнер и высветило золотистым туманом гордые линии ее головы и плеч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Да, понимаю, – сказал доктор.
– Так что… – передернул плечами мистер Тривли. – Так что я продолжал заниматься своими делами. Даже ни малейшего внимания этому не уделял, ни малейшего. Фактически я не осматривал повреждение в течение последующего, достаточно долгого периода – в течение четырех месяцев. Оно было заклеено пластырем, и я делал так, чтобы вода на это место не попадала, поэтому его не могло смыть, когда я принимал душ. А потом я снова осмотрел повреждение, случайно так получилось – просто когда я одевался, компресс окончательно отлип. Две недели назад. И тогда я записался к вам на прием. Я сказал девушке – вашей секретарше – что это не срочно, и она мне предложила вот эту дату. В то время я еще не осознавал, сколько предстоит ждать, но она сказала, что на тот момент вы были очень заняты. Так что я согласился на первую же дату, которую она предложила, все еще не осознавая, видите ли, сколько предстоит ждать. Я сегодня утром осмотрел повреждение. И, кажется, оно окончательно зажило.
После этого мистер Тривли наклонился вперед.
– Я просто покажу вам, – сказал он, поднял глаза и взглянул на доктора почти с вызовом.
Мгновение доктор Эйхнер сидел неподвижно, опершись головой о ладонь.
– Да, – наконец произнес он, поднимаясь. – Да. Если вы… если вы просто подойдете сюда к свету – наверное, вам лучше лечь на кушетку…
Мистер Тривли быстро снял ботинки и брюки и улегся на низенький диван из коричневой кожи, на котором ему, видимо, не слишком было удобно лежать, и уставился в потолок, как будто пребывая в трансе. Доктор Эйхнер осмотрел повреждение. На внутренней стороне левой икры, практически рядом с коленом, была зона слабого покраснения, кожа практически полностью затянула след от маленького ровного шрама. Доктор потрогал это место одним пальцем, потом несколькими вытянутыми пальцами, осторожно понажимал вокруг. Казалось, что повреждение окончательно затянулось.
Через несколько секунд он медленно поднялся, пересек комнату и подошел к большой блестящей металлической раковине.
– Да, – кинул он через плечо странным напряженным голосом. – Я думаю, вам совершенно не о чем беспокоиться. Ваша рана прекрасно затянулась.
Мистер Тривли сидел на краешке дивана и, нагнувшись, одевал ботинки. Доктор снова пересек комнату, на мгновение остановившись перед своим столом. Он взял со стола чашеобразное пресс-папье из оникса, высыпал лежащие в нем несколько скрепок и бинтов на стол и подошел к дивану, на ходу вытаскивая свой носовой платок и оборачивая его вокруг разноцветного каменного приспособления.
– Так что я думаю, – сказал молодой человек, нагнув голову и теребя пальцами шнурки – и его речь сейчас отдаленно напоминала хихиканье, – …но я всегда говорю, что безопасность превыше всего в таких вещах.
– Да, конечно, – с этими словами доктор подошел к нему вплотную и резко ударил тяжелым, обернутым платком пресс-папье точно в заднюю часть черепа.
Мистер Тривли сжался и стал сползать на пол, но доктор толкнул его обратно на диван. Затем быстро подошел к столу, снял платок с пресс-папье, поставил его на стол и сложил внутрь бинты и скрепки. Он уселся, выдернул из ежедневника листок и взял в руки карандаш.
«Вы врете, – написал он. – Вы психопатический лжец. Если вы еще хоть раз сюда придете, я отправлю вас прямо в полицию. Предупреждаю вас: держитесь отсюда подальше и оставьте меня в покое, или же вы рискуете заработать очень серьезные неприятности…»
В этот момент в офисе раздался звонок внутреннего телефона. Доктор Эйхнер встал, скомкал бумагу и выбросил ее в мусорную корзину. Он немедленно поднял трубку.
– Да? – почти прокричал он. – Что? Нет. Нет, мисс Смарт, послушайте меня, у меня в кабинете есть носилки. Я хочу, чтобы его перевели в одну из палат в Западном крыле. Он скоро придет в себя. У него интоксикация. Вы понимаете? И пришлите мне машину. Да, прямо сейчас, я еду домой. Естественно, отмените их! И пришлите машину! Да, да, сейчас же!
2
– Если Харрисон вдруг станет хуже, нарциссы ее порадуют, – громко говорила из окна смотровой Барбара Минтнер. Она с улыбкой перегнулась через подоконник, прижимаясь к нему своим изящным животиком.
Прямо внизу Гарсиа, перевернув лопатой полоску вскопанной земли, поднял к ней свое смуглое лицо, и она снова встала прямо и правильно, и ее тонкая фигура в безжалостно-белом конфетно-накрахмаленном халате медсестры резко выделялась на фоне розовато-серого цвета стен смотровой.
– Посмотреть, – сказал садовник-мексиканец, вяло пытаясь улыбнуться.
– Гарсиа, пожалуйста, – сказала мисс Минтнер своим детским голоском, слегка надула губки, как будто обидевшись, а затем снова склонилась над подоконником, вся излучая уверенность и воодушевление. – Она уедет в воскресенье. На этот раз это правда!
Гарсиа отвернулся, растерянно, недоверчиво пытаясь что-то подсчитать. Его сжатые губы шептали слова на испанском.
– Два дня, – сказал он, снова повернувшись к ней.
Барбара Минтнер тут же захлопала в ладоши.
– Доктор Уорнер так и сказал сегодня утром! Ну разве это не чудесно?
– Да, он так говорить об каждый, – ответил садовник без улыбки.
– Но в этот раз действительно так и будет, Гарсиа. – Мисс Минтнер надула губки и произнесла почти умоляюще: – На этот раз точно! И не стыдно разве будет не получить их в последние два дня после всего этого?
– Три дня, – сказал Гарсиа. – Три дня, вместе с сегодня.
– Все правильно, глупенький, три дня. Пожалуйста, постарайся! Не нужно фрезий для Харрисон, но, пожалуйста, достань розы. Помни, еще два дня.
– Два дня, – сказал садовник, покачав головой, и вернулся к своему занятию, уставившись на темный суглинок, который он переворачивал лопатой.
Не успела Барбара Минтнер закончить, как дверь Западного крыла с шумом открылась и послышались быстрые нервные шаги в коридоре за смотровой.
– Пожалуйста, Гарсиа, – сказала она быстро, понизив голос до шепота, – ты не пожалеешь, я тебе обещаю.
И она, стоя на цыпочках и слегка наклонившись вперед, медленно закрыла оконные створки, заговорщически улыбаясь ему, а он смотрел на нее снизу, слегка шевеля лопатой. Едва она закрыла щеколду, как старшая медсестра Элеанор Торн с шумом распахнула дверь смотровой.
– И чем сейчас занимается мистер Гарсиа? – сказала медсестра Торн, замедлив шаг только тогда, когда дошла до середины комнаты.
– О, он такой ребенок, – сказала Барбара Минтнер, поворачиваясь к ней лицом. – Боюсь, кое-кто скоро испортит его любимые игрушки.
Элеанор Торн усмехнулась.
– Я даже скажу, я только безмерно рада, что ты не сказала: «Его работку! »
Мягкое сияние тихоокеанского утра легло за спиной Барбары Минтнер и высветило золотистым туманом гордые линии ее головы и плеч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47