Когда-нибудь я сломаю хребет этой семейке, но пока вынужден подчиниться...
Меня привезли не в хоромы Бродле, а на тот самый склад, возле которого я недавно беседовал с финнами.
В самом глухом помещении подвала, в котором я никогда раньше не бывал, потому что обычно оно было закрыто на замок, меня уже ждала Нина Евгеньевна.
— Андрюшенька! Тащите этого предателя на дыбу! — крикнула она, натягивая на себя синий халат. — Мы его немножко попытаем...
Это было уже что-то новенькое. Неужели я недооценил свою хозяйку?..
Андрей втолкнул меня в темное помещение, и я увидел двух амбалов, лица которых закрывали капюшоны.
— Нина Евгеньевна! — заблажил я. — Какая еще дыба в наш просвещенный век? Это же подлинное средневековье и варварство!
— Приступайте, ребятки! — приказала она, пропустив мои слова мимо ушей.
Я попробовал защищаться, но они вывернули мне руки, связали их и подвесили меня на железный крюк под самый потолок. Потом началось избиение резиновыми милицейскими дубинками...
Я уже терял сознание, когда услышал голос хозяйки:
—Хватит, хватит, ребятки! Он мне нужен живой. Ну что, Костик? Как ты там, наверху?
Я ответил стоном.
— Опустите его вниз, а то мне трудно с ним разговаривать...
Меня опустили, и она продолжила допрос:
— Куда вы дели икону, за которой я вас посылала?
— Она... Она у художника Феоктистова. Он должен был ее вам привезти, — соврал я, понимая, что только ложь может меня спасти.
— Верю, верю... Второй вопрос. С вами должен был отправиться наш общий друг Игорек. Где он?
— Дауна с нами не было. Наверное, струхнул впоследний момент. Мы ждали его с художником до последнего, а потом уехали.
— Где же он может прятаться? — пожата плечами Нина Евгеньевна. — На работу не вышел... Неужели опять запил, мерзавец?.. Ладно, Костик, будем считать, что я тебе поверила. А сия экзекуция — урок на
будущее. Будешь знать, что я женщина терпеливая, но и у меня бывает предел терпению. Если обманешь еще раз, я прикажу жечь тебе пятки раскаленным железом... Андрюшенька, заводи машину! — крикнула она племяннику. — Мы сейчас все вместе прокатимся до мастерской Феоктистова.
Только тут до меня дошло, что мне каюк. Теперь-то уж я никак не смогу отбояриться, Николай продаст меня с потрохами...
Феоктистов, как и я час назад, сонно хлопал глазами, не понимая, зачем его разбудили. Но он, надо отдать ему должное, был половчее меня, умел выкручиваться. На требование Нины Евгеньевны срочно выдать ей икону «Архангел Гавриил» он, не задумываясь, брякнул:
— Так она же у вашего Игорька! Он ко мне вчера вечером прибегал, сказал, что от вас. Я ему икону и отдал. Все чин чинарем. А что случилось-то?
У Нины Евгеньевны задрожали губы.
— Анрюшенька, мальчик мой, найди эту гниду в человеческом образе и доставь ко мне в любом состоянии.
— Я его убью! — рыкнул племянник; других слов из богатого русского языка он, похоже, просто не знал.
— Извините, господа, за беспокойство. — Нина Евгеньевна сделала реверанс. — Но в наши сволочные времена никому нельзя доверять. Особенно когда речь идет о большой поживе. Прежде чем откланяться, я хотела бы сразу же оговорить и наше второе дело... Что там у нас с партией ваших фальшивочек? — обратилась она к Николаю.
— Все готово, Нина Евгеньевна! Завтра, как и договорились, у ресторана «Ботик Петра» вы отдаете десять тысяч долларов, настоящих, а послезавтра вам привозят наши фальшивки на десять миллионов. Все остается в силе.
— Не совсем, милый Коля. Будет баш на баш! Я вам привожу деньги, вы сразу же отдаете мне вашу «моченую капусту». Только так!
— Ну хорошо, хорошо! Будь по-вашему. Только тогда придется и место встречи изменить. Как вы смотрите на гостиницу «Метрополь»?
— Вполне респектабельное заведение, — согласно кивнула Бродле, а Феоктистов удовлетворенно потер. — Вас подвезти домой? — обратилась она ко мне.
— Не стоит утруждаться, — ответит я, держась за побитые места. — Как-нибудь сам доберусь...
— До завтра, господа!
Нина Евгеньевна опять сделала реверанс и вышла
за дверь.
— Ты просто гигант, Николай! — проговорил я и без сил опустился в кожаное кресло. — Если бы не твоя сообразительность...
— Я всегда говорил, что ты меня плохо знаешь. Смотри, на какую прелесть я вышел...
Феоктистов принес красочный журнал по изобразительному искусству на английском языке и показал мне иллюстрацию на целую страницу. Я взглянул и буквально потерял дар речи.
— Это же... Это же наш «Архангел Гавриил»! — наконец воскликнул я.
— Наш, да не совсем... — улыбнулся Николай. — Я тут кое-как перевел с английского. Автор статьи пишет о биографии Рублева. Оказывается, наш великий иконописец избрал иноческую жизнь не в ранней молодости, а в зрелом возрасте, когда ему исполнилось сорок пять лет. Летописец называет Рублева чернецом в 1405 году. Чернец — самая низшая ступень в монашеских чинах. К тому же автор утверждает, что иноческая жизнь иконописца протекала не в стенах Троице-Сергиевой лавры, как думали раньше, а в Андрониковом монастыре, где был также его старший друг иконник Даниил.
— На кой черт ты мне все это рассказываешь? — не вытерпел я. — Меня интересует только наша икона!
— Погоди, не горячись. Все это очень важно... Андроников монастырь был основал лично митрополитом всея Руси Киприаном в память Куликовской битвы. Там была учреждена своеобразная академия «изящных искусств». И там же Андрей и Даниил почили в бозе, почти одновременно, около 1427 года. Там же они погребены. А теперь слушай и запоминай. Икону «Архангел Гавриил» Андрей Рублев писал дважды. Один раз для церкви Петра и Павла в болгарском селе Велико-Тырново, а позже для Успенского собора во Владимире.
— Ты что, спятил? Как мог Рублев оказаться в Болгарии?
— Очень просто. Киприан-то был болгарином, родом из этого самого Велико-Тырнова. В 1392 году он посещал родное село во время поездки в Цареград. В его свите, по-видимому, и находился Андрей Рублев. Он-то и принял участие по просьбе митрополита всея Руси в расписывании церкви Петра и Павла. — А как второй вариант подлинника угодил в церковь села Берестово Торжокского района, черт бы тебя побрал?! — воскликнул я, продолжая сомневаться в доводах Николая.
— А эта икона из Успенского собора города Владимира, — ответил он. — В 1411 году Владимир был разграблен и сожжен татарским царевичем Талычем. При этом изрядно пострадал и Успенский собор. Чтобы его восстановить, из одноименного собора в Москве позаимствовали некоторые работы художников рублевского круга и отправили во Владимир. А в 1653 году, когда там был создан новый иконостас, рублевские иконы могли разворовать, растащить по другим церквям. Возможно, так и появилась икона рублевского круга в храме деревни Берестово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Меня привезли не в хоромы Бродле, а на тот самый склад, возле которого я недавно беседовал с финнами.
В самом глухом помещении подвала, в котором я никогда раньше не бывал, потому что обычно оно было закрыто на замок, меня уже ждала Нина Евгеньевна.
— Андрюшенька! Тащите этого предателя на дыбу! — крикнула она, натягивая на себя синий халат. — Мы его немножко попытаем...
Это было уже что-то новенькое. Неужели я недооценил свою хозяйку?..
Андрей втолкнул меня в темное помещение, и я увидел двух амбалов, лица которых закрывали капюшоны.
— Нина Евгеньевна! — заблажил я. — Какая еще дыба в наш просвещенный век? Это же подлинное средневековье и варварство!
— Приступайте, ребятки! — приказала она, пропустив мои слова мимо ушей.
Я попробовал защищаться, но они вывернули мне руки, связали их и подвесили меня на железный крюк под самый потолок. Потом началось избиение резиновыми милицейскими дубинками...
Я уже терял сознание, когда услышал голос хозяйки:
—Хватит, хватит, ребятки! Он мне нужен живой. Ну что, Костик? Как ты там, наверху?
Я ответил стоном.
— Опустите его вниз, а то мне трудно с ним разговаривать...
Меня опустили, и она продолжила допрос:
— Куда вы дели икону, за которой я вас посылала?
— Она... Она у художника Феоктистова. Он должен был ее вам привезти, — соврал я, понимая, что только ложь может меня спасти.
— Верю, верю... Второй вопрос. С вами должен был отправиться наш общий друг Игорек. Где он?
— Дауна с нами не было. Наверное, струхнул впоследний момент. Мы ждали его с художником до последнего, а потом уехали.
— Где же он может прятаться? — пожата плечами Нина Евгеньевна. — На работу не вышел... Неужели опять запил, мерзавец?.. Ладно, Костик, будем считать, что я тебе поверила. А сия экзекуция — урок на
будущее. Будешь знать, что я женщина терпеливая, но и у меня бывает предел терпению. Если обманешь еще раз, я прикажу жечь тебе пятки раскаленным железом... Андрюшенька, заводи машину! — крикнула она племяннику. — Мы сейчас все вместе прокатимся до мастерской Феоктистова.
Только тут до меня дошло, что мне каюк. Теперь-то уж я никак не смогу отбояриться, Николай продаст меня с потрохами...
Феоктистов, как и я час назад, сонно хлопал глазами, не понимая, зачем его разбудили. Но он, надо отдать ему должное, был половчее меня, умел выкручиваться. На требование Нины Евгеньевны срочно выдать ей икону «Архангел Гавриил» он, не задумываясь, брякнул:
— Так она же у вашего Игорька! Он ко мне вчера вечером прибегал, сказал, что от вас. Я ему икону и отдал. Все чин чинарем. А что случилось-то?
У Нины Евгеньевны задрожали губы.
— Анрюшенька, мальчик мой, найди эту гниду в человеческом образе и доставь ко мне в любом состоянии.
— Я его убью! — рыкнул племянник; других слов из богатого русского языка он, похоже, просто не знал.
— Извините, господа, за беспокойство. — Нина Евгеньевна сделала реверанс. — Но в наши сволочные времена никому нельзя доверять. Особенно когда речь идет о большой поживе. Прежде чем откланяться, я хотела бы сразу же оговорить и наше второе дело... Что там у нас с партией ваших фальшивочек? — обратилась она к Николаю.
— Все готово, Нина Евгеньевна! Завтра, как и договорились, у ресторана «Ботик Петра» вы отдаете десять тысяч долларов, настоящих, а послезавтра вам привозят наши фальшивки на десять миллионов. Все остается в силе.
— Не совсем, милый Коля. Будет баш на баш! Я вам привожу деньги, вы сразу же отдаете мне вашу «моченую капусту». Только так!
— Ну хорошо, хорошо! Будь по-вашему. Только тогда придется и место встречи изменить. Как вы смотрите на гостиницу «Метрополь»?
— Вполне респектабельное заведение, — согласно кивнула Бродле, а Феоктистов удовлетворенно потер. — Вас подвезти домой? — обратилась она ко мне.
— Не стоит утруждаться, — ответит я, держась за побитые места. — Как-нибудь сам доберусь...
— До завтра, господа!
Нина Евгеньевна опять сделала реверанс и вышла
за дверь.
— Ты просто гигант, Николай! — проговорил я и без сил опустился в кожаное кресло. — Если бы не твоя сообразительность...
— Я всегда говорил, что ты меня плохо знаешь. Смотри, на какую прелесть я вышел...
Феоктистов принес красочный журнал по изобразительному искусству на английском языке и показал мне иллюстрацию на целую страницу. Я взглянул и буквально потерял дар речи.
— Это же... Это же наш «Архангел Гавриил»! — наконец воскликнул я.
— Наш, да не совсем... — улыбнулся Николай. — Я тут кое-как перевел с английского. Автор статьи пишет о биографии Рублева. Оказывается, наш великий иконописец избрал иноческую жизнь не в ранней молодости, а в зрелом возрасте, когда ему исполнилось сорок пять лет. Летописец называет Рублева чернецом в 1405 году. Чернец — самая низшая ступень в монашеских чинах. К тому же автор утверждает, что иноческая жизнь иконописца протекала не в стенах Троице-Сергиевой лавры, как думали раньше, а в Андрониковом монастыре, где был также его старший друг иконник Даниил.
— На кой черт ты мне все это рассказываешь? — не вытерпел я. — Меня интересует только наша икона!
— Погоди, не горячись. Все это очень важно... Андроников монастырь был основал лично митрополитом всея Руси Киприаном в память Куликовской битвы. Там была учреждена своеобразная академия «изящных искусств». И там же Андрей и Даниил почили в бозе, почти одновременно, около 1427 года. Там же они погребены. А теперь слушай и запоминай. Икону «Архангел Гавриил» Андрей Рублев писал дважды. Один раз для церкви Петра и Павла в болгарском селе Велико-Тырново, а позже для Успенского собора во Владимире.
— Ты что, спятил? Как мог Рублев оказаться в Болгарии?
— Очень просто. Киприан-то был болгарином, родом из этого самого Велико-Тырнова. В 1392 году он посещал родное село во время поездки в Цареград. В его свите, по-видимому, и находился Андрей Рублев. Он-то и принял участие по просьбе митрополита всея Руси в расписывании церкви Петра и Павла. — А как второй вариант подлинника угодил в церковь села Берестово Торжокского района, черт бы тебя побрал?! — воскликнул я, продолжая сомневаться в доводах Николая.
— А эта икона из Успенского собора города Владимира, — ответил он. — В 1411 году Владимир был разграблен и сожжен татарским царевичем Талычем. При этом изрядно пострадал и Успенский собор. Чтобы его восстановить, из одноименного собора в Москве позаимствовали некоторые работы художников рублевского круга и отправили во Владимир. А в 1653 году, когда там был создан новый иконостас, рублевские иконы могли разворовать, растащить по другим церквям. Возможно, так и появилась икона рублевского круга в храме деревни Берестово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114