А положившее начало всему извинение перед Фионой Гестридж состоялось в естественном месте, в ресторане ее покойного супруга. Объединяющим принципом тут было то, что всех этих людей я знал или хотя бы понимал и что они собой представляют, и контекст, в котором я перед ними извиняюсь. О Льюисе Джеффрисе III я знал только одно: его назначили принимать извинения за обиды всех афроамериканцев. В одном я был твердо уверен: мне было действительно стыдно. Стыдно за бойню на борту «Леди Щедрость», стыдно за соучастие в преступлениях работорговли, стыдно за сундучок и за шоколад и за мой невежественный по нему голод. Я не хотел извиниться. Мне необходимо было извиниться.
– Это нам на руку, – сказала Дженни, когда заглянула ко мне вскоре после того, когда я прочел папку. А затем: – Ты плакал?
– О, совсем чуть-чуть. Знаешь, история страшная.
– Хочешь, я позову Франсин? Она, кажется, хотела посмотреть на тебя за работой.
– Дженни!
– Извини. Тогда как насчет вот этого? Может, они тебя утешат? – Из лежащей возле стула сумки она достала нарядную овальную коробку. – «Шоколад Гаррисона» из «Шоколадного чердака» на Двадцать третьей. Ты там уже был? Нет? Очень хорошо. «Мадагаскарская ваниль» у них просто потрясающая.
Я провел языком по губам, словно искал следы только что исчезнувшего вкуса.
– Спасибо, нет.
– Ух-ты! Тебя и правда сильно задело.
– Может, мне пора повидаться с профессором Шенком? – вдруг спросил я. – Просто чтобы поговорить о том, чего от меня ожидают.
Выбрав конфету, Дженни положила ее на язык.
– О Шенке не беспокойся, – сказала она, рассматривая коробку так, будто размышляла, не взять ли еще одну. – Он тебя только отвлечет.
– От чего? Я понятия не имею, как за такое извиниться. Может, он сумеет мне помочь. Что, если он в состоянии…
Она наклонила ко мне коробку, и ее содержимое заблестело на солнце.
– Уверен, что не хочешь?
Я покачал головой, подумал, не рассказать ли ей про все то, чего нет в папке, про сундучок и семейные традиции Бассетов, но не смог себя пересилить.
– Во что я ввязался, Дженни?
– Положись на меня, Марк. Ты для этой работы подходишь как никто другой. Отложи папку на сутки, и если тогда тебе покажется, что ничего не получается, соберем всю команду и вместе чего-нибудь придумаем.
На следующий день собрали команду. Спустился с четырнадцатого, из Отдела Истории и Подтверждения, Фрэнсис Уилсон (одетый во все тот же плохо сидящий пиджак и плохо завязанный галстук, в которых он был, когда я познакомился с ним в Форин-офис в Лондоне) и, заикаясь, прочитал нам лекцию о работорговле в Южной и Северной Каролине в восемнадцатом веке. Уилл Мастерс и Сатеш Панджаби сделали совместный доклад о том, какой стадии на данный момент достигли переговоры: свелись к серии конференций в том или ином знаменитом историческом здании по всему югу США и каждая заканчивалась коммюнике, в котором стороны заявляли о своей готовности проводить все новые круглые столы.
– А в каком знаменитом историческом здании состоится наша с ними встреча?
Сатеш опустил взгляд на лист бумаги перед собой.
– Усадьба плантации «Дубы Уэлтонов» в Сан-Франсисвиле, штат Луизиана.
– В «Дубах Уэлтонов»? – фыркнул я. – Ну надо же! Как мило! И кто же такое придумал? Комиссия при ООН по Неуклюжему Символизму?
– Марк, – попробовала успокоить меня Дженни, – там дом Льюиса Джеффриса. Он больше десяти лет живет в «Дубах Уэлтонов». Ты просто поедешь к нему, чтобы извиниться.
– Ага, а еще, по чистому совпадению, это дом моих предков, да?
– Я же тебе говорила, Марк. Тебя не случайно выбрали для этой работы. «Дубы Уэлтонов» ключевой момент извинения.
– Очень хорошо. Замечательно. Значит, «Дубы Уэлтонов», великолепно. – В руках у меня был блокнотик, и я попытался напустить на себя торжественный (как и подобает государственному деятелю) вид, пока карябал в нем несколько заметок. – Кто еще там будет?
Сатеш пожал плечами.
– Никого. Только вы и он.
– Вот как? Никаких других членов Комитета по репарациям за рабство? Никаких репортеров?
– Хотите погреться в лучах славы?
– Нет, нет. Я просто предположил, что Джеффрису и его комитету нужно как можно больше шумихи.
– Репортеры новостных каналов будут ждать в начале подъездной аллеи, – сказала Дженни. – Если мы пустим их внутрь, есть риск, что они контаминируют зону извиняемости.
Я с умным видом кивнул. До сего момента я даже не знал, что есть такая штука, как «зона извиняемости», не говоря уже о том, что ее можно «контаминировать».
– Что до извинения с глазу на глаз, то они прибегли к третьему следствию из законов Шенка, которое дает им право самим назвать своего представителя.
– И это Джеффрис?
– Он председатель комитета и потому логичный кандидат. Они особо подчеркнули, что не хотят превращать это в цирк с крупными делегациями с обеих сторон. Они хотят извинения с глазу на глаз, ты и Джеффрис, больше никого. Так мы и сделаем.
Я нацарапал еще пару строк в блокноте.
– Знаете, мне кажется, я действительно должен повидаться с Шенком. Узнать, как, по его мнению, следует подступиться к этой ситуации. И засвидетельствовать мое почтение.
Все разом резко втянули воздух, и я поднял глаза от записей.
– Неудачная мысль, – поспешно ответил Сатеш.
– И необходимости на самом деле нет, – сказала Дженни.
– Только зря время потеряете, – добавил Сатеш.
Я обвел их взглядом. Они улыбнулись успокаивающе мне, потом неловко беспокойно друг другу. Я положил блокнот на стол перед собой.
– Мне нужно время, чтобы подумать, – сказал я, опуская ручку в карман пиджака. – Совещание окончено.
Глава восемнадцатая
Профессора я услышал до того, как увидел. Он жил на окраине городка Оливбридж, где начинаются склоны Катскилл в паре часов езды от Манхэттена, и когда я приближался к дому, адрес которого моя секретарь раздобыла у его издателей, по узкой лесистой дороге эхо разносило звон бьющегося стекла и рев мотора легковой машины. Шум так меня отвлек, что, сворачивая на подъездную дорожку, я едва не стукнулся бампером о бампер другой машины, как раз уезжавшей. Женщина средних лет с забранными в растрепанный хвост седеющими рыжими волосами, поджав губы, опустила боковое стекло, чтобы со мной поговорить. Я высунулся из окна своей машины.
– Вы туда едете? – спросила она, махнув на дом. Вид у нее был усталый, и она, казалось, стремилась поскорее отсюда убраться.
– Собирался. Если, конечно, это дом профессора Шенка. Она оглянулась через плечо, будто напоминала себе, откуда едет.
– Да уж, вы его нашли. – И повернувшись ко мне, быстро добавила: – Послушайте, дорогуша, окажите сам себе услугу. Развернитесь. Езжайте домой. Зачем же себя так мучить.
Я посмотрел на деревянный дом в конце поднимающейся на холм подъездной дорожки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Это нам на руку, – сказала Дженни, когда заглянула ко мне вскоре после того, когда я прочел папку. А затем: – Ты плакал?
– О, совсем чуть-чуть. Знаешь, история страшная.
– Хочешь, я позову Франсин? Она, кажется, хотела посмотреть на тебя за работой.
– Дженни!
– Извини. Тогда как насчет вот этого? Может, они тебя утешат? – Из лежащей возле стула сумки она достала нарядную овальную коробку. – «Шоколад Гаррисона» из «Шоколадного чердака» на Двадцать третьей. Ты там уже был? Нет? Очень хорошо. «Мадагаскарская ваниль» у них просто потрясающая.
Я провел языком по губам, словно искал следы только что исчезнувшего вкуса.
– Спасибо, нет.
– Ух-ты! Тебя и правда сильно задело.
– Может, мне пора повидаться с профессором Шенком? – вдруг спросил я. – Просто чтобы поговорить о том, чего от меня ожидают.
Выбрав конфету, Дженни положила ее на язык.
– О Шенке не беспокойся, – сказала она, рассматривая коробку так, будто размышляла, не взять ли еще одну. – Он тебя только отвлечет.
– От чего? Я понятия не имею, как за такое извиниться. Может, он сумеет мне помочь. Что, если он в состоянии…
Она наклонила ко мне коробку, и ее содержимое заблестело на солнце.
– Уверен, что не хочешь?
Я покачал головой, подумал, не рассказать ли ей про все то, чего нет в папке, про сундучок и семейные традиции Бассетов, но не смог себя пересилить.
– Во что я ввязался, Дженни?
– Положись на меня, Марк. Ты для этой работы подходишь как никто другой. Отложи папку на сутки, и если тогда тебе покажется, что ничего не получается, соберем всю команду и вместе чего-нибудь придумаем.
На следующий день собрали команду. Спустился с четырнадцатого, из Отдела Истории и Подтверждения, Фрэнсис Уилсон (одетый во все тот же плохо сидящий пиджак и плохо завязанный галстук, в которых он был, когда я познакомился с ним в Форин-офис в Лондоне) и, заикаясь, прочитал нам лекцию о работорговле в Южной и Северной Каролине в восемнадцатом веке. Уилл Мастерс и Сатеш Панджаби сделали совместный доклад о том, какой стадии на данный момент достигли переговоры: свелись к серии конференций в том или ином знаменитом историческом здании по всему югу США и каждая заканчивалась коммюнике, в котором стороны заявляли о своей готовности проводить все новые круглые столы.
– А в каком знаменитом историческом здании состоится наша с ними встреча?
Сатеш опустил взгляд на лист бумаги перед собой.
– Усадьба плантации «Дубы Уэлтонов» в Сан-Франсисвиле, штат Луизиана.
– В «Дубах Уэлтонов»? – фыркнул я. – Ну надо же! Как мило! И кто же такое придумал? Комиссия при ООН по Неуклюжему Символизму?
– Марк, – попробовала успокоить меня Дженни, – там дом Льюиса Джеффриса. Он больше десяти лет живет в «Дубах Уэлтонов». Ты просто поедешь к нему, чтобы извиниться.
– Ага, а еще, по чистому совпадению, это дом моих предков, да?
– Я же тебе говорила, Марк. Тебя не случайно выбрали для этой работы. «Дубы Уэлтонов» ключевой момент извинения.
– Очень хорошо. Замечательно. Значит, «Дубы Уэлтонов», великолепно. – В руках у меня был блокнотик, и я попытался напустить на себя торжественный (как и подобает государственному деятелю) вид, пока карябал в нем несколько заметок. – Кто еще там будет?
Сатеш пожал плечами.
– Никого. Только вы и он.
– Вот как? Никаких других членов Комитета по репарациям за рабство? Никаких репортеров?
– Хотите погреться в лучах славы?
– Нет, нет. Я просто предположил, что Джеффрису и его комитету нужно как можно больше шумихи.
– Репортеры новостных каналов будут ждать в начале подъездной аллеи, – сказала Дженни. – Если мы пустим их внутрь, есть риск, что они контаминируют зону извиняемости.
Я с умным видом кивнул. До сего момента я даже не знал, что есть такая штука, как «зона извиняемости», не говоря уже о том, что ее можно «контаминировать».
– Что до извинения с глазу на глаз, то они прибегли к третьему следствию из законов Шенка, которое дает им право самим назвать своего представителя.
– И это Джеффрис?
– Он председатель комитета и потому логичный кандидат. Они особо подчеркнули, что не хотят превращать это в цирк с крупными делегациями с обеих сторон. Они хотят извинения с глазу на глаз, ты и Джеффрис, больше никого. Так мы и сделаем.
Я нацарапал еще пару строк в блокноте.
– Знаете, мне кажется, я действительно должен повидаться с Шенком. Узнать, как, по его мнению, следует подступиться к этой ситуации. И засвидетельствовать мое почтение.
Все разом резко втянули воздух, и я поднял глаза от записей.
– Неудачная мысль, – поспешно ответил Сатеш.
– И необходимости на самом деле нет, – сказала Дженни.
– Только зря время потеряете, – добавил Сатеш.
Я обвел их взглядом. Они улыбнулись успокаивающе мне, потом неловко беспокойно друг другу. Я положил блокнот на стол перед собой.
– Мне нужно время, чтобы подумать, – сказал я, опуская ручку в карман пиджака. – Совещание окончено.
Глава восемнадцатая
Профессора я услышал до того, как увидел. Он жил на окраине городка Оливбридж, где начинаются склоны Катскилл в паре часов езды от Манхэттена, и когда я приближался к дому, адрес которого моя секретарь раздобыла у его издателей, по узкой лесистой дороге эхо разносило звон бьющегося стекла и рев мотора легковой машины. Шум так меня отвлек, что, сворачивая на подъездную дорожку, я едва не стукнулся бампером о бампер другой машины, как раз уезжавшей. Женщина средних лет с забранными в растрепанный хвост седеющими рыжими волосами, поджав губы, опустила боковое стекло, чтобы со мной поговорить. Я высунулся из окна своей машины.
– Вы туда едете? – спросила она, махнув на дом. Вид у нее был усталый, и она, казалось, стремилась поскорее отсюда убраться.
– Собирался. Если, конечно, это дом профессора Шенка. Она оглянулась через плечо, будто напоминала себе, откуда едет.
– Да уж, вы его нашли. – И повернувшись ко мне, быстро добавила: – Послушайте, дорогуша, окажите сам себе услугу. Развернитесь. Езжайте домой. Зачем же себя так мучить.
Я посмотрел на деревянный дом в конце поднимающейся на холм подъездной дорожки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77