Бывшие воины-афганцы держали на прицеле пятерых обезоруженных боевиков, а на взгорке дрались Дед и Николя. Собственно, это была не драка, а избиение. Дед поднимал, за шиворот не державшегося на ногах бандита и ударом левой отправлял его в нокаут. Потом снова поднимал и снова бил. Когда подбежали милиционеры, все было кончено. Труп Николя превратился в кровавую отбивную.
— Налицо типичное превышение пределов необходимой обороны! — констатировал молоденький милиционер.
— Замолкни, сынок! — ответил ему напарник, многоопытный старший сержант. — Это же бандит из группы Османова. Его фотографии во всех отделениях висят. На нем знаешь сколько трупов?
— Тогда туда ему и дорога! — решительно сказал молодой.
Вместо послесловия
Мне очень хотелось побывать на последних заседаниях суда и услышать приговор по делу Веретенникова и его соучастников, но, как часто бывает в жизни, случай изменил мои намерения. Ранним утром следующего после описанных событий дня в пансионат «Орбита» доставили срочную телеграмму на мое имя. Из ее текста я понял, что мне необходимо как можно скорее вернуться на работу, что без меня там все дела встали. Так и отбыл я из Олыинки, не узнав об окончании истории, в которой принимал хоть и косвенное, но участие.
Каждодневная московская суета поглотила меня с головой, и о Шорине и его противниках вспомнил я только через год, когда Владимир Степанович сам пожаловал в столицу и, минуя гостиницу, остановился у меня.
Вечер, выдавшийся для отдыха, мы использовали для посещения ресторана, где под негромкую успокаивающую музыку, а также под хорошие закуску и выпивку от души наговорились.
Оказалось, что Дед прибыл в Москву разведать возможность издания своих мемуаров. К сожалению, его предложение не нашло отклика у издателей, а издать книгу за свой счет Шорин был не в состоянии.
— Понимаешь, — говорил он мне, — потребуется весьма круглая сумма на пятидесятитысячный тираж, а где мне се взять? Вот и получается, что труд мой останется невостребованным.
— Почему же обязательно издавать сразу пятьдесят тысяч? Зачем такой тираж? — спросил я. — Можно ограничиться тысячным для начала.
Постепенно наш разговор зашел о прошлом, и Дед
поведал мне следующее.
— После твоего отъезда и моего возвращения из подполья суд всерьез взялся за Веретенникова. И как он ни старался выкрутиться, ему-таки впаяли 102-ю статью, которой он боялся как огня. Но осудили его на о минимальный срок, предусмотренный этой статьей, Получил он всего восемь лет... Я позже интересовался у судьи: почему такое мягкое наказание избрано для столь матерого преступника? Знаешь, что мне ответили? «У нас имеется негласное указание — не применять высшую меру без особых на то обстоятельств». Вот ты, Севастьянович, большой человек, все и всех насквозь видишь. Скажи мне, разве Веретенников — это не «особое обстоятельство» и не «крайний случай»? Молчишь? То-то и оно!
— А что с Гришиным?
— С докторишкой-то? А ничего! Его турецкий миллионер на собственной яхте вывез к себе в Турцию. Говорят, он там руководит теперь крупным медицинским центром, куда лечиться съезжаются больные со всех стран мира...
— Значит, все было бесполезно? — спросил я.
— Не знаю, что и ответить. Во всяком случае, игорным бизнесом в наших местах теперь руководит «новый русский»...
— Кто, если не секрет?
— Андрон Турин. Он своего шанса не упустил... Пока!
— Что значит «пока»?
— А то и значит. Выйдет Веретенников после отсидки, пожелает вернуть свое достояние, и начнется новая мафиозная война. Ведь Турин, насколько я его знаю, не привык просто так расставаться с тем, что оказалось в его руках. А пока у нас тишь да гладь да Божья благодать. Можешь спокойно приехать на отдых. Домишко мой пока при мне. Правда, недавно от Турина приходили крутые парни. Сказали, чтобы я собирал манатки и перебирался в город... Теперь Турин хочет создать свой курорт, если позволят конкуренты... Все возвращается на крути своя. Между нами говоря, у наших берегов опять замаячила яхта турецкого миллионера Мустафы Айика, и сразу начался всплеск выступлений крымских татар... Ты знаешь, я далек от политики, но все это неспроста. Кому-то очень не хочется, чтобы нам было хорошо. Очень не хочется!
Через два дня Шорин уехал, и больше я с ним не виделся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
— Налицо типичное превышение пределов необходимой обороны! — констатировал молоденький милиционер.
— Замолкни, сынок! — ответил ему напарник, многоопытный старший сержант. — Это же бандит из группы Османова. Его фотографии во всех отделениях висят. На нем знаешь сколько трупов?
— Тогда туда ему и дорога! — решительно сказал молодой.
Вместо послесловия
Мне очень хотелось побывать на последних заседаниях суда и услышать приговор по делу Веретенникова и его соучастников, но, как часто бывает в жизни, случай изменил мои намерения. Ранним утром следующего после описанных событий дня в пансионат «Орбита» доставили срочную телеграмму на мое имя. Из ее текста я понял, что мне необходимо как можно скорее вернуться на работу, что без меня там все дела встали. Так и отбыл я из Олыинки, не узнав об окончании истории, в которой принимал хоть и косвенное, но участие.
Каждодневная московская суета поглотила меня с головой, и о Шорине и его противниках вспомнил я только через год, когда Владимир Степанович сам пожаловал в столицу и, минуя гостиницу, остановился у меня.
Вечер, выдавшийся для отдыха, мы использовали для посещения ресторана, где под негромкую успокаивающую музыку, а также под хорошие закуску и выпивку от души наговорились.
Оказалось, что Дед прибыл в Москву разведать возможность издания своих мемуаров. К сожалению, его предложение не нашло отклика у издателей, а издать книгу за свой счет Шорин был не в состоянии.
— Понимаешь, — говорил он мне, — потребуется весьма круглая сумма на пятидесятитысячный тираж, а где мне се взять? Вот и получается, что труд мой останется невостребованным.
— Почему же обязательно издавать сразу пятьдесят тысяч? Зачем такой тираж? — спросил я. — Можно ограничиться тысячным для начала.
Постепенно наш разговор зашел о прошлом, и Дед
поведал мне следующее.
— После твоего отъезда и моего возвращения из подполья суд всерьез взялся за Веретенникова. И как он ни старался выкрутиться, ему-таки впаяли 102-ю статью, которой он боялся как огня. Но осудили его на о минимальный срок, предусмотренный этой статьей, Получил он всего восемь лет... Я позже интересовался у судьи: почему такое мягкое наказание избрано для столь матерого преступника? Знаешь, что мне ответили? «У нас имеется негласное указание — не применять высшую меру без особых на то обстоятельств». Вот ты, Севастьянович, большой человек, все и всех насквозь видишь. Скажи мне, разве Веретенников — это не «особое обстоятельство» и не «крайний случай»? Молчишь? То-то и оно!
— А что с Гришиным?
— С докторишкой-то? А ничего! Его турецкий миллионер на собственной яхте вывез к себе в Турцию. Говорят, он там руководит теперь крупным медицинским центром, куда лечиться съезжаются больные со всех стран мира...
— Значит, все было бесполезно? — спросил я.
— Не знаю, что и ответить. Во всяком случае, игорным бизнесом в наших местах теперь руководит «новый русский»...
— Кто, если не секрет?
— Андрон Турин. Он своего шанса не упустил... Пока!
— Что значит «пока»?
— А то и значит. Выйдет Веретенников после отсидки, пожелает вернуть свое достояние, и начнется новая мафиозная война. Ведь Турин, насколько я его знаю, не привык просто так расставаться с тем, что оказалось в его руках. А пока у нас тишь да гладь да Божья благодать. Можешь спокойно приехать на отдых. Домишко мой пока при мне. Правда, недавно от Турина приходили крутые парни. Сказали, чтобы я собирал манатки и перебирался в город... Теперь Турин хочет создать свой курорт, если позволят конкуренты... Все возвращается на крути своя. Между нами говоря, у наших берегов опять замаячила яхта турецкого миллионера Мустафы Айика, и сразу начался всплеск выступлений крымских татар... Ты знаешь, я далек от политики, но все это неспроста. Кому-то очень не хочется, чтобы нам было хорошо. Очень не хочется!
Через два дня Шорин уехал, и больше я с ним не виделся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114