А поскольку я англичанин, разумеется, это означало приготовить что-нибудь итальянское.
В чугунной сковороде с толстым дном я разогрел немного оливкового масла и, когда с поверхности начали подниматься первые завитки дыма, посыпал ее снежинками сушеного чили, которые тут же заскворчали и запузырились. Я вообразил себе, что у меня за спиной стоит отец и наблюдает, как я готовлю, – он сотни раз так делал. Мне казалось, я нутром чувствую вибрации его голоса, низкое и звучное эхо из прошлого.
– Отойди на шаг, малыш, не то запершит в горле от чили. Я на мгновение отвернулся от сковородки.
– Знаю, папа. Я уже раньше это готовил.
– Для всего нужна практика, Марсель.
– Ты всегда мне это говорил.
– Панцетту сейчас?
– Да, сейчас.
Я бросил в сковороду кусочки копченого мяса размером с ноготь с сочными, белыми, как косный мозг, ленточками сала и распределил их по дну деревянной лопаткой. Как только жар вытянул из сала жидкость, они свернулись и начали коричневеть. На разделочной доске я раздавил лезвием ножа зубчик чеснока, а потом порубил.
– Слишком рано для чеснока.
– Знаю, папа. Просто готовлю заранее.
– Он отострит, если положишь раньше времени.
– Я же сказал, что просто готовлю. И надо говорить «потеряет остроту», прости мне такую остроту.
– Надо же какой стал умный. Все-то ты знаешь. Какое вино добавишь?
– Австралийское «совиньон-блан».
– Австралийское? Что, так плохи дела, что не можешь позволить себе французское?
– Австралийского на те же деньги можно купить больше.
– Так потрать больше и купи французское.
– С тех пор, как ты умер, многое изменилось, папа. В Австралии делают отличное вино.
– Как знаешь. Как знаешь. А теперь чеснок, Марсель. Скорей чеснок!
– Не кипятись. Уже кладу.
Я подержал частички чеснока в кипящем масле всего полминуты, прежде чем вылить треть бутылки вина и соскрести прозрачные шкварки бекона и чили, приставшие ко дну, когда в сковородку полился алкоголь. Поставив бутылку, я немного наклонил сковороду с плюющейся, скворчащей жидкостью, чтобы лучше счистить несколько особо прилипших кусочков свинины. На меня внезапно полыхнуло пламя, подернутое по краям голубым.
– Горит, папа, горит!
– Спокойствие, малыш. Пламя – твой друг. Просто алкоголь выгорает. Дай ему сделать свое… Ну вот, уже исчезло.
– Спасибо, папа. Хорошо, что ты здесь. – Я бросил в кастрюлю с кипящей водой несколько колец желтой, как сливочное масло, таглиателли.
– Какую рыбу купил?
– Клемов. Отборных, крупных.
– Хорошо. Не скупишься.
– С морепродуктами иначе ложная экономия. В отличие от вина.
– Марсель, в вине я тебе верю.
Я опустил моллюсков в сковороду, где они закувыркались, как круглая галька в приливной волне. И тут же начали открываться. Я надвинул на сковороду крышку, чтобы они потомились.
– А теперь подождем.
– Да, Марсель. Но у нас есть время порубить петрушку и… Что ты делаешь?
– Тру немного пармеджано.
– Пармезан? С моллюсками?
– Они превосходно сочетаются. Пармезан – естественный источник глутамата натрия, который подчеркнет мясистость морепродуктов.
– Что это за глютанатрий?
– Глутамат натрия, пап. Усилитель вкуса. Искусственный используется в китайской кухне, а с морепродуктами…
– Хватит, хватит. У меня и так голова кругом идет от этой… этой… химии. С каких пор стряпня стала наукой? Я что, так давно умер?
– Да, давно. Слишком давно.
Пора. Я слил воду, удержав ровно ту малость крахмалистой жидкости для сервировки блюда, чтобы таглиателли свободно двигались. Потом опрокинул на них содержимое сковороды: хрустящие кусочки панцетты, моллюсков и густой алкогольный соус ржавого цвета. Затем – зеленые чешуйки петрушки и завитки сыра. Я начал осторожно переворачивать ингредиенты, чтобы паста покрылась соусом, раковины обвалялись в сыре, а крохотные частички чили, с которого я начал, оказались наверху.
– Выглядит замечательно, малыш.
– Спасибо, папа.
– Выходит, ты не забыл, чему я тебя учил?
– Как я мог забыть?
Взяв раковину, я высосал мягкого маленького моллюска из его берлоги. Он отдавал морем, сыром и вином, а напоследок – жаркое дуновение чили.
– Вкусно?
– Очень. – Я намотал на вилку несколько ленточек таглиателли. – Жаль, что ты не можешь попробовать. Тебе бы очень понравилось.
Минуту-другую я просто ел, наслаждаясь тотальной физичностью процесса: всасыванием моллюсков, наматыванием на вилку таглиателли, втягиванием в себя ароматного, полнотелого соуса. Я вытер руки бумажным полотенцем и выпил немного травянистого вина.
– Что мне делать, папа? Поехать в Нью-Йорк?
– Ты спрашиваешь у мертвеца?
– А у кого еще мне спрашивать?
– Ты не можешь поговорить с… Как ее зовут?
– Линн.
– С Линн. Думаю, Линн мне бы понравилась. Она разумная с виду девушка. У нее ты спросить не можешь?
– У нее я как раз и хочу спросить. Она мой лучший друг. Я все с ней обсуждаю. Но…
– Если ты и впрямь поедешь, всему конец?
– Нуда. Ее незаинтересованной стороной не назовешь. И вообще в последнее время дела пошли скверно.
– Скверно?
– Она думает, что я рехнулся.
– А ты рехнулся?
– Не знаю. Сегодня мне предложили четверть миллиона долларов в год, чтобы я и дальше делал то же, что сейчас. И как будто миллионы людей помешались на видеозаписи, которая кочует в Интернете. Значит, не так-то все и плохо.
– На мой взгляд, очень даже неплохо.
– Спасибо, папа.
– Иногда, Марсель, нужно просто расти над собой. Такое со всеми нами случается. Так было со мной, когда я оставил родину. А теперь, возможно, происходит с тобой.
– Ты так думаешь? – Я уловил едва слышный скрежет ключа в замке входной двери. – Ты так думаешь, папа?
Но отец исчез, а на пороге гостиной стояла Линн. Она смущенно посмотрела на свои чемоданы у двери, будто не ожидала, что я вернусь до того, как она их увезет, а потом, извиняясь, подняла на меня взгляд. Глаза у нее были покрасневшие, а волосы падали спутанными завитками, которые выглядели еще более взъерошенными, чем обычно, точно она многократно запускала в них руки.
– Я не знала, когда ты вернешься, – сказала она.
– Есть хочешь? Тут на двоих хватит. Могу положить тебе в тарелку и…
– Нет. Ничего. Я уже…
Она махнула на входную дверь, точно где-то за ней лежали невидимые объедки. Подойдя к письменному столу, она взяла несколько книг, старательно осмотрела обложки, а потом прижала к себе, чем тут же напомнила мне Дженни: не уверенную, хладнокровную версию, с которой я столкнулся сегодня, а хрупкое создание моей юности, которое страшит большой мир.
Мы разом открыли рот, чтобы заговорить, и разом замолчали.
– Ты первый, – сказала Линн.
– Нет ты.
Она прикусила нижнюю губу.
– Я переезжаю. Думаю, так будет лучше, только до…
– Куда ты собралась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
В чугунной сковороде с толстым дном я разогрел немного оливкового масла и, когда с поверхности начали подниматься первые завитки дыма, посыпал ее снежинками сушеного чили, которые тут же заскворчали и запузырились. Я вообразил себе, что у меня за спиной стоит отец и наблюдает, как я готовлю, – он сотни раз так делал. Мне казалось, я нутром чувствую вибрации его голоса, низкое и звучное эхо из прошлого.
– Отойди на шаг, малыш, не то запершит в горле от чили. Я на мгновение отвернулся от сковородки.
– Знаю, папа. Я уже раньше это готовил.
– Для всего нужна практика, Марсель.
– Ты всегда мне это говорил.
– Панцетту сейчас?
– Да, сейчас.
Я бросил в сковороду кусочки копченого мяса размером с ноготь с сочными, белыми, как косный мозг, ленточками сала и распределил их по дну деревянной лопаткой. Как только жар вытянул из сала жидкость, они свернулись и начали коричневеть. На разделочной доске я раздавил лезвием ножа зубчик чеснока, а потом порубил.
– Слишком рано для чеснока.
– Знаю, папа. Просто готовлю заранее.
– Он отострит, если положишь раньше времени.
– Я же сказал, что просто готовлю. И надо говорить «потеряет остроту», прости мне такую остроту.
– Надо же какой стал умный. Все-то ты знаешь. Какое вино добавишь?
– Австралийское «совиньон-блан».
– Австралийское? Что, так плохи дела, что не можешь позволить себе французское?
– Австралийского на те же деньги можно купить больше.
– Так потрать больше и купи французское.
– С тех пор, как ты умер, многое изменилось, папа. В Австралии делают отличное вино.
– Как знаешь. Как знаешь. А теперь чеснок, Марсель. Скорей чеснок!
– Не кипятись. Уже кладу.
Я подержал частички чеснока в кипящем масле всего полминуты, прежде чем вылить треть бутылки вина и соскрести прозрачные шкварки бекона и чили, приставшие ко дну, когда в сковородку полился алкоголь. Поставив бутылку, я немного наклонил сковороду с плюющейся, скворчащей жидкостью, чтобы лучше счистить несколько особо прилипших кусочков свинины. На меня внезапно полыхнуло пламя, подернутое по краям голубым.
– Горит, папа, горит!
– Спокойствие, малыш. Пламя – твой друг. Просто алкоголь выгорает. Дай ему сделать свое… Ну вот, уже исчезло.
– Спасибо, папа. Хорошо, что ты здесь. – Я бросил в кастрюлю с кипящей водой несколько колец желтой, как сливочное масло, таглиателли.
– Какую рыбу купил?
– Клемов. Отборных, крупных.
– Хорошо. Не скупишься.
– С морепродуктами иначе ложная экономия. В отличие от вина.
– Марсель, в вине я тебе верю.
Я опустил моллюсков в сковороду, где они закувыркались, как круглая галька в приливной волне. И тут же начали открываться. Я надвинул на сковороду крышку, чтобы они потомились.
– А теперь подождем.
– Да, Марсель. Но у нас есть время порубить петрушку и… Что ты делаешь?
– Тру немного пармеджано.
– Пармезан? С моллюсками?
– Они превосходно сочетаются. Пармезан – естественный источник глутамата натрия, который подчеркнет мясистость морепродуктов.
– Что это за глютанатрий?
– Глутамат натрия, пап. Усилитель вкуса. Искусственный используется в китайской кухне, а с морепродуктами…
– Хватит, хватит. У меня и так голова кругом идет от этой… этой… химии. С каких пор стряпня стала наукой? Я что, так давно умер?
– Да, давно. Слишком давно.
Пора. Я слил воду, удержав ровно ту малость крахмалистой жидкости для сервировки блюда, чтобы таглиателли свободно двигались. Потом опрокинул на них содержимое сковороды: хрустящие кусочки панцетты, моллюсков и густой алкогольный соус ржавого цвета. Затем – зеленые чешуйки петрушки и завитки сыра. Я начал осторожно переворачивать ингредиенты, чтобы паста покрылась соусом, раковины обвалялись в сыре, а крохотные частички чили, с которого я начал, оказались наверху.
– Выглядит замечательно, малыш.
– Спасибо, папа.
– Выходит, ты не забыл, чему я тебя учил?
– Как я мог забыть?
Взяв раковину, я высосал мягкого маленького моллюска из его берлоги. Он отдавал морем, сыром и вином, а напоследок – жаркое дуновение чили.
– Вкусно?
– Очень. – Я намотал на вилку несколько ленточек таглиателли. – Жаль, что ты не можешь попробовать. Тебе бы очень понравилось.
Минуту-другую я просто ел, наслаждаясь тотальной физичностью процесса: всасыванием моллюсков, наматыванием на вилку таглиателли, втягиванием в себя ароматного, полнотелого соуса. Я вытер руки бумажным полотенцем и выпил немного травянистого вина.
– Что мне делать, папа? Поехать в Нью-Йорк?
– Ты спрашиваешь у мертвеца?
– А у кого еще мне спрашивать?
– Ты не можешь поговорить с… Как ее зовут?
– Линн.
– С Линн. Думаю, Линн мне бы понравилась. Она разумная с виду девушка. У нее ты спросить не можешь?
– У нее я как раз и хочу спросить. Она мой лучший друг. Я все с ней обсуждаю. Но…
– Если ты и впрямь поедешь, всему конец?
– Нуда. Ее незаинтересованной стороной не назовешь. И вообще в последнее время дела пошли скверно.
– Скверно?
– Она думает, что я рехнулся.
– А ты рехнулся?
– Не знаю. Сегодня мне предложили четверть миллиона долларов в год, чтобы я и дальше делал то же, что сейчас. И как будто миллионы людей помешались на видеозаписи, которая кочует в Интернете. Значит, не так-то все и плохо.
– На мой взгляд, очень даже неплохо.
– Спасибо, папа.
– Иногда, Марсель, нужно просто расти над собой. Такое со всеми нами случается. Так было со мной, когда я оставил родину. А теперь, возможно, происходит с тобой.
– Ты так думаешь? – Я уловил едва слышный скрежет ключа в замке входной двери. – Ты так думаешь, папа?
Но отец исчез, а на пороге гостиной стояла Линн. Она смущенно посмотрела на свои чемоданы у двери, будто не ожидала, что я вернусь до того, как она их увезет, а потом, извиняясь, подняла на меня взгляд. Глаза у нее были покрасневшие, а волосы падали спутанными завитками, которые выглядели еще более взъерошенными, чем обычно, точно она многократно запускала в них руки.
– Я не знала, когда ты вернешься, – сказала она.
– Есть хочешь? Тут на двоих хватит. Могу положить тебе в тарелку и…
– Нет. Ничего. Я уже…
Она махнула на входную дверь, точно где-то за ней лежали невидимые объедки. Подойдя к письменному столу, она взяла несколько книг, старательно осмотрела обложки, а потом прижала к себе, чем тут же напомнила мне Дженни: не уверенную, хладнокровную версию, с которой я столкнулся сегодня, а хрупкое создание моей юности, которое страшит большой мир.
Мы разом открыли рот, чтобы заговорить, и разом замолчали.
– Ты первый, – сказала Линн.
– Нет ты.
Она прикусила нижнюю губу.
– Я переезжаю. Думаю, так будет лучше, только до…
– Куда ты собралась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77