Hо вот что
удивительно; у меня окончательно прошла боль в том самом боку,
который жарился, пока мой мучитель спал, а до этого я целых
семь лет страдал от прострела.
Hу так вот, пока турки со мной возились, пожар
распространился (не спрашивайте меня, каким образом) и истребил
более двух тысяч домов, так что в конце концов один из турок,
заметив это, вскричал: "Клянусь Магометовым чревом, весь город
в огне, а мы тут затеяли возню!" При этих словах все
разбежались по своим домам.
А я - я пошел по направлению к городским воротам. Когда
же я поднялся на пригорок, прямо сейчас же за воротами, то
обернулся, как жена Лота, и увидел, что весь город полыхает,
как Содом и Гоморра, и такое я в эту минуту почувствовал
удовлетворение, что чуть было в штаны не наложил от радости. Hо
Бог меня наказал.
- Каким образом? - спросил Пантагрюэль.
- А вот как, - отвечал Панург. - Смотрю это я в
восторге на яркое пламя, да еще и насмехаюсь. "Ах, говорю,
бедные блошки! Ах, бедные мышки! Суровая зима вам предстоит, -
огонь забрался к вам в норки". В это самое время из города,
спасаясь от огня, выбежали шестьсот - да нет, какое там
шестьсот! - более тысячи трехсот одиннадцати псов, больших и
малых. Они сразу почуяли запах моей грешной, наполовину
изжаренной плоти, и прямо на меня, и, конечно, разорвали бы в
одну минуту, если бы мой ангел-хранитель не внушил мне, что
есть прекрасное средство от зубной боли.
- А какие у тебя были основания бояться зубной боли? -
спросил Пантагрюэль. - Ведь от ревматизма ты же вылечился.
- А, идите вы к Богу в рай! - воскликнул Панург. - Это
ли не отчаянная зубная боль, когда собаки хватают вас за ноги?
Hо тут я вспомнил о сале - и ну швырять его собакам, а те
сейчас же из-за него передрались. Благодаря этому они от меня
отстали, а я отстал от них. Они себе знай грызутся, а я,
радостный и счастливый, от них ускользнул, и да здравствует
вертел!
ГЛАВА XV. О том, как Панург учил самоновейшему способу строить стены вокруг Парижа
Как-то раз Пантагрюэль, желая отдохнуть от занятий,
отправился на прогулку в предместье Сен-Марсо, с тем чтобы
непременно побывать в Фоли-Гобелен. Его сопровождал Панург, под
плащом у которого всегда была фляжка и кусок ветчины, - он с
ними никогда не расставался и называл их своими
телохранителями. Зато никаких шпаг он не признавал, и когда
Пантагрюэль обещал подарить ему шпагу, он ответил, что она
будет перегревать ему селезенку.
- Hу, а если все-таки на тебя нападут, как же ты будешь
защищаться? - спросил Эпистемон.
- Здоровенными пинками, - отвечал Панург, - лишь бы
только колющее оружие было воспрещено.
Hа возвратном пути Панург, обозрев стены вокруг Парижа,
насмешливым тоном заговорил:
- Посмотрите, какие прекрасные стены. Очень крепкие
стены, - для защиты только что вылупившихся гусят лучше не
придумаешь! Hо, клянусь бородой, такому городу, как этот, они
могут сослужить плохую службу. Корове пукнуть стоит - и более
шести брасов такой стены тотчас же рухнет наземь.
- Друг мой! - возразил Пантагрюэль. - Знаешь ли ты,
что ответил Агесилай, когда его спросили, почему великий
лакедемонский город не обнесен стеною? Указав на его жителей и
граждан, искушенных в ратном искусстве, сильных и хорошо
вооруженных, он воскликнул: "Вот стены города!" Этим он хотел
сказать, что самая крепкая стена - это костяк воина и что нет
у городов более надежного и крепкого оплота, чем доблесть их
обитателей и граждан. Так же точно и этот город силен своим
многочисленным и воинственным населением и в ином оплоте не
нуждается. К тому же если б кто и захотел обнести его стеной
наподобие Страсбурга, Орлеана или же Феррары, то все равно не
смог бы этого сделать, - так велики были бы издержки и
расходы.
- Пожалуй, - согласился Панург, - а все-таки, когда
враг подступает, не вредно надеть на себя этакую каменную
личину, хотя бы для того, чтобы успеть спросить: "Кто там?" А
насчет того, что вы говорите, будто постройка стен должна
обойтись слишком дорого, то пусть только отцы города выставят
мне вина, а уж я научу их самоновейшему и весьма дешевому
способу воздвигать стены.
- Какому же это? - спросил Пантагрюэль.
- Вам я его открою, - сказал Панург, - только никому
про это ни слова. По моим наблюдениям, главные женские приманки
здесь дешевле камней. Вот из них-то и надобно строить стены:
сперва расставить эти приманки по всем правилам архитектурной
симметрии, - какие побольше, те в самый низ, потом, слегка
наклонно, средние, сверху самые маленькие, а затем прошпиговать
все это наподобие остроконечных кнопок, как на большой башне в
Бурже, теми затвердевшими шпажонками, что обретаются в
монастырских гульфиках. Какой же черт разрушит такие стены? Они
крепче любого металла, им никакие удары не страшны.
И если даже передки орудий станут об них тереться, - вот
увидите (клянусь Богом), из этих благословенных плодов дурной
болезни тут же потечет сок, напоминающий мелкий, да зато спорый
дождь. Вот черт их дери! И молния-то в них никогда не ударит. А
почему? А потому что они священны и благословенны. Тут есть
только одно неудобство.
- Хо-хо! Ха-ха-ха! Какое же? - спросил Пантагрюэль.
- Дело в том, что мухи страсть как любят эти плоды. В
одну минуту налетят, нагадят, - горе нам, горе, папа римский
опозорен! Впрочем, и от этого найдется средство: нужно покрыть
плоды лисьими хвостами или же большущими причиндалами
провансальских ослов. Мы скоро будем ужинать, так вот я вам
кстати расскажу занятную историйку, которую frater Lubinus {
Брат Любен (лат.) } приводит в своей книге De сотроtationibus
mendicantium { "О попойках нищих" (лат.)}.
Однажды, в те времена, когда животные еще умели говорить
(то есть дня три тому назад), какой-то злосчастный лев гулял по
Бьеврскому лесу и бормотал себе под нос молитвы, а на одном из
деревьев, под которыми случилось ему проходить, сидел злой
угольщик и обрубал сучья; и вот, увидев льва, угольщик запустил
в него топором и сильно ранил в бедро. Лев на трех ногах
бросился в чащу леса в надежде, что кто-нибудь ему поможет, и
вскоре повстречал плотника; плотник охотно согласился осмотреть
его рану, постарался как можно лучше обмыть ее, наложил туда
мху, наказал льву, чтобы тот не давал мухам садиться и гадить
на рану, а сам пошел за тысячелистником.
Лев выздоровел, и вот однажды, гуляя в том же самом лесу,
увидел он, что какая-то древняя старуха рубит и собирает
хворост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
удивительно; у меня окончательно прошла боль в том самом боку,
который жарился, пока мой мучитель спал, а до этого я целых
семь лет страдал от прострела.
Hу так вот, пока турки со мной возились, пожар
распространился (не спрашивайте меня, каким образом) и истребил
более двух тысяч домов, так что в конце концов один из турок,
заметив это, вскричал: "Клянусь Магометовым чревом, весь город
в огне, а мы тут затеяли возню!" При этих словах все
разбежались по своим домам.
А я - я пошел по направлению к городским воротам. Когда
же я поднялся на пригорок, прямо сейчас же за воротами, то
обернулся, как жена Лота, и увидел, что весь город полыхает,
как Содом и Гоморра, и такое я в эту минуту почувствовал
удовлетворение, что чуть было в штаны не наложил от радости. Hо
Бог меня наказал.
- Каким образом? - спросил Пантагрюэль.
- А вот как, - отвечал Панург. - Смотрю это я в
восторге на яркое пламя, да еще и насмехаюсь. "Ах, говорю,
бедные блошки! Ах, бедные мышки! Суровая зима вам предстоит, -
огонь забрался к вам в норки". В это самое время из города,
спасаясь от огня, выбежали шестьсот - да нет, какое там
шестьсот! - более тысячи трехсот одиннадцати псов, больших и
малых. Они сразу почуяли запах моей грешной, наполовину
изжаренной плоти, и прямо на меня, и, конечно, разорвали бы в
одну минуту, если бы мой ангел-хранитель не внушил мне, что
есть прекрасное средство от зубной боли.
- А какие у тебя были основания бояться зубной боли? -
спросил Пантагрюэль. - Ведь от ревматизма ты же вылечился.
- А, идите вы к Богу в рай! - воскликнул Панург. - Это
ли не отчаянная зубная боль, когда собаки хватают вас за ноги?
Hо тут я вспомнил о сале - и ну швырять его собакам, а те
сейчас же из-за него передрались. Благодаря этому они от меня
отстали, а я отстал от них. Они себе знай грызутся, а я,
радостный и счастливый, от них ускользнул, и да здравствует
вертел!
ГЛАВА XV. О том, как Панург учил самоновейшему способу строить стены вокруг Парижа
Как-то раз Пантагрюэль, желая отдохнуть от занятий,
отправился на прогулку в предместье Сен-Марсо, с тем чтобы
непременно побывать в Фоли-Гобелен. Его сопровождал Панург, под
плащом у которого всегда была фляжка и кусок ветчины, - он с
ними никогда не расставался и называл их своими
телохранителями. Зато никаких шпаг он не признавал, и когда
Пантагрюэль обещал подарить ему шпагу, он ответил, что она
будет перегревать ему селезенку.
- Hу, а если все-таки на тебя нападут, как же ты будешь
защищаться? - спросил Эпистемон.
- Здоровенными пинками, - отвечал Панург, - лишь бы
только колющее оружие было воспрещено.
Hа возвратном пути Панург, обозрев стены вокруг Парижа,
насмешливым тоном заговорил:
- Посмотрите, какие прекрасные стены. Очень крепкие
стены, - для защиты только что вылупившихся гусят лучше не
придумаешь! Hо, клянусь бородой, такому городу, как этот, они
могут сослужить плохую службу. Корове пукнуть стоит - и более
шести брасов такой стены тотчас же рухнет наземь.
- Друг мой! - возразил Пантагрюэль. - Знаешь ли ты,
что ответил Агесилай, когда его спросили, почему великий
лакедемонский город не обнесен стеною? Указав на его жителей и
граждан, искушенных в ратном искусстве, сильных и хорошо
вооруженных, он воскликнул: "Вот стены города!" Этим он хотел
сказать, что самая крепкая стена - это костяк воина и что нет
у городов более надежного и крепкого оплота, чем доблесть их
обитателей и граждан. Так же точно и этот город силен своим
многочисленным и воинственным населением и в ином оплоте не
нуждается. К тому же если б кто и захотел обнести его стеной
наподобие Страсбурга, Орлеана или же Феррары, то все равно не
смог бы этого сделать, - так велики были бы издержки и
расходы.
- Пожалуй, - согласился Панург, - а все-таки, когда
враг подступает, не вредно надеть на себя этакую каменную
личину, хотя бы для того, чтобы успеть спросить: "Кто там?" А
насчет того, что вы говорите, будто постройка стен должна
обойтись слишком дорого, то пусть только отцы города выставят
мне вина, а уж я научу их самоновейшему и весьма дешевому
способу воздвигать стены.
- Какому же это? - спросил Пантагрюэль.
- Вам я его открою, - сказал Панург, - только никому
про это ни слова. По моим наблюдениям, главные женские приманки
здесь дешевле камней. Вот из них-то и надобно строить стены:
сперва расставить эти приманки по всем правилам архитектурной
симметрии, - какие побольше, те в самый низ, потом, слегка
наклонно, средние, сверху самые маленькие, а затем прошпиговать
все это наподобие остроконечных кнопок, как на большой башне в
Бурже, теми затвердевшими шпажонками, что обретаются в
монастырских гульфиках. Какой же черт разрушит такие стены? Они
крепче любого металла, им никакие удары не страшны.
И если даже передки орудий станут об них тереться, - вот
увидите (клянусь Богом), из этих благословенных плодов дурной
болезни тут же потечет сок, напоминающий мелкий, да зато спорый
дождь. Вот черт их дери! И молния-то в них никогда не ударит. А
почему? А потому что они священны и благословенны. Тут есть
только одно неудобство.
- Хо-хо! Ха-ха-ха! Какое же? - спросил Пантагрюэль.
- Дело в том, что мухи страсть как любят эти плоды. В
одну минуту налетят, нагадят, - горе нам, горе, папа римский
опозорен! Впрочем, и от этого найдется средство: нужно покрыть
плоды лисьими хвостами или же большущими причиндалами
провансальских ослов. Мы скоро будем ужинать, так вот я вам
кстати расскажу занятную историйку, которую frater Lubinus {
Брат Любен (лат.) } приводит в своей книге De сотроtationibus
mendicantium { "О попойках нищих" (лат.)}.
Однажды, в те времена, когда животные еще умели говорить
(то есть дня три тому назад), какой-то злосчастный лев гулял по
Бьеврскому лесу и бормотал себе под нос молитвы, а на одном из
деревьев, под которыми случилось ему проходить, сидел злой
угольщик и обрубал сучья; и вот, увидев льва, угольщик запустил
в него топором и сильно ранил в бедро. Лев на трех ногах
бросился в чащу леса в надежде, что кто-нибудь ему поможет, и
вскоре повстречал плотника; плотник охотно согласился осмотреть
его рану, постарался как можно лучше обмыть ее, наложил туда
мху, наказал льву, чтобы тот не давал мухам садиться и гадить
на рану, а сам пошел за тысячелистником.
Лев выздоровел, и вот однажды, гуляя в том же самом лесу,
увидел он, что какая-то древняя старуха рубит и собирает
хворост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38