Рыжий странник даже не делал попыток закрыться, просто стоял и смотрел на гибнущие волны, принимая как должное ярость зимнего шторма.
Все равно поколебать земную твердь волны были не в силах.
«Наверное, вот так и мы, — подумалось вдруг травнику, — куда-то движемся, чего-то добиваемся, сражаемся и гибнем под пальцами богов, драконов… или же просто — других людей. А если так, тогда какая разница, кто двигает фигурки на доске?»
Доска — эльфийский Квэндум, АэнАрда не давала травнику покоя, волновала его все больше и больше. Конец игры неотвратимо приближался, и все чаще Жугу одолевали мысли, что же будет… что же будет… после. Ответа будущее не давало. И вот сейчас он вновь бежал толпы, чтобы подумать в одиночестве и попытаться мысленно проникнуть в прошлое, чтоб выяснить, как началась и шла игра.
Играл дракон. Играл во сне, и секретом это уже не было. Но травника сейчас тревожило другое: когда два корабля варягов — две игровых ладьи сошлись в бою, дракон не спал. И тем не менее…
Тем не менее, даже тогда игра продолжалась.
Почему?
Какую лавину стронули мальчишка и дракон?
Ответа не было.
Жуга поймал себя на мысли, что все еще считает Тила мальчишкой. В какой-то мере так оно и было, и плевать на то, что эльфу было четверть века. Тил был мальчишкой в другом смысле — ребенок действует и думает иначе, нежели взрослый. Не головой, но все равно иначе. Руками, ногами… Чем угодно, но не тем что между ног. И дерзость у мальчишки тоже иная — выпендрежная, отчасти показная. Он не способен трезво оценить опасность, но способен отступить, если не прав. Или позвать на помощь. Ему не свойственна тупая гордость, но он не знает, что такое долг — долг воина, ученого или наездника дракона, ищущего Путь.
Рик был таким же. Его атаки были легкие, азартные, но планов он не строил. Рик не сражался — он действительно играл, и упоение игрой, несвойственное взрослым, заставляло его делать неразумные, нелепые ходы. Ходы непредсказуемые. И поэтому сначала Рик выигрывал. Но на одном азарте долго не продержишься, и рано или поздно Рику бы понадобилась помощь. Экипаж. Команда. И фигурки зажили своею жизнью. Нет, — поправил себя травник, — не своей, не их жизнью. Нашей. Им все-таки удалось вырваться из-под влияния игры, хотя и очень странным образом. Жуга чувствовал, что его старая догадка верна — играл уже не Рик, и даже не Тил. Играли все они. Все четверо.
И Олле. Маленький канатоходец Олле, вечный пересмешник и невидимый подсказчик. Джокер в карточной колоде.
А тот, другой постепенно сдавался, потому что двигал мертвые фигуры, поскольку знал, что иначе нельзя, что иначе не делают, иначе — опасно. И неизвестно, что может произойти, если дать фигуркам волю, поэтому лучше будет ничего не трогать и оставить все, как есть.
Ведь только ребенок может беспечно пойти и поймать волосатика.
Темнело. Помаленьку стало холодать. Жуга набросил капюшон и придержал его за края. Сосредоточился и попробовал, как советовал Тил, «пропустить холод сквозь себя». Получалось плохо. Позади послышалось пыхтение и шорох осыпающихся камешков, травник обернулся и разглядел в сгущающихся сумерках широкоплечую фигуру Яльмара — варяг карабкался по склону утеса, время от времени останавливаясь и всматриваясь в темноту. Наконец он подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть стоящего. Из груди его вырвался вздох облегчения.
— Вот ты где! — он поравнялся с травником и шумно перевел дух. — Ну ты хорош, нечего сказать! Ушел на пять минут, пропал на час.
— Так долго? — поразился тот.
— А то! Я все окрестности обшарил, уже подумал, что тебя ненароком волной смыло. Ты чего тут торчишь?
Жуга перевел взгляд на море.
— Думаю.
— Что, в доме думать места мало? Еще только тебе не хватало заболеть. Идем в тепло, обсохнешь. К тому же и еда поспела.
Жуга кивнул и вслед за Яльмаром зашагал туда, где в темноте светилось желтое оконце. На первый взгляд идти было недалеко, но за то недолгое время, что они пробыли в Исландии, Жуга уже успел усвоить, сколь обманчива бывает эта ровная поверхность бесконечных кочковатых тундр и каменных проплешин. Огонь не приближался очень долго. Жуга теперь охотно верил тем историям, в которых люди замерзали насмерть, не добравшись до жилья каких-нибудь несчастных полверсты. Да и сегодня, будь хоть чуть похолоднее… Травник поежился. Варяг шагал размашисто, привычно выбирая путь, заледеневшие кочки хрустели под его ногами. Жуга же постоянно спотыкался, не потому что плохо видел, просто не привык ходить по бесконечному болоту. Вдобавок сапоги, такие удобные на корабле, оказались чересчур тяжелыми и холодными для берега. Яльмар раздобыл для травника местную разновидность обуви — что-то вроде меховых чулок, крест-накрест перемотанных завязками снаружи, но и к ним нужна была привычка. Впрочем, Яльмар не спешил и то и дело останавливался подождать своего спутника.
— Я понял, в чем твоя беда, — торжественно сказал викинг во время одной такой остановки. — Ты слишком много думаешь.
— Вот как? — Жуга остановился перевести дух и рассмеялся. — Да… Не знал, что все так просто. А с чего ты это взял?
— Зря смеешься. Не зря же в Изречениях Высокого об этом сказано:
Человек неразумный
ночами не спит
себя мыслями мучит.
Утро приходит —
усталым встает,
а заботы все те же.
— Ну что, узнаешь себя?
«А ведь пожалуй он прав, — подумал травник, глядя на широкоплечую фигуру викинга. — Уж если кому-то сейчас и спокойно, так это ему. Он не тревожится, не мечется, а просто делает то, что считает нужным. Мне бы так… Нет, в самом деле, это он играет за ладью, а не его корабль, так же, как и Хальгрим играл за ладью черных. Странно. Я как-то не задумывался над тем, как нам с ним повезло.»
— Эй, ты о чем опять задумался? — тем временем снова окликнул его варяг.
— Так, — уклончиво ответил тот. — О хорошем. О плохом. О том, что с нами происходит.
— И чего больше?
— Что? — не понял тот.
— Чего больше, спрашиваю? Хорошего или плохого?
Жуга вздохнул.
— Плохого больше. Мы идем в никуда. Переходим реку и сжигаем мост. Вспахиваем поле и бросаем нашу мертвую лошадь на земле. Ума не приложу, чем все это может кончиться.
Яльмар некоторое время размышлял на ходу, кивая головой.
— Не бери в голову, — сказал он наконец. — Это всегда так бывает, особенно под конец. А счастливых концов все равно не бывает.
— Почему?
— Потому что концов не бывает вообще. Вообще ничего никогда не кончается. Кончится одна дорога, начнется другая. А если уж встать на нее и идти, так вперед. И как бы плохо ни было в пути, помни, что всегда есть тот, кому сейчас еще хуже.
Травник фыркнул.
— Это значит только то, что есть кто-то, кому хуже всех!
— Ха! Если б он такой был только один!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Все равно поколебать земную твердь волны были не в силах.
«Наверное, вот так и мы, — подумалось вдруг травнику, — куда-то движемся, чего-то добиваемся, сражаемся и гибнем под пальцами богов, драконов… или же просто — других людей. А если так, тогда какая разница, кто двигает фигурки на доске?»
Доска — эльфийский Квэндум, АэнАрда не давала травнику покоя, волновала его все больше и больше. Конец игры неотвратимо приближался, и все чаще Жугу одолевали мысли, что же будет… что же будет… после. Ответа будущее не давало. И вот сейчас он вновь бежал толпы, чтобы подумать в одиночестве и попытаться мысленно проникнуть в прошлое, чтоб выяснить, как началась и шла игра.
Играл дракон. Играл во сне, и секретом это уже не было. Но травника сейчас тревожило другое: когда два корабля варягов — две игровых ладьи сошлись в бою, дракон не спал. И тем не менее…
Тем не менее, даже тогда игра продолжалась.
Почему?
Какую лавину стронули мальчишка и дракон?
Ответа не было.
Жуга поймал себя на мысли, что все еще считает Тила мальчишкой. В какой-то мере так оно и было, и плевать на то, что эльфу было четверть века. Тил был мальчишкой в другом смысле — ребенок действует и думает иначе, нежели взрослый. Не головой, но все равно иначе. Руками, ногами… Чем угодно, но не тем что между ног. И дерзость у мальчишки тоже иная — выпендрежная, отчасти показная. Он не способен трезво оценить опасность, но способен отступить, если не прав. Или позвать на помощь. Ему не свойственна тупая гордость, но он не знает, что такое долг — долг воина, ученого или наездника дракона, ищущего Путь.
Рик был таким же. Его атаки были легкие, азартные, но планов он не строил. Рик не сражался — он действительно играл, и упоение игрой, несвойственное взрослым, заставляло его делать неразумные, нелепые ходы. Ходы непредсказуемые. И поэтому сначала Рик выигрывал. Но на одном азарте долго не продержишься, и рано или поздно Рику бы понадобилась помощь. Экипаж. Команда. И фигурки зажили своею жизнью. Нет, — поправил себя травник, — не своей, не их жизнью. Нашей. Им все-таки удалось вырваться из-под влияния игры, хотя и очень странным образом. Жуга чувствовал, что его старая догадка верна — играл уже не Рик, и даже не Тил. Играли все они. Все четверо.
И Олле. Маленький канатоходец Олле, вечный пересмешник и невидимый подсказчик. Джокер в карточной колоде.
А тот, другой постепенно сдавался, потому что двигал мертвые фигуры, поскольку знал, что иначе нельзя, что иначе не делают, иначе — опасно. И неизвестно, что может произойти, если дать фигуркам волю, поэтому лучше будет ничего не трогать и оставить все, как есть.
Ведь только ребенок может беспечно пойти и поймать волосатика.
Темнело. Помаленьку стало холодать. Жуга набросил капюшон и придержал его за края. Сосредоточился и попробовал, как советовал Тил, «пропустить холод сквозь себя». Получалось плохо. Позади послышалось пыхтение и шорох осыпающихся камешков, травник обернулся и разглядел в сгущающихся сумерках широкоплечую фигуру Яльмара — варяг карабкался по склону утеса, время от времени останавливаясь и всматриваясь в темноту. Наконец он подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть стоящего. Из груди его вырвался вздох облегчения.
— Вот ты где! — он поравнялся с травником и шумно перевел дух. — Ну ты хорош, нечего сказать! Ушел на пять минут, пропал на час.
— Так долго? — поразился тот.
— А то! Я все окрестности обшарил, уже подумал, что тебя ненароком волной смыло. Ты чего тут торчишь?
Жуга перевел взгляд на море.
— Думаю.
— Что, в доме думать места мало? Еще только тебе не хватало заболеть. Идем в тепло, обсохнешь. К тому же и еда поспела.
Жуга кивнул и вслед за Яльмаром зашагал туда, где в темноте светилось желтое оконце. На первый взгляд идти было недалеко, но за то недолгое время, что они пробыли в Исландии, Жуга уже успел усвоить, сколь обманчива бывает эта ровная поверхность бесконечных кочковатых тундр и каменных проплешин. Огонь не приближался очень долго. Жуга теперь охотно верил тем историям, в которых люди замерзали насмерть, не добравшись до жилья каких-нибудь несчастных полверсты. Да и сегодня, будь хоть чуть похолоднее… Травник поежился. Варяг шагал размашисто, привычно выбирая путь, заледеневшие кочки хрустели под его ногами. Жуга же постоянно спотыкался, не потому что плохо видел, просто не привык ходить по бесконечному болоту. Вдобавок сапоги, такие удобные на корабле, оказались чересчур тяжелыми и холодными для берега. Яльмар раздобыл для травника местную разновидность обуви — что-то вроде меховых чулок, крест-накрест перемотанных завязками снаружи, но и к ним нужна была привычка. Впрочем, Яльмар не спешил и то и дело останавливался подождать своего спутника.
— Я понял, в чем твоя беда, — торжественно сказал викинг во время одной такой остановки. — Ты слишком много думаешь.
— Вот как? — Жуга остановился перевести дух и рассмеялся. — Да… Не знал, что все так просто. А с чего ты это взял?
— Зря смеешься. Не зря же в Изречениях Высокого об этом сказано:
Человек неразумный
ночами не спит
себя мыслями мучит.
Утро приходит —
усталым встает,
а заботы все те же.
— Ну что, узнаешь себя?
«А ведь пожалуй он прав, — подумал травник, глядя на широкоплечую фигуру викинга. — Уж если кому-то сейчас и спокойно, так это ему. Он не тревожится, не мечется, а просто делает то, что считает нужным. Мне бы так… Нет, в самом деле, это он играет за ладью, а не его корабль, так же, как и Хальгрим играл за ладью черных. Странно. Я как-то не задумывался над тем, как нам с ним повезло.»
— Эй, ты о чем опять задумался? — тем временем снова окликнул его варяг.
— Так, — уклончиво ответил тот. — О хорошем. О плохом. О том, что с нами происходит.
— И чего больше?
— Что? — не понял тот.
— Чего больше, спрашиваю? Хорошего или плохого?
Жуга вздохнул.
— Плохого больше. Мы идем в никуда. Переходим реку и сжигаем мост. Вспахиваем поле и бросаем нашу мертвую лошадь на земле. Ума не приложу, чем все это может кончиться.
Яльмар некоторое время размышлял на ходу, кивая головой.
— Не бери в голову, — сказал он наконец. — Это всегда так бывает, особенно под конец. А счастливых концов все равно не бывает.
— Почему?
— Потому что концов не бывает вообще. Вообще ничего никогда не кончается. Кончится одна дорога, начнется другая. А если уж встать на нее и идти, так вперед. И как бы плохо ни было в пути, помни, что всегда есть тот, кому сейчас еще хуже.
Травник фыркнул.
— Это значит только то, что есть кто-то, кому хуже всех!
— Ха! Если б он такой был только один!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171