– Я знаю, что деньги у меня есть, но не совсем понимаю, что с ними делать. Сумел только купить несколько хороших костюмов.
– То есть?
– Кажется, я еще не научился быть богатым.
– Позволь мне помочь, – сказал он.
Он прислал мне человека с проспектами и генерированными компьютером прогнозами доходности, который говорил про оффшорные зоны и прочные инвестиции и который в разговоре то и дело называл меня по имени. Он предложил особо надежные облигации ради стабильности, новые технологии ради роста и разработку природных ископаемых ради авантюры и больших барышей. Выходило, что именно их полагается покупать богатому человеку, поэтому, когда пришли документы, я их подписал.
Тем не менее я старался не купаться в показной роскоши. Например, в первый вечер после приезда Люка в Нью-Йорк я не повел его в отделанные кожей и деревом бистро в окрестностях единственного частного парка Грамерси, а познакомил его с простыми радостями «Пика Маттерхорн». Мы заказали фондю по-мозесски и говорили о прошлом, но ел я мало.
– Ты не голоден?
– Я его уже пробовал.
– Когда это тебя останавливало? Помнишь то итальянское местечко? В «Швейцарском коттедже»? Ты заказывал одну и ту же пасту шесть вечеров подряд. Как называлось блюдо…
– Таглиателли с копченой грудинкой и артишоками.
– Вот-вот. Грудинка и артишоки.
– Это был эксперимент. Я проверял, насколько стабильно работает у них кухня.
– Нет, не проверял. Просто блюдо тебе нравилось.
– Наверно, я изменился.
– Наверно. Мама велела повести тебя в ресторан и накормить по-человечески, потому что ей кажется, что ты слишком изменился. Она говорит, у тебя больной вид. Звонит мне всякий раз, когда тебя показывают по телевизору.
– Замечательно! Я немного сбросил вес, а вы уже хотите звать докторов.
Он наложил ложкой немного сыра на кусочек хлеба и забросил его себе в рот.
– Вспомни папу, – сказал он, не глядя на меня.
– Иди ты, Люк! Я всего лишь избавился от пары лишних фунтов.
– Я просто хочу сказать, что ведь по этому мы поняли, что папа болен, верно? Когда он начал терять вес.
– У меня нет неоперабельного рака.
– Я только передаю мамины слова.
– Ну так скажи ей, что я здоров.
– Почему бы тебе самому это ей не сказать?
– И скажу.
– Знаешь, она тебе не звонит, так как думает, что ты слишком занят.
– Безумие какое-то.
– Но ты был занят.
– Конечно. Это одна из причин, почему я чуть похудел.
– Чуть?
– Но я не настолько занят, чтобы не поговорить с собственной матерью. Для нее я всегда свободен.
– Я ей скажу.
– Нет, не надо. Лучше я сам.
– Уверен, что не поешь еще?
– У меня пропал аппетит. Наверное, рак кишечника.
– Заткнись, Марк.
Дженни в тот уик-энд куда-то уехала, поэтому мы вдвоем обходили солидные бары Ист-Виллидж и Бауэри. Мне хотелось, чтобы Люк увидел, что я теперь хозяин города, что я свой здесь, среди полночного гула и дребезжания коктейльных шейкеров.
– Следующий тебя обязательно понравится, – говорил я, когда мы выбирались из такси. – Там смешивают лучший мартини в городе. – Или: – А в этом есть сорок восемь водок с разными отдушками.
И да, возможно, я чуть перегибал палку, настаивая, чтобы он веселился. Но он твердо решил не удивляться ничему, что бы я ни говорил и куда бы мы ни пошли, поэтому я ничего не мог с собой поделать, особенно после третьего убийственно крепкого коктейля. Во всем случившемся виноват я один. Скажу только, что он поспособствовал тому, чтобы я повел себя так.
Мы пили пиво в баре на Юнион-сквер, когда со мной заговорили две молодые женщины, одна из которых стеснительно пряталась за чуть загорелым, голым плечом другой. Обе были блондинки, и насколько мне помнится, у обеих имена закачивались на «и», а в конце их вместо точки они, наверное, рисовали сердечко. Их звали Мэнди и Трейси или Сузи и Кристи. Что-то в таком духе. Мы с Люком стояли, опершись на барную стойку, наш разговор практически иссякло обиженных хмыканий и кивков.
Одна из девушек сказала:
– Извините за беспокойство, но вы не…
К такому я уже привык. Меня часто показывали по телевизору, и вполне естественно, что на улицах и в барах меня узнавали и хотели со мной поговорить.
– Да, Марк Бассет, – с улыбкой ответил я.
И услышал, как рядом раздраженно втянул воздух Люк. Девушки захихикали.
– Нам просто было интересно, – сказала та, что посмелее, – не могли бы вы…
– Да?
– Сказать нам.
– Что сказать?
Она кокетливо глянула на меня из-под завитой челки.
– Сами знаете. Это.
Ее подруга опять хихикнула.
Я наклонился к ней, и как раз в этот момент она заправила волосы за ухо, подставляя мне длинную шею так вызывающе, точно это была гладкая ляжка.
– То есть… – я понизил голос до шепота, – …извините.
Я услышал, как она охнула, а после выдохнула влажно мне в щеку.
Неспешно, тихонько, будто у нее было все время на свете, она сказала:
– Еще.
– Мне. Очень. Жаль. – Поверх ее плеча я поглядел на ее подругу, которая смотрела на нас широко открытыми глазами.
– Вам тоже хочется? – спросил я.
Она кивнула, но промолчала, только губы чуть приоткрылись. Теперь и она убрала волосы, и, шепча ей на ухо, я чувствовал, как по ее телу пробегает дрожь. Переглянувшись, девушки снова рассмеялись.
– Жаркий, – сказала одна.
– Здесь жарко?
– Нет. Вы. Когда так шепчете. Это… ну, сами знаете…
– О!
– Вы далеко живете?
Я повернулся к Люку.
– Ты ведь сам найдешь дорогу, правда?
Давайте остановим на мгновение кадр и рассмотрим ситуацию. Не забывайте, мы с Дженни были вместе всего месяц-другой. Мы ведь не были женаты, даже вместе не жили. Никаких детей. У нас даже общей собаки не было. Просто теплая дружба, которая в пароварке рабочего угара переросла в нечто иное. И вообще Дженни здесь не было, а Мэнди и Трейси были, и они предлагали кое-что, что я, даже трезвый (а я целиком и полностью признаю, что был нетрезв), счел бы заманчивым. Много лет я скулил о своих неудачах у женщин и неспособности ухватить шанс, когда он мне представляется. Но теперь я был новым Марком Бассетом. Прежние отговорки уже не имели силы. Я одет в костюм от «Пола Смита», в рубашку от «Кензо», а рядом – две очень привлекательные блондинки откуда-то из большого, просторного и плоского (Небраска? Айова?), которые хотели лечь со мной в постель. Где, скажите на милость, написано, что я должен был отказаться? Где? Нигде, вот где.
Проснулся я от звука открываемой двери, но головы из-под простыни не высунул. Я сосредоточился на неожиданном ощущении гладких, теплых тел по обе стороны от меня и тупой пульсации за глазами – болезненной награды за прошедшую ночь. Потом я услышал, как она тихонько, будто не решается разбудить, зовет меня по имени.
– Марк?
Поначалу меня охватила паника. Я понимал, что это, возможно, не самая лучшая ситуация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– То есть?
– Кажется, я еще не научился быть богатым.
– Позволь мне помочь, – сказал он.
Он прислал мне человека с проспектами и генерированными компьютером прогнозами доходности, который говорил про оффшорные зоны и прочные инвестиции и который в разговоре то и дело называл меня по имени. Он предложил особо надежные облигации ради стабильности, новые технологии ради роста и разработку природных ископаемых ради авантюры и больших барышей. Выходило, что именно их полагается покупать богатому человеку, поэтому, когда пришли документы, я их подписал.
Тем не менее я старался не купаться в показной роскоши. Например, в первый вечер после приезда Люка в Нью-Йорк я не повел его в отделанные кожей и деревом бистро в окрестностях единственного частного парка Грамерси, а познакомил его с простыми радостями «Пика Маттерхорн». Мы заказали фондю по-мозесски и говорили о прошлом, но ел я мало.
– Ты не голоден?
– Я его уже пробовал.
– Когда это тебя останавливало? Помнишь то итальянское местечко? В «Швейцарском коттедже»? Ты заказывал одну и ту же пасту шесть вечеров подряд. Как называлось блюдо…
– Таглиателли с копченой грудинкой и артишоками.
– Вот-вот. Грудинка и артишоки.
– Это был эксперимент. Я проверял, насколько стабильно работает у них кухня.
– Нет, не проверял. Просто блюдо тебе нравилось.
– Наверно, я изменился.
– Наверно. Мама велела повести тебя в ресторан и накормить по-человечески, потому что ей кажется, что ты слишком изменился. Она говорит, у тебя больной вид. Звонит мне всякий раз, когда тебя показывают по телевизору.
– Замечательно! Я немного сбросил вес, а вы уже хотите звать докторов.
Он наложил ложкой немного сыра на кусочек хлеба и забросил его себе в рот.
– Вспомни папу, – сказал он, не глядя на меня.
– Иди ты, Люк! Я всего лишь избавился от пары лишних фунтов.
– Я просто хочу сказать, что ведь по этому мы поняли, что папа болен, верно? Когда он начал терять вес.
– У меня нет неоперабельного рака.
– Я только передаю мамины слова.
– Ну так скажи ей, что я здоров.
– Почему бы тебе самому это ей не сказать?
– И скажу.
– Знаешь, она тебе не звонит, так как думает, что ты слишком занят.
– Безумие какое-то.
– Но ты был занят.
– Конечно. Это одна из причин, почему я чуть похудел.
– Чуть?
– Но я не настолько занят, чтобы не поговорить с собственной матерью. Для нее я всегда свободен.
– Я ей скажу.
– Нет, не надо. Лучше я сам.
– Уверен, что не поешь еще?
– У меня пропал аппетит. Наверное, рак кишечника.
– Заткнись, Марк.
Дженни в тот уик-энд куда-то уехала, поэтому мы вдвоем обходили солидные бары Ист-Виллидж и Бауэри. Мне хотелось, чтобы Люк увидел, что я теперь хозяин города, что я свой здесь, среди полночного гула и дребезжания коктейльных шейкеров.
– Следующий тебя обязательно понравится, – говорил я, когда мы выбирались из такси. – Там смешивают лучший мартини в городе. – Или: – А в этом есть сорок восемь водок с разными отдушками.
И да, возможно, я чуть перегибал палку, настаивая, чтобы он веселился. Но он твердо решил не удивляться ничему, что бы я ни говорил и куда бы мы ни пошли, поэтому я ничего не мог с собой поделать, особенно после третьего убийственно крепкого коктейля. Во всем случившемся виноват я один. Скажу только, что он поспособствовал тому, чтобы я повел себя так.
Мы пили пиво в баре на Юнион-сквер, когда со мной заговорили две молодые женщины, одна из которых стеснительно пряталась за чуть загорелым, голым плечом другой. Обе были блондинки, и насколько мне помнится, у обеих имена закачивались на «и», а в конце их вместо точки они, наверное, рисовали сердечко. Их звали Мэнди и Трейси или Сузи и Кристи. Что-то в таком духе. Мы с Люком стояли, опершись на барную стойку, наш разговор практически иссякло обиженных хмыканий и кивков.
Одна из девушек сказала:
– Извините за беспокойство, но вы не…
К такому я уже привык. Меня часто показывали по телевизору, и вполне естественно, что на улицах и в барах меня узнавали и хотели со мной поговорить.
– Да, Марк Бассет, – с улыбкой ответил я.
И услышал, как рядом раздраженно втянул воздух Люк. Девушки захихикали.
– Нам просто было интересно, – сказала та, что посмелее, – не могли бы вы…
– Да?
– Сказать нам.
– Что сказать?
Она кокетливо глянула на меня из-под завитой челки.
– Сами знаете. Это.
Ее подруга опять хихикнула.
Я наклонился к ней, и как раз в этот момент она заправила волосы за ухо, подставляя мне длинную шею так вызывающе, точно это была гладкая ляжка.
– То есть… – я понизил голос до шепота, – …извините.
Я услышал, как она охнула, а после выдохнула влажно мне в щеку.
Неспешно, тихонько, будто у нее было все время на свете, она сказала:
– Еще.
– Мне. Очень. Жаль. – Поверх ее плеча я поглядел на ее подругу, которая смотрела на нас широко открытыми глазами.
– Вам тоже хочется? – спросил я.
Она кивнула, но промолчала, только губы чуть приоткрылись. Теперь и она убрала волосы, и, шепча ей на ухо, я чувствовал, как по ее телу пробегает дрожь. Переглянувшись, девушки снова рассмеялись.
– Жаркий, – сказала одна.
– Здесь жарко?
– Нет. Вы. Когда так шепчете. Это… ну, сами знаете…
– О!
– Вы далеко живете?
Я повернулся к Люку.
– Ты ведь сам найдешь дорогу, правда?
Давайте остановим на мгновение кадр и рассмотрим ситуацию. Не забывайте, мы с Дженни были вместе всего месяц-другой. Мы ведь не были женаты, даже вместе не жили. Никаких детей. У нас даже общей собаки не было. Просто теплая дружба, которая в пароварке рабочего угара переросла в нечто иное. И вообще Дженни здесь не было, а Мэнди и Трейси были, и они предлагали кое-что, что я, даже трезвый (а я целиком и полностью признаю, что был нетрезв), счел бы заманчивым. Много лет я скулил о своих неудачах у женщин и неспособности ухватить шанс, когда он мне представляется. Но теперь я был новым Марком Бассетом. Прежние отговорки уже не имели силы. Я одет в костюм от «Пола Смита», в рубашку от «Кензо», а рядом – две очень привлекательные блондинки откуда-то из большого, просторного и плоского (Небраска? Айова?), которые хотели лечь со мной в постель. Где, скажите на милость, написано, что я должен был отказаться? Где? Нигде, вот где.
Проснулся я от звука открываемой двери, но головы из-под простыни не высунул. Я сосредоточился на неожиданном ощущении гладких, теплых тел по обе стороны от меня и тупой пульсации за глазами – болезненной награды за прошедшую ночь. Потом я услышал, как она тихонько, будто не решается разбудить, зовет меня по имени.
– Марк?
Поначалу меня охватила паника. Я понимал, что это, возможно, не самая лучшая ситуация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77