— Ликер. Шартрез.
Мир вокруг казался каким-то зыбким и ненастоящим. В голове звенело. Жуга на мгновение закрыл глаза и сжал в руке бутылку, словно гладкость плоского стекла была способна вновь вернуть его в реальность. Помедлил, отхлебнул еще, прочувствовал, как растекается в желудке вымороженный бенедиктинцами сладковатый жидкий огонь, и с одобрительным кивком вернул бутылку Герте.
— Крепкая штука. Я раньше только слышал о нем. Нету ничего перекусить? Только не надо колбасы, я на нее уже смотреть не могу.
— Съешь изюму.
Изюм додумался захватить все тот же Яльмар — варяг любил сладкое как мальчишка, хотя и знал меру. Спутники Яльмара за глаза посмеивались над этой его причудой. Жуга, в отличие от других, воспринимал эту его слабость более спокойно. Не было особой разницы — изюм ли, сладкий хворост, любекские марципаны, брабантские вафли или простецкие пончики и гугельхупы, которые пекла Агата — Яльмар никогда не упускал возможности хоть как-то разнообразить пиво и простецкую еду. Жуга с благодарностью принял горсть разбухших в кипятке сушеных ягод и принялся жевать.
Гертруда отвернулась к морю, нерешительно покусывая губы. Травник искоса бросил взгляд на ее лицо. «Когда же она успевает бриться?» — некстати вдруг подумалось ему.
— Жуга, послушай, — нерешительно начала та. — Я хочу сказать… Не губи свою жизнь из-за потерянной любви. Не надо.
— Боже, Герта, и ты туда же!.. — корабль качнуло, Жуга вцепился в поручни. — Да не при чем тут это. Просто не могу я жить как ты. И вся эта учеба… Ну ее на хрен, такую учебу. При чем тут какие-то ограничения, когда корабль вот-вот утонет? Да пусть у меня после вся башка будет в дырках, но…
— Я боюсь. Понимаешь? Я боюсь. За тебя. Разве этому я тебя учила? Надо же хоть немного думать!
— А я и думал. Ровно полминуты, как ты говорила.
— Ты убиваешь себя!
— А вам откуда знать, хочу ли я уцелеть? — огрызнулся тот и умолк. Посмотрел на море. — Как странно… Надо же — успокоилось.
Моряки гребли устало и размеренно. Вильям, завидя травника, махнул рукой. Бард обзавелся волосатыми штанами, курткой и изо всех сил старался походить на викинга. Яльмар ободряюще кивнул, но от весла не оторвался.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала Гертруда.
— Что? — травник обернулся. — Помощь? Ты с ума сошла. Если я и могу чем помочь, так это полежать с кем-нибудь за компанию… Что стряслось?
— Ларс умирает.
Поддерживаемый Гертой, травник перебрался к раненым. Обнаружил попутно, что опять напоминает о себе когда-то раненое колено. Присел у Ларса в изголовье, приподнял ему веки, осмотрел зрачки. Пощупал пульс. Нахмурился. Швед и в самом деле был плох. Не помогли ни руны, ни заклятия, ни целебные травы. Дыханье раненого было сбивчивым, на губах пузырилась пена.
— Сама не пробовала?
— Пробовала. Плохо. Я заживлю две раны, он умрет от трех других. Надо что-то делать.
— Да, надо что-то делать, — он уселся поудобнее. — Начинай. Но только чтоб я слышал.
— Ты что задумал?
— Начинай, я подхвачу.
— Жуга, тебе нельзя… Сейчас… Я думала…
— Послушай, Герта, — медленно сказал Жуга. — Не время рассуждать, о чем ты думала. Я не возьмусь лечить те «три другие раны», я ни хрена не знаю, что там лопнуло внутри. Но знаю, что он сдохнет, если будем попусту трепаться.
— Но я…
— Начинай!
Герта опустила глаза, потом сосредоточилась и вполголоса зашептала, медленно подбирая слова. Травник вслушивался, изредка вставляя слово-другое, потом зашептал вместе с ней, но сразу же остановился и прислушался.
— Нет, так нельзя, — сказал он. — Кровь сочится. Смени ритм. Говори, как качает волна, держи сердцебиение… Да, вот так. Сейчас я сдвину это ребро.
Сеть заклинаний медленно опутывала спящего. Шептали оба, словно песню на два голоса. Колдовским зрением даже днем был виден свет, затеплившийся в ранах викинга и где-то глубоко внутри. Тил с интересом наблюдал за их действиями, но не вмешивался. Молчал. Жуга отметил про себя, что тот, похоже, тоже все прекрасно видит.
— Не получается, — Гертруда вновь откинулась назад. Перевела дыхание, встряхнула руками.
— Не останавливайся.
— Без толку. Оставь его, ты же видишь: ему не хватит сил.
— Возьмет у нас.
— Ты слишком слаб, да и я тоже. Нам его не удержать.
— Яд и пламя, ты права… Здесь нужен кто-нибудь еще. Тил! А, черт…
— Он умирает.
— Вижу! Тил, сосредоточься… Черт, не так резко! Что ты делаешь?!
— Держу…
— С ума сошел? Ты его задушишь. Не лезь ему в башку, ты не удержишь! Нет, так нельзя, так мы его погубим… Яд и пламя, если б можно было на кого-то это перевесить! На кого-то, кто бы смог почувствовать это, быть рядом…
— Опомнись! Чтобы научиться чувствовать такое, надо полжизни с ним прожить.
Оба вдруг умолкли и посмотрели друг на друга.
— Магнус, — выдохнул Жуга. — Гертруда, Магнус! Они же близнецы!
Герта нерешительно кивнула.
— Может подействовать.
Жуга повернулся к Тилу. Мотнул кудлатой головой:
— Позови сюда Магнуса. Скорее…
— … скорее уж это Хуфнагель тебе спасибо сказать должен. Хозяин! Эй! — Вильям потряс пустым стаканом, демонстративно перевернув его вверх дном, и щелкнул пальцами. — Еще один грог!
— Не много ль будет? — спросил Жуга, сбрасывая пелену воспоминаний. — Ты уже вполне согрелся. Вернее, «подогрелся».
— Пусть его, — махнул рукою Яльмар. Побарабанил пальцами по краешку стола, задумчиво царапнул раздутую русалкину грудь, вздохнул и покосился на голландца-рулевого. — Да. Хуфнагель… Уж, удружил, так удружил. Видать, и вправду говорят: тот, кому раз по башке стукнули, уже никогда как следует соображать не будет.
Вильям на это только фыркнул и демонстративно отвернулся. Поправил повязку. Ничего не сказал. Гертруда не сдержала улыбки. Мысли же травника приняли другое направление.
— Те четверо, — проговорил он, — ну, Хаконар и остальные… Ты так хотел, чтобы они лежали на освященной земле. Они христиане?
— Ну. А чего? Норвежцы многие крестились. Я тоже, например, крестился. Три раза. Зачем ссориться с местными жителями из-за таких пустяков? Не воевать же с ними. Асы асами, а Христос Христом. Сами промеж себя как-нибудь разберутся, а мне жить как-то надо.
— Ты никогда про себя не рассказывал.
— А ты и не спрашивал. Я сам отсюда, с севера Британии. Когда наш отец умер, мы с братьями получили усадьбу и земли вокруг, но поразмыслили и раздробить хозяйство не решились. А тут еще Торкель — ну, мой старший брат — решил жениться, ну, мы и рассудили поделить все тихо-мирно, что мы, разбойники что ль какие? Такова судьба у младшего сына — все в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и дружину. Торкель уплатил мне отступную, я снарядил корабль и решил торговать. Плавал в Исландию, в Норвегию…
— А второй брат?
— Эрик, — Яльмар помрачнел, — был со мной, когда на наши ладьи напал Хальгрим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171