Внезапно статуя ожила.
– Что ты сейчас сказал?
– Э-э… что нет… ну знаешь… нет срока давности…
– Да?
– Обиды…
– Ты это где-то прочел?
– Нет, я просто…
– Это не из учебника юриспруденции или?…
– Боюсь, только что придумал.
– И – для полной ясности – ты просишь у меня прощения?
– Я пытаюсь. Таков был план.
– Попросить прощения?
Я пожал плечами.
– Наверное. Я не рассчитывал, что ты согласишься меня выслушать, но…
– Нет, нет, нет. Я хочу тебя выслушать. – Теперь она казалась возбужденной, будто только что увидела в витрине вещь, которую искала много месяцев. Бросив взгляд на массивные наручные часы, она сказала: – У тебя есть свободных полчаса? Я живу в двух шагах отсюда. Если честно, то вон за тем домом.
– Ты живешь в правительственном здании?
– На служебной квартире. Одна из привилегий работы. Скоро перееду. Мне вот что хотелось бы сделать… – Она помолчала, словно пытаясь успокоиться. – Знаю, это, возможно, прозвучит немного странно, но мне хотелось бы тебя записать. У меня есть маленькая цифровая видеокамера. Для съемки совещаний и тому подобного. Ты не против? Не против? Этим ты бы мне очень помог.
– А как же твой конверт?
Дженни поглядела на желтую бандероль, точно совсем про нее забыла.
– Подождет, – отмахнулась она.
У меня не было причин отказываться. Если она хочет записать мои извинения, ее право.
Дженни привела меня в однокомнатную квартиру на двадцатом с чем-то этаже одного из зданий казначейства: величественная, перекатывающаяся эхом пустыня паркетного пола и длинные окна, заливающие это пространство светом. В дальнем углу стояла аккуратно застеленная двуспальная кровать, рядом – вешалка с черными брючными костюмами и белыми блузками на плечиках. Напротив – кухонный уголок в модернистском духе, и над рабочей поверхностью – полка, заставленная толстыми поваренными книгами с яркими корешками. Дженни попросила меня сесть на светло-кремовый диван в гостином уголке, а сама пошла доставать что-то из стенного шкафа возле кровати, я даже не понял, что он там есть, пока она не хлопнула ладонью по панели и панель не отодвинулась.
– Вот, нашла, – сказала Дженни.
Она вернулась с треножником и камерой, такой маленькой, что я засомневался, а помещусь ли целиком в ее узенький объектив. Дженни повозилась, подсоединяя провода, вставила в прорезь мини-диск и направила устройство в нужную сторону. Наконец она как будто удовлетворилась, что все на месте, и подтянула стул, чтобы сесть рядом с треножником, после чего нажала кнопку.
– Видишь красный огонек спереди, сразу под объективом? Я перевел взгляд на камеру.
– Э-э… да. Да. Вижу.
– Отлично. Пошла запись. – Она отвлеклась от панели управления, чтобы посмотреть на меня. – Поехали. Начинай, когда захочешь.
Я указал на камеру.
– Хочешь, чтобы я обращался к объективу, или к тебе, или… Дженни подалась вперед, уперев локти в колени и опустив на руки подбородок, точно собиралась с духом.
– Не важно. Как тебе будет удобнее. Обращайся к камере или ко мне. Честное слово, делай как тебе лучше.
– Ладно, – сказал я. А потом: – Сначала?
– Непременно. С самого начала. – Она ободряюще улыбнулась.
– Ладно. Поехали.
Я на секунду зажмурился, потом открыл глаза и посмотрел мимо камеры на Дженни. Она предоставила мне великолепную возможность превратить извинение из мгновенного прилива своекорыстного удовлетворения в нечто большее, в шоу или театральную постановку, в произведение видео– и аудиоискусства, которое будет обладать жизнью помимо меня и данной минуты. Я извинялся для последующих поколений. Ссоры с Линн, натянутые перебранки с братом, напряжение предыдущих дней – все поблекло. Я сосредоточился на здесь и сейчас.
– Я дурно с тобой обошелся, и мне ужасно, ужасно жаль. Кое-кто, возможно, скажет, что это дело прошлое и уже не имеет значения. Что мы были практически детьми. Но я так не думаю. Я не был ребенком. Я был взрослым, который вел себя как ребенок. Ирония заключается в том, что именно ты помогла мне переступить порог взрослой жизни, сделать тот шаг, который мне никак не давался.
Склонив голову набок, Дженни снова подбодрила меня улыбкой.
– Нам ведь не нужно притворяться, верно? Надеюсь, я достаточно повзрослел, чтобы говорить об этом без смущения. Ты лишила меня девственности, ты мне помогла, сотворила для меня чудо, и мне бы следовало испытывать к тебе только благодарность. А я нарушил твое доверие. Еще я надеюсь, что стал достаточно взрослым, чтобы понять, почему это сделал. Мне хотелось принадлежать к определенной социальной группе. Не более того. Я слишком долго был исключен из того клуба, из того нелепого клуба, из клуба мальчишек. Но тем не менее мне нужно было ощущать себя его членом, а ты дала мне прекрасную возможность в него вступить.
Я секунду помешкал, и она кивнула, подбадривая меня продолжать. Я спросил себя, стоит ли излагать ей недавно осенившие меня критические выводы о том, почему мужчины так ведут себя, когда дело доходит до секса. Сейчас казалось, она хочет всего, что я готов дать.
– Понимаешь, проблема с мужчинами проста: в глубине души они сознают, что их участие в акте воспроизведения ничтожно, иллюзорно и ограничивается всего секундами. – Я щелкнул пальцами. – А вот женщины… женщины – творцы. Они создают. Мы же просто занимаемся сексом. Но вы порождаете жизнь, и от того у нас остается ощущение, что мы малы, неадекватны, вообще не слишком нужны, что, откровенно говоря, совершенно верно. Наша ценность в сексе измеряется миллилитрами, да и их не так много. И что же мы делаем, чтобы затушевать свою ненужность? Мы хвастаем. Мы придумываем истории, мифологизируем себя, пытаясь залатать черную дыру в восприятии себя самих. Только так мы можем выносить то, чем являемся, только когда перепишем сюжет. Но для начала нужна хоть какая-то канва, а до тех пор, пока не появилась ты, у меня вообще никакой не было. Годами я сидел и слушал, как восхваляют себя мальчишки, и все это время хотел знать, что в их историях правда, а что выдумка. Мне требовалась базовая информация. И ты мне ее дала. Ты сделала меня мужчиной, и я повел себя как мужчина.
Я с трудом сглотнул. Глядя сейчас на Дженни, я вдруг вспомнил, как она стояла в той подвальной кофейне, изо всех сил прижимая ради защиты к груди учебники. Я моргнул и почувствовал, как по крылу носа у меня ползет слеза. Мгновение было таким напряженно реальным. Таким истинным. Я продолжил:
– Но ничего из этого меня не извиняет. Это просто… – я шмыгнул носом, когда вслед за первой слезой покатилась вторая, – …моя неловкая попытка объяснить, что случилось в тот день. Я никогда себе не прощу. Ты права, что обиделась. У тебя есть все основания быть в ярости. – Я еще раз сглотнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Что ты сейчас сказал?
– Э-э… что нет… ну знаешь… нет срока давности…
– Да?
– Обиды…
– Ты это где-то прочел?
– Нет, я просто…
– Это не из учебника юриспруденции или?…
– Боюсь, только что придумал.
– И – для полной ясности – ты просишь у меня прощения?
– Я пытаюсь. Таков был план.
– Попросить прощения?
Я пожал плечами.
– Наверное. Я не рассчитывал, что ты согласишься меня выслушать, но…
– Нет, нет, нет. Я хочу тебя выслушать. – Теперь она казалась возбужденной, будто только что увидела в витрине вещь, которую искала много месяцев. Бросив взгляд на массивные наручные часы, она сказала: – У тебя есть свободных полчаса? Я живу в двух шагах отсюда. Если честно, то вон за тем домом.
– Ты живешь в правительственном здании?
– На служебной квартире. Одна из привилегий работы. Скоро перееду. Мне вот что хотелось бы сделать… – Она помолчала, словно пытаясь успокоиться. – Знаю, это, возможно, прозвучит немного странно, но мне хотелось бы тебя записать. У меня есть маленькая цифровая видеокамера. Для съемки совещаний и тому подобного. Ты не против? Не против? Этим ты бы мне очень помог.
– А как же твой конверт?
Дженни поглядела на желтую бандероль, точно совсем про нее забыла.
– Подождет, – отмахнулась она.
У меня не было причин отказываться. Если она хочет записать мои извинения, ее право.
Дженни привела меня в однокомнатную квартиру на двадцатом с чем-то этаже одного из зданий казначейства: величественная, перекатывающаяся эхом пустыня паркетного пола и длинные окна, заливающие это пространство светом. В дальнем углу стояла аккуратно застеленная двуспальная кровать, рядом – вешалка с черными брючными костюмами и белыми блузками на плечиках. Напротив – кухонный уголок в модернистском духе, и над рабочей поверхностью – полка, заставленная толстыми поваренными книгами с яркими корешками. Дженни попросила меня сесть на светло-кремовый диван в гостином уголке, а сама пошла доставать что-то из стенного шкафа возле кровати, я даже не понял, что он там есть, пока она не хлопнула ладонью по панели и панель не отодвинулась.
– Вот, нашла, – сказала Дженни.
Она вернулась с треножником и камерой, такой маленькой, что я засомневался, а помещусь ли целиком в ее узенький объектив. Дженни повозилась, подсоединяя провода, вставила в прорезь мини-диск и направила устройство в нужную сторону. Наконец она как будто удовлетворилась, что все на месте, и подтянула стул, чтобы сесть рядом с треножником, после чего нажала кнопку.
– Видишь красный огонек спереди, сразу под объективом? Я перевел взгляд на камеру.
– Э-э… да. Да. Вижу.
– Отлично. Пошла запись. – Она отвлеклась от панели управления, чтобы посмотреть на меня. – Поехали. Начинай, когда захочешь.
Я указал на камеру.
– Хочешь, чтобы я обращался к объективу, или к тебе, или… Дженни подалась вперед, уперев локти в колени и опустив на руки подбородок, точно собиралась с духом.
– Не важно. Как тебе будет удобнее. Обращайся к камере или ко мне. Честное слово, делай как тебе лучше.
– Ладно, – сказал я. А потом: – Сначала?
– Непременно. С самого начала. – Она ободряюще улыбнулась.
– Ладно. Поехали.
Я на секунду зажмурился, потом открыл глаза и посмотрел мимо камеры на Дженни. Она предоставила мне великолепную возможность превратить извинение из мгновенного прилива своекорыстного удовлетворения в нечто большее, в шоу или театральную постановку, в произведение видео– и аудиоискусства, которое будет обладать жизнью помимо меня и данной минуты. Я извинялся для последующих поколений. Ссоры с Линн, натянутые перебранки с братом, напряжение предыдущих дней – все поблекло. Я сосредоточился на здесь и сейчас.
– Я дурно с тобой обошелся, и мне ужасно, ужасно жаль. Кое-кто, возможно, скажет, что это дело прошлое и уже не имеет значения. Что мы были практически детьми. Но я так не думаю. Я не был ребенком. Я был взрослым, который вел себя как ребенок. Ирония заключается в том, что именно ты помогла мне переступить порог взрослой жизни, сделать тот шаг, который мне никак не давался.
Склонив голову набок, Дженни снова подбодрила меня улыбкой.
– Нам ведь не нужно притворяться, верно? Надеюсь, я достаточно повзрослел, чтобы говорить об этом без смущения. Ты лишила меня девственности, ты мне помогла, сотворила для меня чудо, и мне бы следовало испытывать к тебе только благодарность. А я нарушил твое доверие. Еще я надеюсь, что стал достаточно взрослым, чтобы понять, почему это сделал. Мне хотелось принадлежать к определенной социальной группе. Не более того. Я слишком долго был исключен из того клуба, из того нелепого клуба, из клуба мальчишек. Но тем не менее мне нужно было ощущать себя его членом, а ты дала мне прекрасную возможность в него вступить.
Я секунду помешкал, и она кивнула, подбадривая меня продолжать. Я спросил себя, стоит ли излагать ей недавно осенившие меня критические выводы о том, почему мужчины так ведут себя, когда дело доходит до секса. Сейчас казалось, она хочет всего, что я готов дать.
– Понимаешь, проблема с мужчинами проста: в глубине души они сознают, что их участие в акте воспроизведения ничтожно, иллюзорно и ограничивается всего секундами. – Я щелкнул пальцами. – А вот женщины… женщины – творцы. Они создают. Мы же просто занимаемся сексом. Но вы порождаете жизнь, и от того у нас остается ощущение, что мы малы, неадекватны, вообще не слишком нужны, что, откровенно говоря, совершенно верно. Наша ценность в сексе измеряется миллилитрами, да и их не так много. И что же мы делаем, чтобы затушевать свою ненужность? Мы хвастаем. Мы придумываем истории, мифологизируем себя, пытаясь залатать черную дыру в восприятии себя самих. Только так мы можем выносить то, чем являемся, только когда перепишем сюжет. Но для начала нужна хоть какая-то канва, а до тех пор, пока не появилась ты, у меня вообще никакой не было. Годами я сидел и слушал, как восхваляют себя мальчишки, и все это время хотел знать, что в их историях правда, а что выдумка. Мне требовалась базовая информация. И ты мне ее дала. Ты сделала меня мужчиной, и я повел себя как мужчина.
Я с трудом сглотнул. Глядя сейчас на Дженни, я вдруг вспомнил, как она стояла в той подвальной кофейне, изо всех сил прижимая ради защиты к груди учебники. Я моргнул и почувствовал, как по крылу носа у меня ползет слеза. Мгновение было таким напряженно реальным. Таким истинным. Я продолжил:
– Но ничего из этого меня не извиняет. Это просто… – я шмыгнул носом, когда вслед за первой слезой покатилась вторая, – …моя неловкая попытка объяснить, что случилось в тот день. Я никогда себе не прощу. Ты права, что обиделась. У тебя есть все основания быть в ярости. – Я еще раз сглотнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77